Соквон выдохнул через губы и опять набрал воздуха, почти как сам Цукаса. Правда, сейчас они оба были раздражены настолько, что никакое расслабляющее дыхание уже не помогало.

– Я еще как отказываюсь, – ответил Соквон. – Я хочу купить дом без окон и запереть тебя в нем, чтобы ты был только моим.

– А зачем тебе целый дом? Можешь воспользоваться подвалом, так дешевле.

– Не зли блять меня, я и так на грани.

– А я блять не на грани, я в нирване блять, – фыркнул Цукаса. – Чего ты хочешь?

– Я тебя просто попросил сказать, чем вы там занимались, пока я разговаривал с Мориномия, а ты…

– «Какого хуя вы сидели в отдельном доме», – дословно напомнил ему ЦУкаса. – Ты был очень вежлив, когда попросил. Ты же знаешь, кто такой вакагасира. И ты знаешь, что такому человеку не отказывают.

– Он не стал бы тебя заставлять, – сказал Соквон. – Я боюсь, принцесса. Японцев. Из-за тебя. Потому что ты японец, что бы я там ни говорил, и он не застал тебя врасплох с вопросом об эпохах, а я даже не сразу понял, о чем речь. Они все равно понятнее для тебя, ты с ними на одной земле вырос. И я еще не видел, чтобы вака на кого-то другого смотрел так же заинтересованно, как на тебя.

Цукаса расстегнул две верхние пуговицы рубашки, снял пиджак, сложил его и, повернувшись, бросил его на заднее сидение. Стало жарковато.

– Поедем ко мне домой, – поворачивая ключ и заводя мотор, сказал он. Сидеть в машине и смотреть в тупик смысла не было, нужно было возвращаться. – На этих выходных. Возьмем с собой детей, пусть мама на них посмотрит. И не отрывай на своей рубашке пуговицы, нам еще через город ехать, незачем привлекать лишнее внимание.

Соквон вдруг слегка наклонился вперед, натягивая ремень безопасности и начиная что-то набирать на навигаторе. Цукаса мимолетом бросил взгляд на дисплей, но не стал особо задерживаться, поскольку уже вел машину.

– Поезжай по инструкции, – закончив возиться, сказал Соквон. – Няня останется до вечера?

Цукаса кивнул. Он договорился с няней Еын на полный день, но все-таки ему хотелось вернуться быстрее, чтобы не особенно ее нагружать – оставаясь с ней на несколько часов подряд, Джонхва начинала нервничать, а следом расстраивались и младшие. С другой стороны, рано или поздно дети все равно должны были научиться находиться целый день под ее присмотром. Они уже не были такими же послушными и робкими, как сразу после приезда, и Цукаса часто замечал, что они начинали ворчать или ругаться, если им что-то не нравилось. Впрочем, няня Еын довольно быстро поняла, как следовало с ними работать, причем в отличие от Цукасы она не мучилась совестью, если ей приходилось их отчитывать или даже говорить им что-то неприятное. Шлепать детей Цукаса запретил сразу же, но за время совместной работы с ней он ни разу не заметил, чтобы няня Еын применяла силу вообще – дергала их или хватала за руки. Он все больше убеждался в том, что сделал правильный выбор, приняв на работу эту уравновешенную, но твердую женщину. Иногда он задавался вопросом, почему она не родила своих собственных детей, но всегда одергивал себя, вспоминая, что это, в общем-то, не было его делом.

Навигатор отметил точку прибытия и отключился. Пришлось сбросить скорость и осмотреться. По правую сторону красовалось трехэтажное здание без вывески.

– А парковка здесь есть? – спросил Цукаса, направляя машину на придомовую дорогу, ведшую за стену.

– Еще как есть. В подвальном секторе. Я покажу.

Машину действительно пришлось загнать куда-то под первый этаж по пологому широкому спуску. И к чему такая анонимность? Если бы это было в прежние времена, Цукаса решил бы, что Соквон задумал прибить его где-нибудь в углу.

– Это мотель. Точно не имеет отношения к Чонвону. Я его выкупил, через пару месяцев открою заново, уже как отель. Ну, нормальный такой, трехзвездочный. Чтобы без якудза.

– А пока что он работает? – спросил Цукаса, отстегивая ремень.

– Последние три дня. На следующей неделе все сотрудники уйдут, и начнется ремонт. Так что мы с тобой воспользуемся последним шансом полежать на одной из здешних кроватей. Потом я отправлю всю мебель в комиссионные магазины.

Соквон подошел к стойке ресепшена, уточнил, есть ли свободные номера, а потом забрал простой зубчатый ключ и подошел к Цукасе, ждавшему у самой двери.

– Пойдем, любовь моя.

Номер оказался на удивление аккуратным и просторным. Цукаса никогда не бывал в корейских мотелях – только пару раз ходил в love-отели в Японии, но там был настолько убогий интерьер и такие лысые зубные щетки, что он решил, что больше не станет пытаться проводить в них время. Здесь же все было иначе – большие окна за тяжелыми портьерами, высокие потолки, бархатная обивка мягкой мебели и большая двуспальная кровать. Отдельный санузел с душевой кабиной и унитазом. От гостиничного номера этот вариант отличался только отсутствием холодильника и вообще кухонного отдела.

Из окна можно было увидеть большую часть улицы и широкую дорогу. Звукоизоляция работала как надо, внутри было тихо, несмотря на оживленный и хорошо застроенный район. Цукаса повернулся к Соквону и слегка вздрогнул, почти столкнувшись с ним – он не думал, что Соквон стоял вплотную к нему.

– Давай ляжем, – взяв его за плечи, сказал Соквон. – Успокой меня, принцесса.

Он отвел Цукасу к постели и уложил почти в центе, одновременно заползая сверху.

– Ты читал когда-нибудь? Джордана Белфорта. Это финансовая литература, хотя на первый взгляд так и не скажешь. «Я всегда о чем-то беспокоился и искал разные способы избавиться от этого состояния. Наркотики, проститутки, выпивка. Но самый настоящий покой я мог ощутить, только когда оказывался между жарких бедер моей герцогини». Я не знаю, о чем он беспокоился, но понимаю его.

Цукаса поерзал, устраиваясь удобнее – подушки были какими-то жесткими и почти не просели под тяжестью его головы. Соквон уперся одной рукой в постель, а вторую пропустил под его плечом и слегка приподнял к себе.

– Это правильно – когда ты лежишь вот так, – разглядывая его сверху, сказал Соквон. – Снизу кровать, а сверху я, и тебе некуда деться. Даже когда я не держу тебя за запястья, я понимаю, что ты никуда отсюда не уйдешь. И хочется умереть в этом положении – когда ты подо мной, и весь мир за пределами этого. Только так я могу почувствовать, что обладаю тобой. Хорошо бы, конечно, и еще членом в тебе быть, но это чуть позже, сейчас я должен насытиться этим ощущением.

– Поэтому ты всегда хотел, чтобы я был внизу? – уточнил Цукаса.

– Да. А сейчас еще сильнее хочу. Ты же понимаешь, что я… с какого края подойти к этому вопросу… я ослаб, Цукаса. Я ослаб. За мной нет концерна и родителей, за мной даже братьев сейчас нет. Я один. И пусть только я знаю о том, что в семье каждый теперь за себя, это не имеет значения. Когда я присвоил тебя, я был уверен, что могу справиться со всем, что встанет на пути. Я не сомневался, что сумею убрать всех и отобрать тебя у всего мира. Но теперь у меня есть совсем немного, и воевать мне нечем. А уж с такими, как Мориномия или Исида Хаято я… я могу ввязаться в войну, но мои шансы на победу будут не так уж и велики.

Я вдруг понял, что сегодня обнажился перед ними. Показал свою слабость, и то, что так сильно тобой дорожу. Мне показалось, что оба они меня насквозь видели, пока мы сидели вчетвером за одним столом. Стало страшно. Никогда и никому больше не признаюсь в этом, но с тобой я хочу этим поделиться. Чтобы ты понял, почему мне это так нужно. Ты несправедлив ко мне, любовь моя, ты неправ, когда говоришь, что я ни от чего не отказываюсь. Я многое вытерпел за эти месяцы, отпустил тебя в Европу совсем одного, хотя даже есть нормально не мог в те недели. Оставляю тебя спать с детьми и ничего не требую себе. Ты тоже должен это замечать.

Я как человек, укравший нечто драгоценное – боюсь, что меня отыщут, а драгоценность отнимут. Этот страх неистребим. Когда ты видишь что-то ценное, ты хочешь этим завладеть, хочешь сделать своим, и только об этом и можешь думать. Когда ты завладел сокровищем, ты думаешь только о том, как его сохранить.