С виду твое тело будет оставаться целым – я не оставлю ни синяков, ни царапин. Ты возвратишься домой здоровым, со всеми пальцами и зубами, хотя сейчас мне отчаянно хочется сделать тебе что-нибудь еще. Но нет, о тебе будут хорошо заботиться, пока ты будешь лежать в этом подвале. А когда вернешься, ты будешь выглядеть не как человек, побывавший в плену. Обратившись в полицию, ты не сможешь показать им, что за вред тебе был нанесен. О чем это я? Попробуй хотя бы признаться собственному отцу, не говоря уже о посторонних. И почему ты не завел себе какого-нибудь ублюдка, пока еще мог? Теперь ты навсегда останешься бездетным. Тебе нужно было не изучать разные извращения, а хотя бы подрочить разок в процедурной и оставить вложение в банке спермы. Ты и этого не сделал. Тебе нечем прикрыться, понимаешь? Никакого секса. Впредь даже мочиться можешь сидя. И еще – пожизненно принимать мужские гормоны, потому что теперь с их выработкой у тебя будут большие проблемы. Возможно, даже начнется рост молочных желез. Если честно, я не знаю, что там происходит, когда отрезают член и яйца. Слышал, вроде, у мужчин, страдающих раком яичек, кое-что появляется в области груди, так что иногда даже требуется особое белье. Точного знания у меня нет, но на твоем опыте я вполне могу понаблюдать за процессом вживую. Надеюсь, ты никогда не издевался над трансгендерами.

С уголка глаза оперируемого скатилась слеза – первая, но не единственная. Соквон с удивлением отметил, что даже под многослойным коктейлем препаратов его губы все еще могли дрожать.

– А теперь самое интересное. Ты лежишь тут и думаешь, что сможешь когда-нибудь мне отомстить. Однако… если с Цукасой или со мной случится что-то нехорошее, мои доверенные лица не станут проверять, приложил к этому руку ты или кто-то другой – они просто отправят много интересных кадров с самых разных видео в крупные интернет-издания. Даже если ты подохнешь одновременно со мной, твой отец получит невосполнимый ущерб – даже хуже того, что он получает сейчас. Я повторю мысль – даже если с Цукасой или со мной случится несчастье не по твоей вине, материалы все равно будут отправлены куда нужно. Можешь искать людей, которым я доверил информацию – они живут в семи разных странах, и никак не фигурируют в моей биографии. Ищи и трать на это последние деньги – пока тебе еще есть что тратить. Впрочем, не обещаю, что у вашей семьи все еще будут сбережения к моменту, когда ты выйдешь отсюда и вернешься домой. Поэтому единственное, что тебе остается – молиться за меня и моего любимого. Чтобы мы были здоровы и целы.

Доктор отсоединил одну часть плоти и шмякнул ее в контейнер для биологических отходов.

Соквон, который уже собрался выйти, остановился почти в дверях.

– Если тебе не хочется расставаться со своими гениталиями, я могу заспиртовать их отправить твоему отцу, чтобы они дождались тебя в Корее.

*

До заранее отмеченной в календаре даты отлета в Прагу оставалась еще пара дней. Цукаса как раз прикидывал, когда ему лучше начать собирать вещи, когда на дисплее загорелся номер Соквона. Едва не выронив его от неожиданности, Цукаса сразу же ответил.

– Как ты? – спросил он, прикладывая трубку к уху.

Это стало для них обычным приветствием.

– Я в порядке. Устал. Можно я к тебе приеду?

Цукаса сдвинул брови, вспоминая, какая по счету неделя декабря тянулась в только что скрытой календарной таблице.

– За неделю до Рождества? – удивился он, поднимаясь и усаживаясь на диване.

– Да, именно так. Или даже дней за десять, если получится.

– А как же наплыв туристов?

– К черту все. Я, возможно, руковожу этим бизнесом последний сезон, так что мне похер, даже если он обвалится.

– Тогда приезжай. Можешь даже завтра. Или сегодня. Когда захочешь. Адрес ты знаешь, – сказал Цукаса, поднимаясь и подходя к окну. – Отсюда вместе улетим в Прагу или останемся еще на некоторое время?

– Улетим, куда захочешь, – пообещал Соквон. – Спасибо.

– Да мне-то за что? – улыбнулся Цукаса, глядя на серую в сумерках улицу.

– За этот разговор. За то, что ты хочешь меня видеть.

– Идиот, – вполголоса, смущаясь сказал Цукаса. – Который у вас час? Ночь уже заканчивается, наверное?

Соквон на том конце засмеялся, и Цукасе даже показалось, что он был пьян.

Комментарий к 41. Хирургическое вмешательство

Соквона у нас оратор)))

========== 42. Венгерский виски ==========

– И какой город тебе понравился больше? Буда или Пешт?

Ранним утром Цукасу разбудил звонок, и он ответил, все еще лежа в постели.

– Пешт. Не знаю, почему, не спрашивай.

– Тогда будем гулять по Пешту. Покажешь, что там тебе так понравилось.

– Солнечные часы. Много солнечных часов. Хотя толку от них сейчас не много, солнца-то нет. Ты уже здесь?

– Да, скоро ты услышишь мой голос с двух сторон – я почти у двери.

– Тогда я отключаюсь, – сообщил Цукаса, прежде чем скользнуть пальцем по красной клавише на дисплее.

Он полежал еще с секунду, а потом поднялся и потянулся, расправляя плечи. В комнате как обычно горел свет, что было весьма кстати – за окнами еще плескалась темнота. Через минуту в подъезде зашуршали шаги и раздались звуки возни, гулко отдаваясь от голых стен и смешиваясь с напряженным сопением. Соквон, видимо, стоял на площадке, не зная, в какую квартиру стоит постучать – номера на дверях отсутствовали.

Цукаса сполз с кровати, поправил футболку и вышел в прихожую, сразу же щелкая замком и открывая дверь, чтобы Соквон не мучился в сомнениях.

– Я уже решил, что ты передумал, – сказал он вполголоса, чтобы не разбудить соседей. – Зайди, холодно.

Соквон одним шагом втиснулся в проход, специально сталкиваясь при этом с Цукасой и оттесняя его внутрь так, что тот, еще сонный, не успевал отступать. Простая дутая куртка Соквона была холодной и сыроватой от тумана, стелившегося по улицам ранним утром. К туманам Цукаса уже начал привыкать.

– Не толкайся, – ворчливо фыркнул Цукаса, отходя к стене и поднимая голову, чтобы рассмотреть лицо Соквона.

Тот, словно подставляясь под взгляд, вздернул подбородок, одновременно стягивая вниз слайдер молнии на куртке и начиная раздеваться.

– А ты не соскучился, я смотрю, – подозрительно выдал Соквон, улыбаясь и стягивая рукава куртки.

– Спать я хочу, – буркнул Цукаса, уходя в единственную комнату и возвращаясь к постели. – Ты, может быть, есть хочешь?

– Нет, подожду. Поспи сколько нужно, потом пойдем куда-нибудь. Ты пробовал здешний гуляш? Говорят, его стоит попробовать.

– С едой здесь проблема. В Европе, я имею в виду, – укладываясь в кровать и приподнимая край одеяла, чтобы Соквон лег рядом, сказал Цукаса.

– Проблемы? Не замечал.

– Скучно все как-то. Нет разнообразия.

– Ты просто привык к корейской или японской еде, где все на контрастах, поэтому тебе здесь не интересно. На самом деле многие европейцы терпеть не могут азиатскую кухню.

– А тебе, наверное, без разницы? Ты же много путешествовал, – задумчиво произнес Цукаса, поворачиваясь набок, чтобы лежать вдвоем было удобнее.

Соквон придвинулся ближе.

– Хочешь, я погашу свет? – спросил он, заглядывая Цукасе в глаза.

– Нет, оставь. Я сплю с включенным. Если хочешь, в кухне есть кофе. Ванна чистая, тоже к твоим услугам. Я посплю еще с полчаса, ладно? – закрывая глаза, сказал Цукаса.

– Полежу с тобой. Может, тоже засну.

Цукаса кивнул и расслабился, позволяя себе снова уснуть. От Соквона пахло улицей – холодным ветром, сладковатым туманом, мокрым асфальтом и надвигающимся дождем. Этот запах был похож на улицы Пешта – серые, красивые, с коваными решетками, качающимися старомодными вывесками и мутными от сырости стеклами.

– Я солгал тебе, – засыпая, признался он. – Я еще не был за Дунаем, и не знаю, какой Буда. Живу в Пеште и гуляю только здесь.

Соквон поцеловал его в щеку, совсем рядом с губами.

– Ничего. Поедем осматриваться вместе. Мне тоже любопытно.