Цукаса немного посомневался, но согласился. Отказывать Соквону сейчас было слишком больно.

– Чонвон-хён сказал… «осуждаешь меня?» – Соквон закрыл глаза и перевернулся набок. – Осуждаю ли… я такой же, разве я могу? Я же… Ты же знаешь, правда? Ты же знаешь, что если захочешь уйти, я позволю тебе, лишь при условии, что ты будешь один. Я так решил, когда запер тебя в квартире – понял, что это максимум, на что я способен. Позволить тебе жить не со мной, но при этом и ни с кем другим. Не могу вынести мысль, что другой будет целовать тебя. Не могу. Не могу, не могу… если ты уйдешь не просто, а к кому-то, ты же знаешь, что совершишь тройное убийство, да? Я убью его, я убью тебя, а потом себя. Ты же знаешь, правда?

Цукаса слишком сильно устал для таких разговоров – ему хотелось спать или хотя бы лежать и молчать. Но не ответить было нельзя.

– Да, я знаю. Когда я вернулся, никто не обещал мне всепрощения и полной свободы.

– Тебе даже здоровых отношений не обещали. Ты знал. Точно, ты знал. Потому что ты вернулся сам. Не то, чтобы я позволил бы тебе вечно жить на Хоккайдо – ты должен знать, что рано или поздно я поехал бы за тобой и нашел бы способ привязать к себе. Но ты опередил меня и вернулся сам. Ты сделал этот выбор. Ты мой. Я тебя никуда не отпущу и найду где угодно. Слышишь, да?

– Слышу. Кажется, ничего нового.

– Так будет до старости. Это еще лет сорок. Это очень долго. Сорок лет у тебя не будет никаких других партнеров кроме меня.

– Пфф, за ближайшие десять лет ты так истрахаешься, что у тебя перестанет стоять уже к тридцати пяти, – как-то очень уж жестоко заметил Цукаса.

– Да иди ты, – огрызнулся Соквон. – Я сейчас серьезно. Если у меня стоять перестанет, а ты все еще будешь способен заниматься сексом полноценно, я буду трахать тебя руками и чем смогу.

– Какая охрененная перспектива блять.

– Ты сделал выбор на всю жизнь. Даже если я тебе надоем, даже если ты меня возненавидишь, ты не сможешь найти мне замену.

Цукаса пересел на пол, чтобы было удобнее смотреть на него, взял его лицо в ладони и попросил:

– Посмотри на меня.

Соквон открыл покрасневшие глаза.

– Что?

– Ты приехал ко мне домой и шантажировал судом и тюрьмой. Привязывал меня галстуком и занимался всякой ебаниной с моим телом. Запер меня на гребаную неделю – еще заметь, что голым. А перед этим ты блять насилу меня отымел – если я не ошибаюсь три раза. Без резинки, зато привязав левую руку. После всего этого я тебя, конечно, ненавидел. Но почему-то вернулся. Думаешь, ты здесь один больной? Мечтай блять. Но что еще интереснее… интересно, что ты собираешься делать, чтобы я тебя точно возненавидел? Нет, серьезно. Что-то похуже того, что уже сделал?

– Я повесил на тебя детей, – прошептал Соквон. – Это отнимет годы твоей жизни. Из-за меня тебя пытали под наркотой. Но я люблю тебя. Как умею, правда. От всего сердца, как могу. По-другому у меня не получается. Я хотел бы любить тебя идеально, но я вот такой.

– Мне другого не нужно, – после очень короткой паузы сказал Цукаса. – И еще… я отнял у тебя семью. Этого мало? До меня у тебя были родители, братья, доля в семейном бизнесе. Что из этого у тебя осталось?

Соквон неожиданно напрягся и поднялся, усаживаясь.

– Сядь рядом, пожалуйста, – поднимая Цукасу за руки, попросил он. – Ничего у меня не было. Ничего настоящего. Одна видимость. Я скажу тебе. Я скажу это один раз. Больше не смогу, наверное.

Цукаса опустился рядом с ним – так близко, что их бедра почти прижались друг к другу.

– Если это тяжело, не говори.

– Это необходимо. Ты сейчас очень близок с детьми, они тебе доверяют. Ты должен знать это. В общем… есть такая практика – кажется, она пришла из Китая. Если женщину нужно изнасиловать, но бить ее при этом не хочется, то ее сажают в ванну и делают это в воде. Для этого нужно только, чтобы ванна была достаточно глубокой, со скругленной линией дна. Чтобы в ней было скользко, понимаешь? Если ванна полная, то женщина, боясь утонуть, будет держаться за бортики или за мужчину. Она не сможет сопротивляться. Это легко, даже слишком. Если она сможет как-то сопротивляться, мужчина, находящийся сверху, всегда успеет припугнуть ее – просто надавить на плечи, и она уйдет под воду. Если мужчина такого роста как Чонвон-хён или я, ему нечего бояться – перевернуть его в ванну она не сможет.

Наверное, дальнейшие объяснения были лишними, но Цукаса не перебивал – он видел, что Соквону тяжело давалось каждое слово, и ценил усилия, которые прикладывались для этой речи. Соквон слегка передохнул, а потом продолжил:

– Примерно два года назад Даён-нуна познакомилась с одним парнем из Сувона. Он жил сравнительно недалеко от их дома, и с ним можно было разговаривать через ворота дома для гостей. Того, где ты ночевал в первый раз – помнишь, ворота там выходят на одну из задних дорог, по ней почти не ездят машины и не ходят люди. Я не знаю, как так произошло, и почему охрана ее не засекла. Даён-нуна ходила к нему два раза в неделю, пока он продолжал жить в Сеуле, а потом ему нужно было вернуться домой, поскольку его родители попали в аварию. Он уехал. Даён-нуна захотела поехать к нему, но это, конечно, было невозможно – кто бы ее отпустил? Точно не Чонвон-хён. И она решила сбежать.

Примерно в нужное ей время встретился ты – в нашем доме появился нейтральный человек, который мог бы ей помочь. И она решила, что сбежит для начала в Японию, а потом сообщит ему, и он приедет к ней. Чонвон-хён как-то вытряс из нее это признание – что она нашла мужчину, но она, боясь, что ее любимого убьют, так и не сказала имени. Цукаса, хён почти до лета думал, что это был ты – что она полюбила тебя. Поэтому он так сильно хотел тебя убить.

У них всегда были проблемы. Дела всегда были хуже, чем у нас. Но после того, как хён узнал о том, что нуна нашла другого мужчину, он стал совсем невменяемым. Тогда и начал делать это. Использовать ванну.

Нуна стала бояться ванн – любых, не только в своем доме. Где угодно. Она и сейчас их боится. Я думаю, вряд ли с этим можно что-то сделать. Все это дерьмо… изнасилования… все это было всегда. Еще до свадьбы. Я не знаю, насколько часто у них бывал секс по согласию. Может, никогда. Может, иногда. Но с тех пор, как он начал брать ее в ванне, все пошло просто в задницу.

К этому времени нуна уже знала, что я тоже такой – больной и ревнивый. Когда она сказала маме о том, что я делаю с тобой, я думаю, у нее был уже целый ряд причин поступить таким образом. Она ненавидела своего мужа и родителей, от которых он появился. У нее отняли детей – я тебе рассказывал, мама забрала девочек. Она ненавидела и меня заодно, потому что я такой же, как хён. Все в этой семье ей осточертело, а выбраться было нельзя. И она решила нагадить. Хоть так сделать что-то. Если не мужу, то хотя бы мне. Мы постоянно думали, что она недалекая и истеричная, но… она не убила хёна во сне, только потому, что не хотела садиться в тюрьму. Ей хотелось поступить так, чтобы эта семья, разрушившая ее жизнь, понесла потери. Она, кстати, своего добилась. Это было очень умно.

Соквон, наконец, замолчал, но Цукаса понимал, что это был еще не конец. Он уже приблизительно знал, о чем дальше пойдет речь, но ему очень не хотелось верить, что все настолько предсказуемо и вместе с тем отвратительно.

– Наш отец был нездоров по отношению к матери. Чонвон-хён помешан на ней. Я зависим от тебя. Нуна ждала, что и кто-то из ее детей будет таким же. Она уже заранее ненавидела их за это. И в один из дней она увидела, что Джунхван играл с сестренками, когда они купались в ванне. Она… она утопила его. При девочках. Рин испытала слишком сильное потрясение, она ничего не помнит – ее память изолировала эти воспоминания, защищая рассудок. Хороший механизм, если верить доктору Сон. Но Джонхва все помнит, и ненавидит свою мать. У нас слишком маленькая семья для такого объема ненависти – тут все кругом желают друг другу смерти.

Как я понял, она подошла к нему сзади и наклонила в ванну, держа за затылок. В такой позиции, когда усилие шло со спины, Джунхван не мог нормально сопротивляться. Джонхва пыталась его защитить и как-то отбить, но не смогла, потому что в ванне это неудобно. Хён сказал, что Джонхва в тот день наглоталась порядочно мыльной воды, у нее даже было что-то вроде отравления. Нуна отпустила Джунхвана, только когда он перестал двигаться.