Это было так логично и объяснимо – подставить того, кто не был частью семьи. Интересно, как долго Кансок знал о том, что Цукаса был в Сеуле? Может быть, с самой первой ночи, а может, после его последнего прилета из Японии. Кто знает.
Все было слишком очевидно – по крайней мере, сейчас, когда самое страшное уже произошло. Соквон понимал, что, желая отомстить в полной мере, Ким Чольсу захотел отнять у каждого из братьев Ю то, чем они дорожили больше всего. Скорее всего, он даже рассчитывал, что это пошатнет концерн в целом, и он сумеет извлечь из этого прямую или косвенную выгоду. Но Чонвон и Кансок умели защищаться – Чонвон держал Даён и детей в недосягаемости, не скупясь на охрану и средства, а Кансок и вовсе не имел слабых мест, на которые можно было бы давить. Соквон также считал, что хорошо спрятал Цукасу, но, как оказалось, промазал.
Когда Соквон сообщил, что намерен улететь из Гонконга, Кансок не стал задавать лишних вопросов – он даже не пытался скрыть, что ему была известна причина столь поспешного вылета. Он знал, зачем Соквону понадобилось улетать так рано.
Только в семье знали, что значил Цукаса для Соквона. Только им было известно, как Цукаса выглядел. Кто-то слил эту информацию Ким Чольсу или даже напрямую Им Хиёлю. Они сделали это грамотно, позаботившись о том, чтобы Цукаса попал к Хиёлю в ночь убийства депутата, чтобы в отеле отсутствовал менеджер, которого невозможно подкупить. Почти любого нанятого работника можно чем-то задобрить – пообещать ему место получше в другой сети отелей, заплатить денег, купить ему машину или даже две. Им Хиёль не был простым нанятым – ему заплатить было нечем. Его можно было просто вытащить из отеля, оставив весь сервис без головы, чтобы всего на пару часов персонал остался без присмотра. Этого было достаточно, чтобы войти в отель и прикончить кого нужно.
Отвлечься Им Хиёль мог только на что-то значимое – на кого-то значимого. Простыми побрякушками выманить его из логова было нереально, и Кансок решил бросить ему кость поинтереснее, чтобы наверняка вытянуть наружу. Он не мог пожертвовать Даён, Пёнхи или детьми, потому что они были кровью и плотью семьи Ю. Вдобавок, таким образом можно было еще и попутно наказать Соквона за то, что вообще произошло с родителями – отобрать у него дорогое, именно то, с чего все и началось. Угробить Цукасу, чтобы Соквон не смел жить счастливо, в то время как родители были мертвы.
Это не было уже привычной для Соквона манией безопасности или излишней подозрительностью. Он много думал обо всем, пока ждал вылета, а потом сидел в самолете. Цукаса не стал бы выходить из дома без веской причины, наверняка его как-то обманули или просто вынудили это сделать.
Доказательства были и не нужны. Все было понятно. Соквон собирался уточнить детали, прежде чем приступить к карательным процедурам.
На что рассчитывали эти люди? Ким Чольсу, вероятно, полагал, что все кругом похожи на него самого – такие же бесхребетные твари, которых можно сломать, отняв любимое и оберегаемое. Им Хиёль творил беспредел, будучи уверенным в своей безопасности – находясь под защитой отца, он и не думал, что ему прилетит ответ. Соквон собирался ответить.
Да, конечно, эти люди уже причинили ему вред, и, начав трепыхаться, можно было ввязаться в настоящую войну, но благодаря быстрой и эффективной работе Котаро Соквон сумел достаточно подготовиться и не нуждался в дополнительных страховочных мерах.
Оставив все как есть и положившись на то, что Кансок рано или поздно добьет остатки едва выстроенной сети Ким Чольсу, заодно погромив всех, кто был с ней связан, Соквон рисковал бы еще больше. Нужно было дать понять, что протягивать руки к нему или Цукасе могли только самоубийцы. Нужно было раз и навсегда установить ценность жизни и безопасности Цукасы, устроив демонстративную казнь, чтобы до Кансока и Чонвона дошло, наконец, что в дела младшего брата лучше не соваться. Они наперебой твердили, что Соквон был самым жестоким из них, но кто на самом деле понимал, насколько они были правы? Даже сами они не знали наверняка, что Соквон мог сделать. Он и сам еще этого не знал.
Соквон подождал еще несколько часов, а потом отправился вместе с Фредди в церемониальное агентство – хоронить Донхо и еще одного телохранителя. Он уже уточнил у их родителей, каким образом они хотели бы провести погребение, и в результате для Донхо было куплено место на кладбище, заказан гроб и все остальные предметы для соблюдения традиций. Для второго парня предусматривалась кремация, и Соквон оплатил все, вплоть до урны и цветов для украшения ячейки колумбария. Из соображений безопасности погребение было проведено ближе к вечеру, хотя обычно похороны назначались на утро. Он выплатил родным умерших то, что был обязан, а потом вернулся в клинику.
В почтовом ящике мигало сообщение. Без темы и текста – ему просто отправили ссылку.
По ссылке не открывались никакие страницы – сразу стартовала загрузка видеофайла. Судя по его весу, запись длилась не меньше трех часов. Соквон покосился на спавшего на другой койке Фредди, забрал ноутбук и вышел на улицу, в беседку, где можно было без проблем пользоваться интернетом. По окончании загрузки Соквон проверил данные и уже тогда понял, что именно ему прислали.
Запись с камер, работавших в «Форзиции». Точнее, монтаж, выполненный с разных записей. Он помнил, что в комнатах для ВИПов всегда работали камеры – по несколько на одну спальню. Записи со всех камер в комнате, где пытали Цукасу, были обработаны, порезаны и собраны в один фильм.
Им Хиёль, понявший, что завершить начатое не удастся, решил дожать до конца все, до чего мог дотянуться? Или это сделал его отец?
Соквон отлично понимал, что эта запись могла убить его. Ему не нужны были предостережения, он не был глупым и самонадеянным и вполне реально оценивал себя.
Поэтому, немного подумав, он запустил видеофайл, первым делом проверив хронометраж.
Запись должна была длиться четыре часа.
*
Фредди несколько раз пытался отнять у него ноутбук, но Соквон холодно приказывал оставить его в покое. В конце концов, он заперся в предоставленной им обоим комнате и выгнал Фредди гулять по территории клиники, чтобы не мешал.
Просмотреть все разом не удалось. Соквон не спал всю ночь – смотрел по пять-десять минут, делал передышки, ходил по прибольничному парку и успокаивался. Потом возвращался к беседке и продолжал смотреть. Позже, днем, когда он отказался позавтракать и вообще не стал ни с кем разговаривать, Фредди заподозрил неладное и уже через полчаса стал орать, чтобы Соквон бросил смотреть «это дерьмо». Соквон ничего не отвечал.
Фредди совершенно точно и правдиво говорил, что именно этого и добивались Им Хиёль или тот, кто стоял за отправкой видео. Это было средством деморализации, попыткой вывести Соквона из себя настолько, чтобы он утратил над собой контроль. Бросившись мстить немедленно, пока его братья находились еще в Гонконге, Соквон мог напороться на какую-нибудь хитро запрятанную ловушку, что было бы только на руку этим тварям. Но Соквон не считал, что «шел на поводу» у кого бы то ни было. Просматривая минуту за минутой, он преследовал собственную цель.
С первых кадров было ясно, что Им Хиёль знал, где располагались камеры и действовал так, чтобы Соквон получал самый широкий и точный обзор. Первые полчаса вообще походили на постановочную съемку, поскольку Им Хиёль уж очень старался. Однако дальше он начал пьянеть от власти и удовольствия, и уже через час полностью забылся. Соквон знал это – как умел одурманивать Цукаса. Даже ничего не делая – даже пока просто спал.
Смотреть было тяжело. Соквон не ел и не пил целый день, потратив это время только на просмотр и переваривание информации. Он проживал каждое мгновение боли вместе с Цукасой, ощущая все – каждый удар, каждый порез, каждый ожог. Он чувствовал на себе чужое дыхание и сам задыхался от невозможности помешать – как и Цукаса, скованный наркотиком, он был заперт временем. Вмешаться в прошлое было невозможно.
