Когда-то в этой семье должно было произойти нечто подобное. Мы всегда это знали, но ничего не хотели делать. Мы были заняты только собой. И в итоге пострадали дети. Теперь они купаются только в тазах и не могут жить в собственном доме. Это рана на всю жизнь. Мы разрушаем и уродуем всех, к кому прикасаемся.

Соквон взял его за руку – за правую, без указательного пальца – и сжал ее двумя ладонями.

– Я не могу предложить тебе ничего другого. Но все, что у меня есть – твое. И если в какой-то момент ты почувствуешь, что больше не можешь чего-то выносить, скажи мне об этом. Если ты не скажешь, я никогда не узнаю и продолжу раздражать тебя, и, в конце концов, мы дойдем до того, до чего дошли хён и нуна. Я боюсь этого. Я так сильно этого боюсь, ты не можешь себе представить.

Его ладони были холодными и влажными, и Цукаса положил другую руку поверх, накрывая их.

– Обязательно скажу, можешь не сомневаться.

– Не помню, как доехал до дома, – признался Соквон, высвобождая руки и перекладывая их на бедра Цукасы, чтобы подхватить и перетянуть к себе. – Я ничего не говорил. Он сказал: «Осуждаешь меня? Ты точно такой же». Да, я такой же. Я не дам тебе жить, если ты полюбишь другого. Я слушал его и понимал, что поступал бы примерно так же, если бы… если бы ты сказал, что у тебя есть другой или другая, что хочешь уйти. Может быть, когда я стану старше и научусь понимать нашу с тобой жизнь лучше и правильнее, я дозрею до того, чтобы отпустить тебя к другому, с кем ты сможешь счастливо жить.

– Такими темпами через год-другой ты дозреешь до того, что прогонишь меня к кому-нибудь другому, искренне считая, что так будет лучше, – с улыбкой сказал Цукаса. – Хватит думать о том, чего может и не случиться. Ты убьешь себя своими «а если». Конечно, спасибо, что ты так беспокоишься о том, что можешь меня когда-нибудь угробить, но меня сейчас бесит то, что ты считаешь, будто я вернулся к тебе, не подумав хорошенько. Как будто я не думал о твоей блядской ревности и о том, что ты чаще всего себя не контролируешь. Я все это знаю. До того, как я ушел, между нами произошло много всего – я уже перечислял тебе.

Соквон обхватил его обеими руками вокруг талии и прижал к себе, так что Цукасе пришлось положить руки на спинку дивана, чтобы не упасть вперед.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, когда так сильно меня обнадеживаешь.

Все-таки это было удивительно – Соквон разрушил и собрал заново всю свою жизнь только ради того, чтобы быть с ним, но все еще считал, что этого было недостаточно.

Спать они улеглись почти в два часа. Цукаса мысленно радовался тому, что утром должна была прийти няня Еын – после ее прихода можно было перебраться в спальню и поспать еще немного. О том, что рассказал Соквон, ему еще предстояло думать, и не один день.

========== 49. Вопрос ==========

Проснувшись примерно в половине четвертого, Цукаса не стал подниматься с постели – Соквон спал очень крепко, не хотелось его тревожить. Понимая, что в течение дня ему вряд ли удастся восполнить эти часы, Цукаса даже попытался заснуть еще раз, но ничего не получилось – в голову лезли разные мысли, и не все из них были приятными.

Он думал о Ким Чольсу и Им Хиёле. О том, что произошедшее в клубе «Форзиция» оставалось тайной для большинства людей, и было известно разве что телохранителям Им Хиёля, менеджеру и владельцу клуба и еще некоторым случайным «прохожим» вроде той самой официантки, от которой Фредди вообще обо всем и узнал. А между тем у таких людей как Ким Чольсу и Им Хиёль было много знакомых – партнеров, подчиненных, домашней прислуги, связанных по работе специалистов. Родственников, наверное, тоже было немало. Вспоминая о разосланных за последние недели Соквоном подарках, Цукаса подумал, что и у Ким Чольсу наверняка имелись всякие племянники, двоюродные братья, престарелые тетушки или черт знает, кто еще.

Совсем скоро эти люди поднимут тревогу и начнут бить в колокола. Совсем скоро они поймут, что Ким Чольсу и его единственный сын не стали затворниками, а просто исчезли. Прислуга не получит оплату за прошедший месяц, а на будущее вообще останется без работы. Партнеры останутся в убытках. Сколько людей забеспокоится и начнет поиски?

Цукаса не боялся последствий – он не был близко знаком с Кансоком, но понимал, что такой человек явно работал без следов и улик. То, что не давало ему покоя, было чем-то большим – более глубоким и сильным. Его жизнь утратила равновесие.

Имели ли они право решать, кому жить, а кому умереть?

Он закрыл глаза и впервые с прошлой осени попытался намеренно оживить воспоминания о ночи, проведенной в компании Им Хиёля. Самым мерзким было то, что большую часть времени эти воспоминания дремали в его подсознании и иногда просыпались сами – это могло произойти в любой момент. Иногда он задерживался на секунду над кухонным ножом, чувствуя мерзкое скольжение лезвия по коже. Сигареты, которые курили некоторые из охранников из внешнего поста, напоминали об ожогах, гладкими и белыми пятнами лежавшими на его ногах. Иногда ему снилась некоторая часть из пережитого – не детально, на уровне ощущений. Тяжесть горячего тела, тяжелое от алкоголя дыхание, хриплые вздохи. Сейчас он не мог точно восстановить в голове все произошедшее, но некоторые моменты – отрезание пальца, первый надрез на плече, прикосновение губной помады и последовавший за этим поцелуй – врезались слишком сильно и не смогли изгладиться даже сейчас. Хотя прошло не так уж и много времени…

И да, яркость этих воспоминаний говорила ему, что решение по поводу Им Хиёля было верным. Этот человек был опасен, он был определенно нездоров. Но… разве кто-то вправе решать так быстро и хладнокровно?

С момента, когда в его жизни появился Соквон, умерло слишком много людей. Инструктор из агентства «Plane 1st». Родители Соквона – Ю Чунмин и Ю Инсу. Три человека из управления клуба «Форзиция». Ким Чольсу и Им Хиёль. И, наконец, Ю Джунхван. Мальчик, правда, вряд ли был как-то связан с самим Цукасой, но его смерть все-таки повлияла на их общую жизнь. Остальные люди умерли если не по прямой, то по косвенной вине Цукасы и Соквона. Или…

Конечно, они не были невинно убиенными младенцами – может, к этой области можно было отнести Джунхвана, но его смерть вообще стояла особняком. Остальные расплатились за собственные же поступки, но если бы они не коснулись жизни Цукасы, то, вероятнее всего, продолжали бы жить. Они тронули то, что Соквон считал своим – они причинили вред тому, кого Соквон полюбил, за кого взял ответственность. Им не посчастливилось встать на пути у Соквона, и теперь их нет.

Можно ли строить на этом свое счастье? Можно ли воспитывать детей, пусть и не своих?

Цукаса путался в этих мыслях, и ему уже начинало казаться, что он пытался искупить свою вину и поэтому вкладывал так много сил в заботу о детях, не имевших к нему почти никакого отношения. Но перед кем он должен был чувствовать вину? Да и был ли виноват? Почему у него никто не просил прощения, ведь он тоже пострадал?

Он вглядывался в лицо лежавшего рядом Соквона и думал о том, что этого человека уж точно не мучили никакие угрызения совести. Кто знает, сколько народу эта семья отправила к предкам до того, как в ее хронике появился Цукаса. Когда-то Соквон без сомнений сказал, что его отец, братья, да и сам он – люди, вполне способные убить человека. У Ю Чунмина имелись какие-то катакомбы, в которых Соквон просидел долгое время. Если он запер в них собственного сына, то сколько чужих и неудобных для себя людей он мог замучить там за годы работы?

Соквон преспокойно сопел в обе дырочки, во сне его губы как будто слегка припухли, и лицо выглядело по-детски чистым и наивным. Цукаса приподнялся на локте, а потом уселся, протирая лицо руками и вздыхая. Кто бы мог подумать, что этот милый молодой человек уже отправил на тот свет целую толпу людей. И не факт, что в будущем такое не повторится.

Уже отнимая ладони от лица, он услышал едва различимый шорох со стороны двери. Привыкшие к утреннему полумраку глаза быстро выхватили маленький силуэт, прижавшийся к косяку.