— Будто ты не был в Нью-Йорке десятки раз, — не до конца понятно, шутка это или нет.

— Не особо часто, чтобы просто отдохнуть. Работа, сам понимаешь. Хочу знать, что тебя здесь так магнитит.

Конечно, Борис знает и так, но об этом вновь лучше не говорить. Тео соглашается, хоть и без заметного энтузиазма. Улицы родного города больше не кажутся приветливыми, тая в себе воспоминания о давних и недавних происшествиях и неудачах. О падениях и невозможности вновь взлететь. Словно на шее постепенно затягивается невидимый узел. С Борисом рядом становится легче дышать — не так, чтобы на полную грудь, но уже без навязчивого ощущения того, словно легкие сжимаются в крошечный тугой комок. Сплошное недоразумение — он, Теодор Декер. Борис треплет его по волосам и обо всём, черт возьми, догадывается. Видит. Миллион прожитых в одной жизней дали ему возможность тому научиться.

Нью-Йорк светится океаном ослепляющих огней и нескончаемыми рядами неоновых вывесок. Они катаются по городу, сколько душе угодно. В первую очередь, душе Бориса. Он полон энергии, как и всегда, он не знает пресыщения и усталости оттого, чтобы что-то в себя впитывать. Тео не смотрит в окно, лишь только на Бориса. Больше ничего в этом мире не интересует. На двоих делится литровая бутылка отборной водки, еда берется на вынос, потому что останавливаться в каком-либо заведении нет желания. Борис много шутит, заставляя смеяться, и много смеется сам. Тео надеется, что эта поездка-прогулка не станет повторением прошлой, судьбоносной, когда Борис признался в краже «Щегла». Чего-то подобного Тео рискует больше не выдержать.

Когда яркие картинки за окном надоедают, остановка совершается в спальном районе. Детская площадка и двойные качели на цепях. Как когда-то в Вегасе. В груди что-то щемит. Тео часто моргает, следуя за Борисом и делая несколько больших глотков водки подряд. Борис же нисколько не кажется пьяным.

— Присядем.

Будто им снова по четырнадцать и в голове лишь одно — благословенный ветер.

— Ты помнишь?

— Такое не забывается, Поттер.

«Тебя не забыть»

Неловкости нет. Повисшее ненадолго молчание окрашивается густыми красками понимания и принятия. Они всегда знали, что значат друг для друга, но боялись признаться.

— Как ты провел эти месяцы? — попытка перевести тему, и неспроста. Тео важно получить ответы на конкретные, не самые легкие вопросы.

— Неплохо. Вполне плодотворно. Был то там, то здесь. Узнавал что-то новое. Так вот случается, — Борис пожимает плечами, и что-то в этом мимолетном движении выдает легкую нервозность. Он напрягается, догадываясь, куда дальше пойдет разговор.

— А кроме работы?

Борис медлит с ответом, и от этого у Тео почему-то мороз по коже. Он догадывается, что сейчас услышит.

— У меня было несколько женщин за это время.

Тео хочется раздавить стеклянную бутылку у себя в руке, чтобы осколки больно впились в плоть и смочились кровью. Тео правда этого хочется, потому что Борис умеет ранить его как никто другой в этом мире. Порой Борис абсолютно безжалостен. Давняя история повторяется.

— А ты?..

— Нет.

Тео, наевшись предательства на всю жизнь, никогда бы не смог так поступить. Может, это не к лучшему: было бы проще. Но он не привык выбирать легкий путь. Он может ненавидеть себя сколько угодно, ненавидеть хоть весь мир — это ничего не изменит. И у него на самом деле нет сил на ненависть. Их едва хватает на жизнь.

— Браво, Поттер, ты… — дальше Борис запинается. Он поражен. Вместе с тем он красиво и убедительно играет то, что считает нужным сыграть. Тео, в отличие от него, не настолько проницателен, чтобы понять и раскусить. Тео слишком разбит и не может это скрыть.

— Это не в моих правилах.

Повисает на этот раз неудобное молчание, а потом Тео отрезает:

— Забудь.

Борис послушно кивает и сам себе удивляется. Им лучше поговорить о чем-нибудь другом. Сменить тему в очередной раз, переключиться с одной болезненной вещи на другую, рискнуть вскрыть старые раны. Иначе у них не бывает. Вечные палачи друг для друга и вечные ангелы-хранители.

— Я был дома. В Украине.

Тео давится новым глотком водки, которой осталось на самом дне. Похоже, потребуется еще одна бутылка, потому что новости сваливаются на голову слишком неожиданно. Это даже на мгновение отрезвляет.

— Впервые за всё время?

— Впервые за всё время.

Борис кажется отстраненным, но вполне настроенным поделиться. Он не упоминал столь важное событие ни в одном из их предыдущих разговоров. Наверное, это случилось в один из многих моментов, когда Тео понятия не имел, где находится Борис. Случилось ли так из-за недостатка доверия? Хочется верить, что нет. Ведь у Бориса всегда есть свои причины.

— И как это было? — Тео хочет знать. Ему это по-настоящему важно. Всё, что касается Бориса, важно. Сколько бы боли он ему ни причинил. Тео просто не в силах это побороть. Да и разве он хочет?

Борис вздыхает. Подбирает слова.

— Не так плохо, как я ожидал. Но и не так хорошо, как могло бы быть. Там… другой мир. Он не для всех.

— Твой мир не терпит слабых, Боря, — Тео вновь использует эту форму, но Борис больше не улыбается.

— Порой он не терпит и сильных. Я не нашел никого из своих старых друзей, но пытался что-то о них разузнать. Пришлось постараться.

Тео почему-то кажется, что лучше будет не вытягивать подробности. По лицу Бориса сложно что-либо прочесть в этот миг, но Тео так чувствует и не сомневается.

— Собираешься вернуться туда еще?

Борис не отвечает. Возможно, он еще не готов ответить самому себе. Поэтому Тео попытается ответить за него, пусть и совершенно другими словами.

— Знаешь, мне нравится этот язык. Правда. Я его не понимаю, но он… теплый?

— Я редко говорю по-украински. Слишком редко, чтобы иметь наглость туда возвращаться.

На этом разговор обрывается. Тео так и не понимает, что именно Борис намеревался этим сказать. Загадка Сфинкса — его обожаемое безумие.

— Что-то холодно, — Борис встает со своего места, обнимая себя за плечи. Маленький и уставший, расстроенный. Больше не желающий притворяться. — Пора обратно.

А затем Борис упирается ладонями Тео в бедра и наклоняется, чтобы наконец-то поцеловать. Тео жадно отвечает.

Они снимают просторный номер в дорогом отеле, чтобы позволить себе всё, что захочется. Тео мог бы отказаться, но он просто не в силах устоять: Борис готов вновь ему принадлежать. После неоднократной измены Тео готов вновь его принять, заточив в жаркие объятия, и, быть может, это нездорово, но ему плевать. Тео вновь позволяет делать себе больно и вместе с тем вновь позволяет себе любить и быть любимым. Цена всегда была высокой. Более того, он самолично поднял её до небес. Тео себя не жалко: пожалуйста, Борис, бери.

— Ты правда поверил? — спрашивает Борис в перерыве между поцелуями. Воздуха едва хватает. — Поттер. Какой же ты наивный.

Тео не понимает.

— Я думал о тебе и дрочил, как подросток. Вторая юность, блять. Ни к кому я, кроме тебя, не прикасался. Уже не вышло бы. Ты, нахуй, довел. Доволен?

Борис в ярости. Тео — в эйфории.

Кровать оказывается расслабляюще-мягкой, когда они на неё падают, небрежно сбрасывая друг с друга одежду. Борис преисполнен желания, что мучило его после расставания в Антверпене, и в каком-то промежутке времени он был уверен в том, что расставание это бесповоротно. Мысль об этом сводила с ума. Сейчас же, когда они снова вместе, приходит отпущение. Слова больше не нужны. Дыхание Тео тяжелеет от возбуждения — Борис уверенно укладывает его на спину и покрывает его тело поцелуями, неприкрыто восхищаясь и еще более откровенно любя. Кожа под его губами горит.

Он медленно спускается ниже, доводя до исступления, и увлекается минетом. Поначалу выходит неуверенно, но затем всё лучше и лучше, сочнее. Борису нравится слушать стоны Тео и чувствовать его вкус. Изведенный сладкой пыткой, Тео вплетает пальцы в чужие непослушные волосы и дерзко задает темп. Борис доводит его до пика.