Колоть дрова помогает избавиться от напряжения, но Астрид всегда, вставая, наблюдает за мной через окно, стоя с кружкой горячего чая, буквально сверля спину и боясь, что со мной может что-то случится. Хотя мы сделали всё, чтобы нас не нашли и не узнали, где мы. Ни люди Питера, ни её друзья, мы сами выбрали уединения, чтобы попробовать стать ближе. Иногда это получалось.

Даже слов не требовалось, чтобы понять настроение друг друга, чтобы прочитать мысли, за несколько длинный месяцев мы привыкли к друг другу, к таким условиям и Астрид уже даже улыбалась, когда я позволял прикоснуться к себе или обнять, уезжая в город — она могла множество раз сбежать, но оставалась со мной, дожидаясь дотемна возвращения. Каждый раз.

Смотря на неё сегодня за завтраком, я понял, что нам пора уже сделать новый шаг к доверию, да и я готов открыть ей правду о нас, чтобы не осталось секретов.

— Сегодня поедем в ресторан, Астрид.

Она подняла неверующий взгляд и долго смотрела, пытаясь понять, не шучу ли я и не разыгрываю ли её. Астрид поправила растрепанные волосы назад, собрав в пучок и встала с места, не закончив завтракать. В дверях мне пришлось её окликнуть.

— Это не шутка.

Она позволила себе остановиться всего на секунду, дёрнув плечом и пытаясь сдержаться. Её кулаки маленькие, но это не значит, что они не нанесут мне урон — ещё как, она готовилась, много тренировалась и пару раз я даже учил её сам, стараясь не переусердствовать. Зато она метала ножи, стреляла из ружья и много бегала, она не верила в нашу спокойную жизнь, как и не верил и я, что всё закончилось, что это наша конечная станция, но хотелось верить, очень даже — это успокаивало хоть немного.

Вечером мы выходим из комнаты, смотря друг на друга чуть дольше обычного, Астрид не надевает платье или юбку, она остается в рабочем комбинезоне, сменив только футболку на не выгоревшую на солнце. Я хочу уже сказать о её внешнем виде, но она уходит по коридору на улицу, закрывая голову косынкой.

Под вечер градусов становится меньше, но все равно достаточно жарко, так, что в пикапе покрываешься потом, даже с открытыми окнами и развивая достаточную скорость, чтобы был ветерок в лицо. Астрид принципиально не стирает пот с лица и не обмахивается, как будто всем своим видом показывает, ей это не нужно, и я задумал глупую проверку, не меньше. Она мне до конца наверняка не верит, не после того, как я попросил её сбежать со мной и остаться, как будто за всё это время она очерствела и больше не видит другой жизни не в четырёх стенах с огромным пространством до населенного пункта, чтобы выбраться из этой тюрьмы надо было быстро двигаться, знать, зачем это делать, Астрид же не знала. Долг дал ей цель вставать по утрам, но, пожалуй, и всё, больше ничего в ней как будто и не было. Отключилась, выгорела изнутри. Друзья значили для неё слишком много, тогда как я скорее тянул её в прошлое, во мне она видела свои ошибки, свой выбор, как будто другого между нами не было — ни счастья, ни радостных моментов.

Останавливаясь у семейного кафе, Астрид сидит внутри, пока я не открою ей дверь, чтобы она вышла. До входной двери она разминает руку, стараясь привести себя в порядок и самой устоять перед всеми плюсами цивилизации. Внутри оказывается не так уж и шумно, но зато прохладнее, разгоряченная кожа буквально испаряется вместе с пылью по дороге.

Официантка аккуратно кладёт меню на стол, отходя к другим посетителям, пока Астрид проводит по руке, разглаживая мурашки. Сбоку она замечает телевизор и иногда бросает на него свой взгляд, ловя события из новостей, читая строку внизу, потому что нет звука.

Я же делаю заказ, зная, она в итоге так ничего и не выберет, оставив всё на меня, как будто доказывая, что она не имеет никакого голоса в этой ситуации. Сегодня я хочу сказать ей о том, что мы не в родстве, но её взгляд стекленеет, когда она видит что-то по экрану, на губах появляется вымученная улыбка, как будто она рада видеть, но это доставляет ей почти что нестерпимую боль.

Я вижу на экране Лоренса, как он говорит, тоже наверняка постарев на несколько лет или став серьёзным после всего того, что и ему пришлось пережить — уход Астрид это не пятиминутная боль, а каждодневная утрата, о которой я знаю лучше всех.

Астрид хватается за грудь, улыбаясь, и это улыбка разрушает всё негласное между нами, она уничтожает всё то, что я строил и то, чего пытался избегать — Лоренсу же понадобилось просто появиться на экране на пять минут и вычеркнуть все наши месяцы уединения снова поселившись в голове Астрид как чертово наваждение, как вирус.

Я встаю изо стола, выходя на улицу и ненавидя всю эту жизнь, а особенно — прошлое Астрид. Она снова разрушает весь мой мир, её невозможно любить, чтобы не делать себе больно, поэтому я ударяю по кузову машины несколько раз, так чтобы заболели костяшки, она останавливается в дверях, наблюдая за мной, только это не отменяет того, что мысли её заняты на самом деле другим.

Важные слова повисают в воздухе, оставляя горький привкус очередной лжи.

Правда заключается в том, что Астрид больно.

Как и мне.

========== Глава 3. Лоренс Мидлтон. Было или будет? ==========

Прошедшие месяцы тянулись так долго, что можно было сойти с ума окончательно. Я не чувствовал, что я вообще жив и что доживу до какого финала. Всё навалившееся буквально уничтожало меня изнутри: болезнь мамы, бизнес и управление, смерть Глена, пропажа Астрид и предстоящая свадьба с Розой, на которую пришлось согласится и снова пообещать матери, как будто я мог бы пойти против слов умирающей женщины.

Все эти долгие дни я жил мыслью, что я всё исправлю, болезнь чудесным образом отойдет, управление на себя возьмёт тот, кто делает это с душой, а не просто держит на плану компанию, выжимая из неё какие-то соки в дань памяти отца и мамы, которые отдали этой компании всю свою жизнь, что Глен позвони мне и скажет, что всё это был розыгрыш, постановка, такая вот жесткая шутка, чтобы друзья перенервничали, а Астрид чудесным образом даст знать, где она, чтобы я мог её забрать, а Роза отступиться от женитьбы, посчитав их брак никудышной сделкой. Но это только мысли, я оставался на том же месте, с теми же самыми чувствами и незнанием, станет ли вообще легче, хоть когда-нибудь, что мир даст мне другой шанс все исправить и сделать иначе.

Но всё текло по накатанной, заставляя и меня загонять себя как лошадь. Только Ричард старался вытащить из меня это или сделать жизнь чуть легче, но удавалось ему это чуть лучше, чем мне. Он тоже устал за это время, нам всем требовался отдых, но отдыха я боялся — свободное время заставило бы меня думать обо всех проблемах только больше, о тех, кто умер и так бы я сошел с ума раньше. Поэтому приходилось двигаться дальше снова и снова, борясь больше с самим собой, чем с окружением.

Сидя у палаты мамы, я вспоминаю инцидент на улице, который будет стоить мне ещё больших нервных клеток.

— Мистер Мидлтон! Мистер Мидлтон!

Я стараюсь пройти к двери быстрее, сегодня я жалею, что не взял Ричарда с собой — он такие вопросы решал быстро и безэмоционально, я же чувствую, как накопившееся раздражение готово вылиться на человека прежде, чем он вообще продолжит. У больницы могут стоять только репортёры, а они последние, с кем стоит разговаривать.

— Мистер Мидлтон, как вы прокомментируете состояние своей матери и какие у неё прогнозы? Или вы возглавите скоро компанию в гордом одиночестве?

Я чувствую, как журналист прямо за спиной, он вытягивает вперёд магнитофон в руке, и я только замечаю, что остановился после его слов и что руки сами сжимаются в кулаки — я знаю, что не должен, что я не ребенок, что это всего лишь такой ход, чтобы вывести меня из себя с целью того, чтобы найти сенсацию, но я ведусь как школьник на это и вместо того, чтобы сказать хоть слово, разворачиваясь, бью того в лицо, и ломаю ногой магнитофон.

Ричарду я оставляю сообщение, чтобы он разобрался с этим, подчистил следы, может, удалил записи с камер, пригрозив и журналисту тоже, но мне в любом случае стыдно, что я позволяю себе такой поступок, особенно у больницы. Удар вышел не такой сильный, но небольшая ссадина все равно будет долго напоминать о том, что я не до конца готов для такой жизни, что я взрываюсь, и это отразится не только на мне.