– Да, – кивнул Соквон, наконец, переводя взгляд на его лицо.

В этом коротком ответе успела проскользнуть виноватая нотка, из-за чего Цукаса ощутил почти разочарование. Очевидно, Соквон все еще относился к нему как к инвалиду.

Цукаса молча доел, стараясь не смотреть на него и вообще никак его не задевать, чтобы не сорваться. Если подумать, то с момента «происшествия» они еще ни разу не бывали наедине – в больнице всегда кто-то ходил за дверями, в соседних коридорах и палатах. Только вдвоем они оказались лишь сейчас, и теперь между ними висела какая-то неловкость, которой прежде Цукаса не замечал. Это тоже было неприятно.

Он отнес свою тарелку и вернулся, не зная, сесть ли ему за стол к Соквону или просто подождать на кровати, чтобы потом собраться и вместе пойти гулять. Казалось, что на открытом воздухе и среди других людей должно было стать полегче. Вдвоем с Соквоном в квартире было слишком душно, будто они вновь стали чужими людьми, не знавшими, о чем поговорить.

Соквон вздохнул, отодвинул тарелку и повернулся к нему.

– Сядь, – указывая на кровать, сказал он. – Мне нужно сказать тебе кое-что.

Цукаса без вопросов уселся и поднял голову, ожидая продолжения.

– Помнишь, ты говорил, что никогда не будешь со мной спать, если я убью кого-то или сделаю инвалидом из-за тебя? – спросил Соквон. – Так вот, этот день настал. Не хочу тебя обманывать, все равно ты потом узнаешь. И если я трахну тебя сейчас, рассчитывая на то, что тебе ничего не известно, зная тебя, могу предположить, что ты расхреначишь весь дом, когда до тебя дойдут новости, и ты свяжешь их с нами.

Цукаса ожидал чего угодно, только не этого, так что некоторое время просидел просто, стараясь освоиться с услышанным. Сейчас произнесенные когда-то им самим слова уже не казались такими важными – гораздо интереснее было то, как они влияли на нынешнее поведение Соквона.

Не встречая никакой реакции, Соквон решил пояснить:

– Ты понимаешь меня? Я убил трех человек и кастрировал еще одного, и думаю, не остановлюсь на этом. Когда вернусь, я еще много чего должен сделать, и все это, возможно, приведет к тому, что кто-то опять совершит по моей милости самоубийство. И, знаешь, даже понимая, что из-за всего этого дерьма ты, может быть, пошлешь меня куда подальше, я все равно не могу остановиться. Я должен это сделать, иначе жить не смогу.

Лицо помимо воли растянулось в глупой улыбке, и Цукаса отвернулся, кусая губы.

– Чего ты ржешь? – возмутился Соквон. – Я серьезно! Ты думаешь, я вру? Проверь новости, посмотри, владелец «Форзиции» пропал без вести. Главный менеджер и начальник охраны тоже, но о них пишут меньше.

– Я не смеюсь, – продолжая улыбаться, но действительно не находя в ситуации ничего смешного, сказал Цукаса. – А кастрировал ты, надо полагать, Им Хиёля?

– Да, именно его, – уже тише ответил Соквон. – И перестань блять улыбаться! Я себя идиотом чувствую, когда ты делаешь такое лицо.

– Другого лица у меня все равно нет, – прикладывая неразумно много усилий, чтобы все-таки сбить улыбку с лица, сказал Цукаса. – Мне все равно, как они умерли, и кто их убил. Мне все равно, что стало с Им Хиёлем. Если ты трусишь и не трогаешь меня только из-за этого, то теперь можешь расслабиться – между нами ничего не изменится. Есть разница между отрезанными яйцами Им Хиёля и сломанным пальцем Сону. Им Хиёль действительно преступник. А Сону – просто ребенок, который не сделал ничего плохого. Говоря, что больше никогда не буду с тобой трахаться, если ты причинишь кому-то вред из-за меня, я подразумевал случаи, похожие на то, что было с Сону или могло произойти с Акирой. Я думал, ты понимаешь.

Соквон пересел к нему на кровать.

– Я понимаю эту разницу, но я не знаю, чего от тебя можно ожидать. Откуда мне знать, что ты там имеешь в виду?

– Ничего не изменилось, когда я узнал, что ты наказал инструктора Пак. Ты уже тогда должен был понять.

– Когда ты узнал об инструкторе, между нами все стало даже лучше, но ты такой сложный, что я никогда не могу быть уверенным в чем-то.

– Сейчас можешь не сомневаться, что все в порядке.

Соквон наклонился к нему вплотную, но Цукаса не отодвинулся, продолжая смотреть ему в глаза.

– Чем докажешь? Чем докажешь, что все в порядке? – почти касаясь лбом его лба, спросил Соквон. – Я все такая же эгоистичная и похотливая сволочь, которая, видя тебя, думает только об одном. Так что если хочешь, чтобы я тебе поверил, сделай кое-что. Сам знаешь.

Цукаса все-таки отклонился назад – от дыхания Соквона стало жарко, да и смотреть ему в глаза в таком положении было тяжело.

– Я весь твой.

Соквон наклонился еще, вновь сокращая расстояние.

– Я очень соскучился, так что сделаем упор не на количество, а на качество, – сказал он. – Ты же мне доверишься?

– Да, – не раздумывая, согласился Цукаса.

Ему было страшно, и именно поэтому он так быстро решился – не хотелось оставлять для себя возможностей к отступлению. Хотелось выяснить сразу, сейчас же, был ли он способен заниматься нормальным сексом после того, через что его проволокли в клубе, или здесь он также стал увечным и неполноценным.

– Сам сказал, – хищно улыбнулся Соквон.

– Я сказал, что доверюсь, но ничего не обещал, – чувствуя какой-то подвох, пояснил Цукаса.

– Ничего не хочу слышать. Ты сказал, что ты мой. Я буду делать, что хочу.

Соквон поднялся с постели и торопливо направился к выходу, и Цукаса забеспокоился еще сильнее – кто знает, что он там задумал?

– Куда ты?

– Я видел там виски… странно, обычно в Венгрии все покупают токай, но ты, видимо, любишь покрепче.

Он уже скрылся за стеной, и Цукаса сказал ему вслед:

– Это не мое, это от предыдущего квартиранта осталось.

– Да все равно, чье это, – возвращаясь с бутылкой, отмахнулся Соквон. – Чем крепче, тем лучше.

– Я не буду это пить, – сморщился Цукаса, наблюдая за тем, как Соквон открывал бутылку. – Оно воняет нестиранным бельем.

– Не обманывай, оно нормальное, – засмеялся Соквон, оставляя открытую бутылку на полу, влезая на кровать и одновременно вталкивая Цукасу внутрь, к стене. – Иди ко мне.

Цукаса подался вперед, и Соквон встретил его на полпути, обхватывая и прижимая к себе. Его губы были все такими же, как и раньше – бесцеремонными и способными стереть любые другие ощущения. Цукасе даже показалось, что он уже и забыл каково это – целоваться с Соквоном, позволяя ему забрать из поцелуя все. Иногда Соквон мог отыметь одними только губами, ему даже не обязательно было заниматься сексом. Цукаса пытался отвечать, но Соквон тут же перехватывал инициативу, словно стараясь придушить все попытки как-то вмешаться в процесс. Ему нравилось все контролировать, и при этом Цукаса не был уверен, что мог бы что-то изменить, если бы захотел – обычно Соквон терялся настолько, что как будто отделялся от себя самого.

– Открой, – прошептал Соквон, на секунду отрываясь и опуская взгляд на его губы. – Пожалуйста, открой, я так не могу.

Только сейчас Цукаса заметил, что в какой-то момент сжал зубы, не впуская Соквона внутрь и напрягаясь всем телом. Он кивнул и медленно разжал челюсти, позволяя Соквону вновь углубить поцелуй, вылизывая его язык и все, до чего можно было достать. В таком положении можно было не бояться и отвечать, пытаясь поймать его язык у себя же во рту, и Цукаса обнял его за плечи, прижимаясь теснее.

– Черт, я сейчас кончу только от этого, а мне так много всего хочется, что было бы обидно, – прижимаясь носом к его носу, засмеялся Соквон. – Детка, я тебя раздену? Не трогай, я сам.

Цукаса позволил ему стянуть футболку через голову, а потом сам потянулся к пуговицам его рубашки, почему-то вспоминая первый раз, когда они оказались в одной постели – тогда Соквон тоже позволил ему раздеть себя. Он успел расстегнуть только половину, когда Соквон подхватил его под бедрами и дернул на себя, вынуждая упасть на подушку, заползая сверху и внимательно рассматривая его слегка припухшие от долгого поцелуя губы.