Он продолжал думать об этом, одновременно разглядывая лицо Рин – теперь, когда ее ресницы окончательно отросли и восстановились, глаза казались совсем большими. У нее было почти идеально красивое детское лицо, и Соквон ощутил нечто неприятное, очень похожее на страх – как отпускать такого ребенка в садик или школу? Что делать, если дети начнут ее обижать? Красивых детей невозможно не заметить, их постоянно дергают, а Рин совсем не умела общаться – у нее с этим дела обстояли хуже, чем у старшей сестры.

– А вчера приходил Кансок-самчон, – неожиданно легко сообщила Рин, когда Соквон отвлекся на чистку яиц.

– Вот как? Соскучился по малышам? – пряча за улыбкой всколыхнувшееся внутри беспокойство, спросил Соквон.

– Нет. Он приходил за ниисаном.

– За кем? – слишком резко переспросил Соквон, поднимая глаза.

Рин тут же поняла, что сделала что-то нехорошее и испуганно спряталась, опустив голову. Цукаса метнул в сторону Соквона укоризненно-убивающий взгляд.

– Ко мне он приходил, что тут неясного, – недовольно сказал он, вынимая еще одно сваренное яйцо из чашки. – В следующий раз нужно варить пашот, со скорлупой слишком много возни.

– И что ему от тебя было нужно?

– Поговорить. О Ким Чольсу и Им Хиёле.

– С ними все уже решено, о чем еще здесь можно говорить, – продолжая нагреваться изнутри и уже не скрывая раздражения, сказал Соквон.

– Окончательно решить должен был я. По мнению твоего старшего брата.

Соквон перевел взгляд на него.

– А сам как считаешь?

– Не о чем вообще было говорить, – ответил Цукаса.

– Значит, и приезжать ему было незачем.

Какого черта? Зачем вламываться в чужой дом и говорить с чужим парнем? Зачем делать это, когда его, Соквона, нет в стране?

– Незачем. Он и сам это понял под конец. Кстати, он здесь пробыл совсем недолго, так что не беспокойся, – вполне спокойно ответил Цукаса, а потом добавил по-японски: – И исправь свое лицо, ребенка пугаешь.

Соквон вздохнул.

– Рин, все в порядке, я ничего никому не сделаю, обещаю. Я злюсь на Кансока-самчона – не на тебя и не на ниисана. Мы не будем ругаться, и я не буду никого хватать или бить.

Рин подняла глаза, и от ее внимательного взгляда Соквону захотелось спрятаться. Будь на ее месте Джонхва, она бы просто кивнула, но Рин была посмелее – наверное, потому что в силу возраста вообще меньше боялась и не понимала всех опасностей.

Цукаса, которого этот долгий зрительный контакт также заинтересовал, подождал еще с секунды две-три, а потом бросил в Соквона половинкой скорлупы, попав при этом в плечо.

– Вот, видал – тебе уже не верят, – посмеиваясь, сказал он. – Сам виноват.

– Да что я сделал-то? Уже и рот открыть нельзя. Я здесь тоже живу, между прочим, – стряхивая невидимые осколки скорлупы со своего плеча, возмутился Соквон. – Вы вообще меня скоро из дома выбросите.

– Скоро – это когда? Когда Бин будет дедушкой? – уже начиная открыто потешаться, уточнил Цукаса.

– Да иди ты, – ощетинился Соквон, высматривая на столе что-нибудь подходящее, чтобы бросить в ответ. – В душ со мной не ходишь, спишь отдельно, еще и в морду вчера заехал. Хорошо живем, фигли. Нормально, да?

– Я вчера извинился, – возразил Цукаса. – Четыре раза.

– Четыре – потому что я взял только четыре штуки. А если бы десять?

Разговор уже катился к теме восемнадцать плюс, но Соквон продолжал, потому что Цукаса не дергался. Рин и Бин притихли на своих местах, явно не понимая, чем сейчас занимались старшие.

– Да конечно, мечтай. Десять, значит? – Цукаса разве что не ухмылялся от такой самоуверенности. – Десять раз никому не под силу.

– А хочешь проверить? Это вызов такой, да? Хочешь убедиться? Мне несложно, я…

– Ну блять…

Стоило остановиться – они и без того слишком часто матерились и говорили при детях по-японски. Соквон насмешливо улыбнулся и все-таки бросил в Цукасу салфеткой – тот поймал слету и скомкал ее в ладони. Рин расслабилась и потянулась за конфеткой, покосившись при этом на Цукасу. Тот притворился, что ничего не заметил, из чего Соквон сделал вывод, что с конфетами в этом доме теперь были напряженные отношения – скорее всего, Цукаса не разрешал детям есть слишком много сладкого.

*

– Нужно поговорить. Вечером ты будешь свободен?

Ждать до следующего удобного случая Соквон не собирался. За прошедшие месяцы Кансок уже успел изрядно ему надоесть, но без личной встречи в этом случае обойтись было нельзя.

– Да. Приезжай в большой дом, я сейчас там.

– Понял. В девять часов буду у вас.

Как-то так получилось, что Соквон отделился от братьев и семьи вообще – с этими деловыми перемещениями он пропускал годовщины смертей дядюшек и дедушек, а к дням рождения отправлял подарки или деньги, не пытаясь приехать. Родственники списывали подобную халатность на «инородность» - родившийся и выросший за границей Соквон почти всегда считался для них полуварваром, не имевшим представления о национальных традициях и приличиях. Так было всегда – даже когда он был ребенком и шкодил во время больших семейных мероприятий, ему многое спускали с рук, объясняя это недостатком корейского воспитания и преизбытком японской и европейской культуры. Соквон не говорил о том, что японские рамки по жесткости ничем не отличались от корейских – почему-то он еще в детстве понимал, что объяснять такие вещи своим консервативным родственникам было бесполезно.

Подъезжая к дому, в котором еще совсем недавно жили его родители, Соквон думал, что все сложилось лучшим образом – теперь у него была собственная семья, и даже если в перспективе кто-то из дальнего круга родных узнал бы, с кем именно он делил крышу и постель, вряд ли открылось бы что-то новое. Он ведь даже любимого выбрал себе из Японии.

Встретил его Чонвон – он почему-то ждал во дворе, сидя на террасе, построенной совсем недавно, почти сразу после похорон Джунхвана.

– Кансок-хён в доме? – спросил Соквон.

– Да, он ждет тебя.

– А ты почему здесь? – уже направляясь в дом, поинтересовался Соквон.

– Да так.. Даён сейчас в санатории, я не могу один. Пусто и тихо, как в гробу. Как ты и Кансок можете жить по одному? Ну, теперь-то ты точно не один, но… ты же годами жил в той студии.

– Я так уматывался на работе, что ничего не замечал. Думаю, мне даже мешали бы посторонние.

– Это ты просто так думаешь, потому что тогда ты жил только один. Попробуй пожить с семьей, и поймешь, что по-другому уже нельзя.

– Спорить не буду, – нейтрально кивнул Соквон, подходя к входной двери.

Они вошли вместе, Соквон поздоровался с оставшимся на ночь садовником, теперь сидевшим в кухне – видимо, Чонвон и Кансок попросили его остаться, чтобы в доме не было совсем уж тихо. Хотя Соквон так и не понял, какая польза могла быть от садовника – этот мужчина лишь раз вышел, чтобы поприветствовать гостя, а потом скрылся в кухне и уже не выходил.

Следуя за Кансоком, Соквон прошел в основную гостиную. Они очень давно не находились только втроем – рядом с ними постоянно кто-то был. А теперь, совершенно неожиданно, без предварительной договоренности и планов, все сыновья семьи Ю вдруг собрались в родительском доме. Это было бы даже здорово, если бы не мешало Соквону – он хотел поговорить только с Кансоком, и присутствие Чонвона, хоть и не нарушало его планов, все-таки вносило некоторый дискомфорт.

– Ты приезжал ко мне домой? – понимая, что глупо было тянуть время, спросил Соквон. – Говорил с Цукасой?

Кансок кивнул и уселся в кресло. Раньше в том кресле всегда сидел отец, и Соквон мысленно отметил этот момент.

– Да, хотел, чтобы он выбрал, как поступить с телами.

– Почему именно он? – приподняв брови, спросил Чонвон.

Ну, разумеется. Из присутствовавших в комнате только он один ничего не знал. Объяснять ему не хотелось, да и рассказывать еще одному постороннему о том, что Цукаса пролежал под выродком Ким Чольсу целую ночь… нет уж. Соквон внимательно посмотрел на Кансока, и тот едва заметно кивнул – понял.