Они целуются голодно и горячо. Одному из них нужно немного времени, чтобы вновь зажечься, а второй уже сгорает, неистово пытаясь прильнуть как можно ближе, навсегда забыв обо всех страхах.

Больше всего Борису нравится чувствовать Тео внутри, принимать его полностью, несмотря на боль. Перерыв был затяжным. Тео долго трахает Борис одними пальцами, заставляя просить о большем, нависает над ним, поедая собственническим взглядом. Чтобы неповадно было даже подумать о ком-то другом, даже на мгновение. Борис видит всё это в чужих глазах напротив и понимает, признается и обещает самому себе, что подобного больше не повторится.

— Давай же. Пожалуйста.

Он почти обещает вслух.

Тео заполняет его плавным движением и чувствует чужие зубы у себя на плече. Борис безуспешно пытается душить в себе стоны. Распластанный на подушках, пригвожденный к постели весом парящего жаром тела и хватающий ртом воздух, он беззащитно хватается за крепкие плечи, раскрываясь до конца. Его ноги смыкаются у Тео на талии, и менять эту позицию уже никто не позволит. Так оно желанно и так оно правильно. Тео любит его в ответ, так долго, насколько хватает сил, доказывая свое обладание, потому что это нужно им обоим. Действительно нужно. Под конец он срывается на неровный, резкий темп с глубокими толчками и дозированной грубостью. Борис приходит в восторг. После оргазма он еще некоторое время не выпускает обессиленного Тео из себя, обнимая и любовно гладя по волосам. Он шепчет ему самые ласковые слова, на которые способен. И еще он говорит то, что является необходимым сказать. То, что имеет наибольший смысл.

— Я никогда не предам тебя. Слышишь? Больше никогда, Поттер. Тео. Поверь мне, если сможешь.

Тео верит.

Следующий день встречает их ярким солнцем, решившим наконец-то появиться из-за туч. Мрак отступает. Улицы кажутся чуть более приветливыми, чем обычно, и становится странно-легко дышать. Этим ощущением хочется упиваться. Борис сияет, готовый одарить хоть весь мир своей лучезарной улыбкой, и Тео покорно следует за ним, позволяя вести себя за руку, словно это не он коренной житель Нью-Йорка. С Борисом лёд в душе и в сердце стремительно тает.

— Какие планы?

Очевидно, у Бориса есть свой сценарий. Либо же он блестящ в импровизации. Его предложения банальны и заманчивы одновременно, ни от одного из них не кажется возможным отказаться. Для их маленьких приключений, дабы они правда были приключениями, Борис предпочитает отказаться от машины. Не так удобно, но гораздо свободнее. Он хочет воспользоваться общественным транспортом — говорит, что никогда не видел Нью-Йоркское метро. Его глаза полны подлинного детского любопытства, и Тео ловит себя на мысли, что, наверное, исполнил бы любой его каприз. Лишь бы только Борис всегда оставался таким.

Во времена студенчества Тео приходилось каждый день спускаться в подземку, чтобы добраться до колледжа. Путь занимал немало времени и отнимал силы, однако тяга к знаниям, как бы избито ни звучало, преобладала. Пользоваться метро не приходилось последние несколько лет, привычка напрочь забыта. И пусть они с Борисом контрастируют на фоне большинства других пассажиров, выделяясь своей дорогой одеждой и аксессуарами, поездка выходит веселой. Нет ни надобности, ни желания смотреть на часы.

Дальше по составляемому на ходу плану — обед, плавно перетекающий в ужин, потому что график изначально сместился из-за позднего пробуждения. Провести утро вдвоем в постели и подняться лишь к полудню было чистейшим блаженством. Борис заявляет, что хочет обычного фастфуда, и Тео в который раз ему поражается.

— Вы, американцы, нихрена не умеете ценить то, что у вас есть. Izbalovannyie. Я с детства не могу наесться ваших бургеров и картошки! Ни на одной сковородке так вкусно не выходит, я столько раз пытался! Смеешься, да? Забудь о лоске, когда ты со мной, Поттер.

— Можешь приготовить только для меня, я оценю. Посмотрю на взрослого тебя в фартуке. Можешь даже больше ничего под него не надевать. Мм?

Правда, Тео давно так не смеялся. Им гораздо ближе к тридцати, чем к двадцати, а Борису приходит в голову бросить в него нескольким ломтиками фри. Что еще удивительнее, Тео приходит в голову то же самое. Они заливаются смехом, совершенно не волнуясь о том, что их могут попросить на выход из заведения за подобные глупости. Ни один ресторан не сравнится с этой атмосферой — безусловно.

— А теперь я хочу в кино. На последний ряд.

Тео по-прежнему готов исполнить любой каприз этого невозможного мужчины. Признаться, некоторые из них приходятся ему очень даже по вкусу. Он отвечает на предложение с очевидным подтекстом довольной ухмылкой.

Они выбирают самый непопулярный фильм, чтобы в зале было как можно меньше людей, и покупают билеты на обещанный последний ряд с удобными кожаными диванчиками, успешно оказываясь на нём единственными зрителями. Не проходит и десяти минут после начала фильма, как Борис решает воспользоваться преимуществом атмосферной темноты кинозала. Его ладонь бесцеремонно ложится на ширинку Тео, заставляя того резко вдохнуть от неожиданности. Дальше быстро приходит предвкушение, а за ним и удовольствие. Борис касается его мягко и больше дразнит. Тео в ответ сжимает его худое бедро.

— А если нас увидят? — спрашивает Тео, сам прекрасно зная ответ.

— Это возбуждает меня еще больше.

Зал большой, ближайшие зрители находятся только на средних рядах. Если никто не решит обернуться, проблем не будет. Услышать их не смогут точно. И да, это очень возбуждает. Тео буквально чувствует, как электризуется воздух. Притяжение к Борису не оставляет шанса сохранить рассудок трезвым. Сидящий на первом ряду работник кинотеатра осторожно покидает зал, очевидно, расценив минимальную аудиторию как возможность выйти передохнуть. Тео же расценивает это как зеленый свет к действию. Он оказывается между разведенных коленей Бориса, поражая того своей решительностью. И достойно справляется с задуманным.

Их так никто и не замечает.

Обратно они снова едут на метро, глупо шутя и смеясь всю дорогу. Везет попасть в пустой вагон, не теряя возможности урвать еще несколько мгновений близости друг друга. Словно приходится воровать у самой вселенной, испытывая укол волнения на каждой остановке. Но их не беспокоят. Борис не сразу, но всё же перемещается на колени к Тео, и тот крепко держит его за талию. Борис обнимает его за шею и целует в щеку. Это почему-то кажется слишком трогательным, совершенно не похожим на Бориса. Тео медлит долю секунды, а затем смело тянется к чужим губам.

Тео давно не испытывал столько положительных эмоций — они почти кажутся чужеродными. Он учится их принимать.

Перед возвращением в отель возникает желание еще немного прогуляться пешком по ночным окрестностям Нью-Йорка, потратив на то последние силы и нисколько не жалея. Небо кажется недостижимо высоким, ясным и холодным. На нём нет звезд, потому что огни мегаполиса не гаснут никогда. Тео помнит, как над пустыней в Вегасе рассыпался целый калейдоскоп крошечных белых брызг света, и казалось, что на это можно смотреть вечно. А ведь из всех звезд была нужна лишь одна. Тогда Тео держал Бориса за руку и боялся признаться. Сейчас же он переплетает их пальцы и говорит Борису, что он только его.

Тео никогда не устанет тосковать и скучать по Борису, когда нет возможности его увидеть, желать и ждать его, верить только ему. Тео никогда не устанет в Бориса влюбляться.

Остаток дней, выделенных на поездку в Нью-Йорк, проходит ярко, но так быстро, что не угнаться. Это необратимо приближает разговор, который должен окончательно расставить всё по местам. Тео выглядит готовым. Борису необходимо знать о его решении. Признаться, он с трудом припоминает, чтобы чьи-то решения имели для него такой вес. Чтобы они могли определить его дальнейшую судьбу.

— Каков итог, Поттер? — спрашивает он в лоб и больше не пытается скрыть волнение.

Тео смеряет его долгим взглядом, от которого становится тяжело. Словно это вынесение приговора. Трудно подобрать слова. С Борисом отступает всё плохое. Борис заставил его забыть о плохом. Но Тео цепляется не только за это. Борис значит для него гораздо больше.