Тео трясет, но Борис держит его крепко.
— Тихо-тихо, Поттер, — шепчет он, касаясь губами мочки чужого уха. — Это же я.
У Бориса нет никого ближе. Раньше он не представлял, что можно позволить кому-то подобное, довериться и по-настоящему захотеть этой близости. Он не менее растерян и напуган, чем Тео. Сбит с толку. Он не знает, как себя вести и что делать, чтобы всё не испортить. Он очень боится потерять то, что так неожиданно обрел.
Борис не может сказать, но хочет показать, что испытывает.
Горячо и ново. Губы Тео дрожат, совершенно не сопротивляясь робкому и долгожданному поцелую. Ресницы трепещут. Борис сам снимает с него очки и откладывает подальше. Тео отвечает с нескрываемым волнением и искренностью. Они оба в ужасном виде, но, ей-богу, видели друг друга всякими, поэтому любая фальшь отпадает. Не бывает идеальной формы, суть в наполненности. Есть честность и есть чувства. Они возвращаются к Тео только рядом с Борисом.
Есть взаимность.
И то, что выходит из тени — желание стать еще грязнее. Оно побеждает, не оставляя Тео шанса. Красный вязаный свитер Бориса летит на пол, открывая взору точёное, по-особенному привлекательное в своей граничащей с нормой стройности тело. Тео не помнит, что было на День благодарения, не проводит параллелей, а просто тянется к шее Бориса, чтобы оставить на нежной коже свой след. Это кажется необходимостью. Он не знает толком, как это делается, потому что пробует нечто подобное впервые, но Борис жарко выдыхает и ему, похоже, нравится. Это единственное, что имеет значение. За эти шумные вздохи и приглушенные стоны можно продать душу.
Тео переворачивает его на спину и спускается вниз. Сердце бьется где-то в горле, а до Бориса смысл происходящего доходит с замедлением. Руки не слушаются, но кое-как всё же удается расстегнуть чужую ширинку. Падение ощущается плавно, оно сладостное и тягучее, поэтому не хочется останавливаться. Борис возбужден и удивительно послушен. Тео рискнул бы даже пошутить, не будь так увлечен лаской. Он пробует на вкус и старается не задеть зубами. Солоно и влажно. Пьяняще.
Стыд тонет в грязи. Так, как он и хотел. И эти стоны — громче, откровеннее. Восхитительно.
А потом Тео прерывают, и дымка перед его глазами развеивается.
— Так не пойдет, Поттер. Я так не хочу.
Борис притягивает его к себе и скорее кусает за губы, нежели целует. Но даже это приятно в его исполнении. Тео изучает языком его рот и позволяет лишить себя одежды. Чтобы кожа к коже. Борис мурлычет от удовольствия. Они вновь меняют позиции, и Тео оказывается прижатым к постели чужим весом. Ему приходится по душе. Он разводит колени в стороны, чтобы подпустить Бориса ближе, потому что отчаянно хочет этого, нуждается в его близости. Между их телами проходят искры. Совершенная красота в обнаженности и интимном соприкосновении плоти. Борис нерешительно двигается, имитируя фрикции, и Тео тонет в нём без надежды когда-либо забыть. Рассудком полностью правят эмоции.
Борис целует Тео на пике наслаждения. Между их животами мокро и липко, в душе — полный раздрай. Кто-то ищет счастья, а кто-то изобретает тысячу и один способ саморазрушения.
— Moi. Ne smei zabyvat’.
Тео кажется, что он правда умрет, если не скажет Борису, что любит его. Но если признается, то умрет тоже, наверняка. В итоге Тео так и не выжимает из себя ни звука на прощание. Они расстаются на неопределенное время, возможно, навсегда.
Тео живет дальше и поначалу удивляется, что так можно. Затем привыкает. Воспоминания о Борисе как чертова жвачка в волосах, но ему удается. Он почти не надеется встретить его вновь.
*Сонечко втомилося світити. Любе сонечко. Бо моє (укр) — Солнышко устало светить. Милое солнышко. Потому что мое.
========== Part 2. Welcome to Antwerp, my love (stay with me) ==========
Nbsplv — Majestic
Декабрь одаривает Амстердам пушистым снегом, крепким морозом и пронизывающим ветром, что вонзается в кожу сотней холодных игл. Абсолютная глупость — оказаться в такую пору на улице в одной рубашке. Или же острая необходимость, чтобы вдохнуть запах жизни, уцепившись за неё озябшими пальцами. Борис принимает правильное решение. Борис делает всё возможное, чтобы спасти.
Два пальца в рот и дрожащей ладонью по сгорбленной спине. Плотно обернуть руки вокруг чужой талии, помогая хоть как-то удержать равновесие, и вперед по отельным коридорам к выходу, навстречу той самой жизни. Ни за что не позволить ей ускользнуть. Не позволить ей покинуть Тео.
Нужно идти. Давай же, Тео. Ножками, вот так, потихоньку. Молодец. Ты слышишь меня? Тео?
Борис вытаскивает его с того света, беря на себя ответственность поставить в чужих играх со смертью жирную точку.
— Ни черта пить не умеешь, господи боже, за десять лет так и не научился, двинутый ты суицидник!.. А если бы я задержался дольше?!
— Самому смешно. Представляешь?
Таблетки, запитые крепким алкоголем в номере отеля в Амстердаме и феерическое появление Бориса в самый нужный момент. Животный страх, предшествующей этой встрече, вовек не сотрется с памяти. Ведь Борис мог больше не появиться. Тео сдался, боясь больше никогда его не увидеть, и сделал то, к чему всё шло долгие годы.
Пока что Тео не понимает, сожалеет ли — и о содеянном, и из-за того, что попытка осталась лишь попыткой. Рядом сидит Борис, словно отныне боится отойти хотя бы на шаг. Он щедро платит хозяину небольшого кафе, чтобы тот открыл для них заведение раньше положенного по графику времени и подал завтрак из меню. В протопленном зале наконец-то удается согреться. Борис и сам замерз до стука зубов, пока приводил неудавшегося смертника в чувства, но осознал это только сейчас. Паника с его стороны могла бы лишить их последнего шанса, единственное, о чем он мог думать, это как помочь Тео. И он справился.
— Ешь. Тебе нужно поесть.
Тео принципиально отодвигает тарелку. Он чувствует себя отвратительно, но чувствовать себя после произошедшего — уже большая удача. Борис реагирует спокойно, демонстрируя достойное уважения терпение, и рассказывает правду Тео о его zolotoy ptitse. С плеч Тео словно спадает тяжесть мира. Ptitsa по-прежнему не может летать — он тоже не сможет никогда — но её больше не коснутся недобрые руки.
— Может, это судьба. Ты и я. То, что с нами произошло, и к чему в итоге всё это привело. Я не знаю, Тео, но разве это не хорошая концовка? Для нас с тобой тоже? — у Бориса дрожит голос, когда он это произносит, а у Тео дрожит всё внутри.
— Спасибо тебе, — только и может он ответить. Облик Бориса размывается из-за наполнившей глаза соленой влаги. В детстве они никогда не плакали друг перед другом, как бы тяжело ни доводилось, но оба дают волю слезам сейчас. Это жизнь. Это всё, что они потеряли и обрели.
Возвращение к истокам неизбежно.
— Выпей хотя бы кофе. Пожалуйста, Тео.
Он соглашается и долго смотрит на Бориса, пока тот долго смотрит на него. По всему телу разливается волнующее тепло. Когда-то давно они сидели на кухне дома мистера Декера и пили дешевый чай из пакетиков, делая его сладким настолько, чтобы сводило зубы. Сейчас на них дорогие, хоть и прилично испачканные костюмы, пуды съеденной соли и горький опыт за плечами. Лишь только улыбки всё те же, когда они друг для друга.
Они говорят о чем-то еще, но уже с целью заполнить тишину. Борис мимолетно упоминает своих детей — признается, что в будущем планирует отправить их в лучшие университеты, в Англию или в США. Обязательно и при любых обстоятельствах, потому что хочет, чтобы хотя бы они «выросли людьми». Тео слушает отстраненно. Он просто смотрит на Бориса. Глаза в глаза.
— С Рождеством, Поттер.
Тео соглашается полететь с Борисом в Антверпен. Совершенно разбитый, он не сразу понимает, какой смысл несет в себе это приглашение. Совершенно разбитый, он внезапно больше не хочет сдаваться.
***
Салон бизнес-класса Бельгийских авиалиний вызывает доверие даже у того, кто всей душой ненавидит самолеты. В детстве перелеты не знаменовали ничего доброго, отпечаток тех маленьких-больших тревог навсегда остался на сердце. Но сейчас всё иначе: Тео направляется в хорошее место с надежным человеком. Предавший и преданный — это о Борисе. Хочется верить, что последнее в нём взяло верх и чаши весов больше никогда не сместятся.
