— Доброе утро, — выдавливаю из себя и натягиваю фальшивую улыбку.

— Доброе утро, — отзывается каждый: гремя вилкой о тарелку, захлопывая холодильник и шелестя газетой.

Прохожу до стола, опускаю руку и двигаюсь вдоль шкафов, чтобы сделать хлопья с молоком. Прошло уже полтора года, как я научился безошибочно совершать эти операции.

Летающий в воздухе запах горелых блинчиков на мгновение сбивает с толку, потому что всегда напоминает о маме. За ней всегда был такой грешок. Не специально, конечно, но она могла отвлечься на нас, детей, и блины превращались в угольки. Она никогда не злилась, а только смеялась над своей забывчивостью вместе с нами. Но всё это в прошлом.

Сажусь за стол на своё место, которое любезно никто не занимает. Только вот когда я захожу в помещение, все сразу резко замолкают. Как будто я не только слепой, но и глухой, поэтому, чтобы разрядить обстановку, спрашиваю:

— Кто сегодня доводит до клуба?

Это наша маленькая традиция. От собаки-поводыря я отказался, поэтому этим занимаются либо сестра, либо отец. Изредка они разрешают Сафае присутствовать.

— Делия, — отвечает отец. Еле скрываю своё разочарование.

Я боялся это услышать. Она упрямая, как бык, и считает себя умнее всех врачей. Постоянно вбивает в голову, что я должен видеть и что зрение можно вернуть. Каждая прогулка с ней кажется сущим наказанием — будто прохожу семь кругов Ада. Сестра буквально помешалась на моём исцелении. Такое чувство, что она пытается что-то кому-то доказать, вот только кому? Она испробовала буквально всё: мази, специалистов, шарлатанов, магов, уколы. Я всё терпел, потому что у меня стопроцентная уверенность — не поможет. Словно утопающий за соломинку, я цепляюсь за возможность остаться в коконе. Чаще всего легче принять какое-то событие, чем его увидеть, уж я-то знаю.

Медленно пережёвываю размокшие кусочки хлопьев в холодном молоке, оттягивая момент, когда нам нужно будет выходить. Но меня все равно тормошат:

— Братец, скоро выдвигаемся. Не хочу торопить, но у тебя минут пять. — Ох уж это неумело прикрытое недовольство. Не хочет она подгонять? Ну-ну, конечно.

Доедаю без удовольствия завтрак, отношу тарелку в раковину, аккуратно ставлю рядом. Поправляю рубашку, которая вылезла из штанов.

— Я готов, — слова словно проглатываются тишиной вокруг.

— Удачи вам, — говорит Сафая звонким детским голоском, продолжая мурлыкать что-то под нос. Таким образом она хочет привлечь к себе внимание, но отец никогда не ведётся на такие уловки. Он будто специально делает вид, что не замечает её, и только громче перелистывает газету. От такого равнодушия сердце болезненно сжимается.

Делия берёт под руку, но останавливается в коридоре, чтобы поправить причёску или макияж. Хотел бы я посмотреть на себя в зеркало и оценить, как изменился за восемь лет. Возмужал, или у меня так и осталась внешность подростка? Но теперь надежда только на сестёр, которые могут что-то поправить, стереть грязь с одежды или лица.

Мы выходим из дома, и сестра открывает перед нами калитку. Я мог смутиться, если бы не привык — для окружающих я не мужчина, а младший братец или инвалид.

— Нам идти примерно десять минут, — растягивая предложение, говорит сестра. — Ты готов?

— Сэр, всегда готов, сэр! — отчеканиваю я, как в армии, стараясь хоть как-то её развеселить.

— Тэйт! Побудь немного серьёзным, — как всегда, корректно подбирая слова, отвечает Делия.

Прикусываю губу, чтобы промолчать — становится обидно от таких замечаний. Я ведь стараюсь. Чёрт возьми, неужели им трудно это понять? Мы идём, не так быстро, как хотелось бы, но всё-таки живее черепах. Делия дёргает мою руку, когда нужно поворачивать или остановиться. Когда мы, видимо, доходим, она отпускает меня.

— Пришли, — она отодвигает рукав кофты с запястья. — Ещё семь минут до начала.

— Можешь идти. Сам справлюсь.

— Точно? — её голос звучит не очень-то уверенно.

— Это будут уже мои проблемы. Через час заберёшь меня.

— Тэйт…

— Да? — а в голове проносится: «Ну когда же она уйдёт?»

— Шесть ступенек, довольно высоких, — намекает Делия. Это наша давняя традиция, благодаря которой я выгляжу в глазах окружающих не таким уж жалким.

— Спасибо, — теперь искренне улыбаюсь я, потому что такие моменты держат на плаву. Её шаги растворяются, становясь едва различимыми. Шумно выдыхаю от облегчения и покачиваюсь с одной ноги на другую.

Самое отвратительное в этой уступке с группами поддержки — ожидание. Стою, всё ещё переминаясь, а вокруг ни звука. Но вдруг слышу тихие, совсем тихие шаги. Через пару минут ловлю на себе чей-то взгляд, который изучает меня с головы до ног. Внутреннее чутьё подсказывает, что это не сестра.

— Знаете, очень некрасиво так разглядывать человека? — говорю громко и уверенно незнакомцу, потому что не знаю, на каком расстоянии он находится.

— Извини, извини, — произносит довольно низкий голос. Человек щёлкает чем-то, приближаясь ко мне, а потом я улавливаю горьковатый запах сигарет.

— Запах ужасный!

— Правда? А я совсем не замечаю, — слышится смешок и покашливание. — Глен, Глен Сарджент.

— А я Тэйт Лефевр, приятно познакомиться, — протягиваю руку в надежде, что он окажется рядом. Как бы я ни пытался сейчас, я не могу определить его месторасположение или хотя бы направление, в котором он находится. Он проходит пару шагов, судя по стуку каблуков, и большая сухая рука пожимает мою в ответ.

— Приятно, Тэйт. Ты тоже в клуб, как я понимаю?

— Да, ты просто умник! — произношу с сарказмом, а он смеётся.

— Не надо быть таким настороженным, я не пытаюсь тебя задеть.

Хочется извиниться перед ним, но я не набираюсь смелости. Глен стоит рядом, продолжая курить сигарету. Запах перестаёт казаться отвратительным, и я понимаю, что это дорогие сигареты. Уж не богача ли сюда занесло? Даже становится интересно, в чём же его недостаток, но спрашивать об этом как-то невежливо.

Мы стоим в тишине некоторое время. Глен затягивается и выдыхает дым раз за разом. Слышу другие приближающиеся шаги, а потом раздаётся голос, наверно, слишком громкий даже для нормального слуха, не настроенного, как мой, на всякие мелкие детали:

— Привет! — выкрикивает незнакомец.

— Что ж так орёшь, чувак? — произносит Глен через зажатую между губ сигарету.

— Извините, — в голосе слышна искренность. — Я Ронан.

— Рад встрече, — отвечает новый знакомый. — Я Глен, а этот молчун — Тэйт.

Протягиваю руку, и её нервно пожимают, тряся сильнее, чем стоило бы.

— Вы тоже в этот загадочный клуб «Несломленные»? — спрашивает Ронан.

— Да, — этот короткий ответ не оставляет шанса продолжить диалог. Ситуацию спасает звук открывающейся двери.

— Эй, парни! Вы, походу, ко мне. Я — Адам Миллер, руководитель «Несломленных». — Оба парня двигаются вперёд, а я стою в ступоре, пока кто-то не хватает меня за рукав.

— Чувак, сегодня я твой поводырь, — это Глен. Начинаю немного понимать этого странного весельчака, даже не отдёргиваю руку. Как только мы останавливаемся, понимаю, что перед нами лестница.

— Тут довольно крутые ступеньки, — произносит Сарджент.

— Да, знаю. Их шесть.

— Парень, а ты точно слепой? — он легонько подталкивает, и внутренне я улыбаюсь. Глен оставляет на спине руку, видимо, на всякий случай. Преодолевая препятствие, по скрипу понимаю, что парень открывает дверь. Заходим внутрь, он ведёт коридорами, а я стараюсь запомнить путь. Даже удаётся, и я выстраиваю для себя обратный маршрут. И, наконец, оказываемся внутри комнаты. Здесь немного прохладнее, чем в коридоре. Глен слегка задевает плечом и заходит внутрь, пока я неловко мешкаю на входе, доводит меня до точки, а потом с силой толкает — приземляюсь на мягкий диван.

— Никогда больше так не делай! — чуть повышая тон, говорю я. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки, и я второй раз за день прикусываю нижнюю губу до крови.

— Видел бы ты своё лицо, — он смеётся до момента осознания, какое на самом деле значение носит эта шутка. — Прости, я не хотел — иногда перехожу границы.