Поэтому обо всем следовало поговорить именно с ним.

К тому же, в его понимании оставался последний вопрос, требовавший выяснения. Причастность Кансока к похищению Цукасы не обсуждалась, но и не отрицалась. О ней не говорили вслух, но по поведению брата Соквон понимал, что реши он спросить в лоб, получит правдивый и прямой ответ. Так был устроен Кансок – как один из сыновей семьи Ю, он не стал бы увиливать при прямом разговоре. Соквон и сам был воспитан в этой манере, действовавшей, однако, только между членами семьи.

Ходить вокруг да около надоело. Передача дел близилась к завершению, Соквон уже купил новый офис для своего бизнеса, да и с посторонними людьми успел разобраться. Теперь оставалось лишь расставить все по местам с братом, и этим Соквон и хотел заняться.

Не хотелось использовать племянников как прикрытие, но во многом подходящий момент настал именно благодаря их присутствию в доме. Когда-то Чонвон говорил о том, что Соквон сам запирал себя в определенные рамки правил, установленных самолично, и тем самым сковывал себя. Это было правдой, и даже раздражало, но, тем не менее, относилось в равной степени к каждому из братьев Ю. Благодаря этой семейной слабости Соквон мог не сомневаться в том, что Кансок не посмеет выкинуть какую-нибудь глупость сейчас, когда единственные наследники семьи оставались рядом с Цукасой.

Как же странно складывались обстоятельства, подумать только. Соквон понятия не имел, что именно привело к смерти Джунхвана, но сейчас все вело к тому, что его собственный дом становился неуязвимым. С самого начала, как Цукаса вернулся в Корею под угрозой суда и тюрьмы, Соквон всерьез опасался только одного – вмешательства родственников. В конечном счете, именно это и случилось – если бы не Кансок, Цукаса никогда не попал бы в чужие руки. Однако теперь, когда прошло столько времени и произошло столько всего болезненного и интересного, все становилось проще.

Чонвон, отдавший детей, явно отходил в тень. Старший брат сам сделал этот выбор и отправил собственных дочерей и сына в дом, где жил Цукаса, зная прекрасно, что малыши привяжутся к этому человеку. Средний брат, ставивший интересы бизнеса как семейного актива выше всего остального, не имел возможности как-то вмешаться или воспротивиться, поскольку Чонвон слушался его во всем, что касалось бизнеса, но плевал на чужое мнение, если речь шла о личной жизни. И теперь единственный серьезный представитель следующего поколения, Бин, оказался под крылом у Цукасы. Тот, кому в будущем должен был перейти бизнес, находился на воспитании у человека, которого ни Чонвон, ни Кансок изначально не воспринимали всерьез.

Поэтому, сидя в кабинете напротив брата и готовясь заговорить, Соквон не сомневался в том, что все получится, и исход переговоров принесет ему удовлетворение в любом случае.

– Пора поговорить о делах, – откладывая папку с внушительной стопкой файловых листов, сказал он. – О настоящих делах, я имею в виду.

Кансок понимающе кивнул и откинулся на спинку кресла. В этот момент он вновь страшно напомнил Соквону мать. Показалось, что Ю Инсу переродилась во втором сыне. Странно, что она никогда не любила его и не видела в нем своего продолжения. Наверное, ее жизнь могла стать куда полнее, если бы она выбрала в качестве своего оружия именно Кансока. Но собственная предвзятость сыграла против нее. Видя сходство второго сына с матерью, Чунмин любил его сильнее остальных. И это отталкивало Инсу от ребенка, побуждая искать свое будущее в младшем сыне, который в итоге оказался ни на что не годен – по крайней мере, с ее точки зрения.

– Я знаю, что ты позаботился о том, чтобы Цукаса сыграл роль приманки в твоих планах, – прямо сказал Соквон. – У меня нет доказательств, и это также убеждает меня в твоей причастности – только ты способен работать так безупречно чисто. Не знаю, входило ли это в твои планы, но сейчас Цукаса жив и находится рядом со мной.

Кансок кивнул, ничего не отвечая, но и не стараясь перебить.

– Я хочу, чтобы ты убил Ким Чольсу и Им Хиёля. Это в твоих силах – сделать все без привлечения лишнего внимания. Эти люди наказаны, и я вполне удовлетворен болью, которую они пережили и переживают в данный момент. Хотелось бы, чтобы они мучились долго, но я не хочу разжигать в них желание мести и дальше. Сейчас Ким Чольсу полностью разорен, но со временем, если старик все же сумеет подняться хотя бы на колени, то остаток жизни посвятит поискам способа досадить мне. Не хочу я жить с таким грузом. У меня есть солидная страховка из компромата, и они оба знают об этом, но я предпочитаю не дергать смерть за усы.

– Хочешь, чтобы я о них позаботился? – спросил Кансок, приподнимая брови.

– Да. В противном случае я прямо сейчас сломаю тебе позвоночник. Мне известна точка, которую следует повредить, чтобы ты навсегда лишился возможности стоять на ногах. Ты и Им Хиёль забрали у Цукасы и меня что-то ценное. Вы наложили на нашу жизнь нестираемое пятно. Я никак не могу оставить это просто так, ты же понимаешь.

– В прошлом твои внутренние законы были схожи с моими – ты мог делать что угодно, но не доставлять при этом боли тем, кого считал семьей. Я полагал, что, убив родителей, ты станешь осторожнее относиться к своим решениям, но, очевидно, ты пошел по другому пути.

Соквон опустил голову.

– Родители сами выбрали, как им жить и на что надеяться, – ответил он через некоторое время. – В моей жизни остался только один человек. Я тоже сделал выбор.

– А что насчет детей, живущих сейчас с тобой?

– Они – другое. Я больше не рассчитываю только на кровное родство, хотя и не собираюсь от него отказываться. И я не собираюсь лгать – если когда-то встанет выбор между ними и Цукасой, у меня не будет сомнений.

Кансок сцепил пальцы и расставил локти, прижимая прижатые костяшки больших пальцев к губам и глядя на Соквона.

– В другое время я бы с радостью ответил отказом, но сейчас у меня нет выбора. Ты, очевидно, не знаешь, что я бесплоден? У меня не будет детей, и единственный, на кого я рассчитываю – Бин. Джунхвана нет, и мне больше не о ком позаботиться. В нынешней ситуации в должниках остаюсь я, поскольку то, что я поспособствовал похищению Цукасы, невозможно искупить одним-единственным убийством, пусть даже и двух человек разом. Но я все же хотел бы попросить тебя проследить за тем, чтобы Бин вырос человеком, способным принять этот бизнес. У Чонвона, очевидно, больше не будет детей, а ты физически сейчас не можешь их завести. Может, в будущем, решишь воспользоваться суррогатным материнством, но я сомневаюсь, что ты, отходя от семейных дел, захочешь обвесить ими своего ребенка.

Этот человек умел удивлять. Даже сейчас, когда Соквону казалось, что он отлично подготовился к разговору и мог принять любой ход беседы, оказалось, что Кансок мог одним словом изменить очень многое.

– Отец знал о твоем бесплодии? – спросил он, поднимая лицо.

– Нет. Я не стал говорить с ним об этом, но планировал в последующем признаться. Если бы я мог иметь детей, то давно женился бы и родил своего собственного сына, а не полагался бы на племянников. Возможно, отец мог бы догадаться о моей стерильности, если бы принял во внимание, что я спал со своей подчиненной, однако в тот момент он увидел в ситуации лишь нарушение профессиональных принципов. Думаешь, стал бы я рисковать и спать с женщиной, на которой никогда бы не женился, если был хоть малейший шанс, что она забеременеет?

Да уж, новости были поразительными. Пока что Соквон не видел в них ничего выгодного или напротив, неприятного, но скорее всего, Кансок уже не воспринимал собственный дефект как нечто критическое. Интересно, когда он узнал об этом? Как он смирился с этим фактом – что у него не будет детей? Такому как он наверняка хотелось трудиться для собственного потомства, а не для племянников. С другой стороны, его ненормальное усердие на предпринимательском поприще становилось понятнее. Не рассчитывая на полноценную личную жизнь, Кансок бросил все силы в работу.