Теряясь в этих мыслях, Соквон обещал себе, что это был последний раз, когда он пытался как-то по-человечески проанализировать то, что происходило в его мозгу, когда в нем появлялись мысли о Цукасе. Все равно эти размышления ни к чему не вели – они не помогали разобраться в себе, и Соквон до сих пор не знал, как называлось то, что он чувствовал к Цукасе. Чем это было на самом деле – одержимостью, любовью или жадностью. Или всем вместе. Хотя… разве такие противоположные в своей сути вещи могли хоть как-то сочетаться?
Сейчас, когда ему было нечем заняться, Соквон волей-неволей начинал страдать от этих попыток навести порядок в своей голове. Он сидел в подвале, ожидая, когда Им Хиёль окажется в пределах досягаемости – этот человек уже был украден и доставлен в Японию. Соквон прилетел чуть раньше и уже ждал его в том самом доме в Ямагате. В этом тихом местечке незнакомцы привлекали много внимания, но зато люди знали некоторых якудза в лицо, так что не совались в дом, находившийся под охраной.
Им Хиёль просидел под домашним арестом два месяца – как раз с тех пор, как провел ночь в «Форзиции», вместо того, чтобы сторожить депутата. Это было вполне ожидаемо, так что Соквон какое-то время даже не строил планов по его похищению. Первых двух недель было достаточно лишь для сбора информации – Соквон желал как следует подготовиться и узнать, в какие спортивные центры ходил Им Хиёль, когда посещал врача и какие связи поддерживал с внешним миром. Наконец, он выяснил, что объект его наблюдений должен был провести несколько сеансов у стоматолога, и именно тогда ему удалось выгадать момент для похищения.
За два дня до назначенной даты Соквон улетел в Японию, откуда и руководил дальнейшими действиями назначенных исполнителей. Теперь пришло время, наконец, сделать то, о чем он думал долгими неделями.
Неспешный ход его мыслей был прерван стуком в дверь, и он медленно поднялся с кресла, желая увидеть, как внесут Им Хиёля.
Его вкатили уже полностью подготовленным – Соквон специально не поднимался наверх, чтобы увидеть его уже в больничной рубашке и обездвиженным. В подвале горел яркий свет установленной заранее техники – Соквон закупил все в японском интернет-магазине стоматологического оборудования. В этом была некоторая ирония – им предстояло сделать совсем не зубную операцию, но лампы при этом были предназначены для кабинета дантиста, и тот факт, что по их милости Им Хиёль пропускал визит к стоматологу, придавал обстановке особый налет, который нравился Соквону.
Им Хиёль почти шесть часов находился под действием препарата «дышать и моргать», и Соквон распорядился, чтобы перед операцией ему вкололи дополнительную дозу – насколько он помнил, действие наркотика начинало ослабевать через восемь часов после приема. Поскольку Им Хиёль и до этого баловался такими препаратами, его организм, наверняка, был привычен к подобному воздействию, так что не мешало подстраховаться. К тому же, схватить передозировку с этим крайне специфичным наркотиком было тяжеловато – он не относился к галлюциногенам или стимуляторам, и его пока что никак особо не классифицировали, оставляя где-то рядом с психоделиками, действие которых считалось наркотическим далеко не в каждой стране.
Расслабленное тело переложили на операционный стол, и Соквон подошел к нему ближе, пока хирург, вошедший следом, натягивал перчатки и подставлял спину медсестре, фиксировавшей рабочую медицинскую сорочку.
– Добрый вечер, – глядя на Им Хиёля сверху, улыбнулся Соквон. – У меня хорошие новости – тебе не будет больно. По крайней мере, физически. Ты пробудешь под действием обездвиживающего еще очень долго, пока мы не снимем швы. Я уточнял у доктора – ты восстановишься. То есть, придется помучиться, конечно – например, ты не сразу встанешь на ноги, да и сидеть будешь только со спинкой или какой-нибудь опорой. В общем, твои мышцы превратятся в тряпочки, но ты быстро восстановишься.
Темные глаза внимательно следили за каждым его движением, и Соквон с удовольствием отмечал, что ему удалось полностью захватить все внимание этого существа.
– Твой отец прислал мне письмо с угрозами. Знаешь, на тот самый адрес, на который ранее вы отправили ссылку на видео. Я ответил тем же. А знаешь, что за видео я ему отправил? Учитывая, что сам я снять ничего не успел, пришлось позаимствовать кое-что из твоих архивов. Ты уж прости за нарушение авторских прав… и кражу интеллектуальной собственности… хотя интеллекта там не очень много, так что я могу быть спокоен. На том видео ты пытался сделать так, чтобы собака, не знаю какой породы, совокупилась с девушкой. При этом девушка была откровенно против, но возразить ртом не могла, поскольку ты воспользовался кляпом. К счастью, в тот раз у тебя ничего не получилось – пса не так-то просто уговорить влезть на человека. Ты, наверное, насмотрелся дурной порнографии или начитался рассказов каких-нибудь фантазеров-девственников. Не пойми меня превратно, я был на выставке в Берлине, где демонстрировались кое-какие миниатюры девятнадцатого века – там и про секс с псами тоже было, так что я знаю, что в принципе такое спаривание возможно. Правда, я понятия не имею, как оно правильно выполняется, но я и не собираюсь ничем подобным заниматься. А тебе следовало подготовиться… но ты не сделал этого. Думаю, твоему отцу понравилось мое письмо, так как я уже с пару часов ничего от него не получал. Хотя, возможно, отчасти это связано с тем, что я оставил подпись к этому видео, и дал ему понять, что если он решит сообщить в полицию, я отправлю туда же еще кое-что интересное. У меня много разных видео.
Хирург закончил с приготовлениями и подключил аппарат для реинфузии, чтобы минимизировать кровопотери. Анестезиолог вынул несколько ампул с прозрачной жидкостью для местного обезболивания. Наблюдая за ними, Соквон отвлекся всего на минутку, а потом вернулся к «пациенту».
– Кстати, о видео. Я посмотрел то, что ты мне отправил. Было познавательно. И больно. Разумеется, больно. Боже, да ты представить не можешь, как мне было больно. Я чуть не умер – думал, не доживу до конца. Ты добился своей цели и, возможно, сумел причинить мне гораздо больше вреда, чем сам предполагал. Дело в том, что Цукаса – не просто мужчина, с которым я сплю. Это мой любимый человек. Я люблю его, понимаешь? Я отдам за него все, я умру и убью за него – кстати, последнее мне уже довелось сделать. Я сходил с ума каждую минуту, пока смотрел твой подарок, но не пропустил ни кадра. С большим трудом, но мне удалось отсмотреть весь материал. И знаешь, зачем я это сделал? Чтобы никого не щадить. Чтобы пройти и пережить все это вместе с ним, чтобы испытать всю его боль на своей шкуре и сродниться с ним до конца. Даже если в будущем я испытаю мимолетное желание простить кого-то из причастных, я этого не сделаю. Потому что я видел все. Я знаю все. Я проходил через боль и унижение вместе с Цукасой. Я заставил себя пережить это и пошел на это добровольно, чтобы в будущем никогда не передумать и не страдать угрызениями совести.
Анестезиолог завершил ввод препарата, и хирург засек время по часам – спрашивать сейчас о чем-то оперируемого было просто бесполезно. Соквон пожалел о том, что на потолке не было зеркального элемента для стандартной операционной – ему было бы любопытно поглядеть на лицо Им Хиёля, когда он понял бы, что именно за операцию ему собирались сделать.
Соквон подождал вместе с врачом, и когда скальпель прочертил первый надрез, выпустив алую полосу крови, он вернулся к оперируемому.
– Так что я принял решение о том, что сделаю с тобой. Я не убью тебя. Но ты лишишься возможности хоть когда-нибудь испытать удовольствие с кем-то еще. Ты даже не сможешь удовлетворить себя сам. Будешь жить с этим и сгорать от стыда перед семейным доктором. А когда ты умрешь, люди, что будут обмывать твое тело, увидят всю правду. Об этом будут говорить – об этом нескоро забудут. Даже после твоей смерти они станут шептаться: «Ах, вот почему у него не было детей!». Даже если ты сгоришь заживо или сбросишься с автомобилем с обрыва, по твоим останкам определят факт ущербности. Живи с этим. Живи и вспоминай ту ночь, что ты провел с Цукасой. Он никогда не сможет этого забыть. Я всегда буду помнить. Будет несправедливо, если ты сумеешь обрести покой. Такого не случится – принимая душ, желая помочиться в туалете, переодеваясь или выбирая для себя одежду, ты будешь вспоминать о том, что сделал. Сожалей до конца своей жизни. Не знай покоя и никогда не смей кому-нибудь открыться.
