Я стал забывать о том, что было, считая это всего лишь долгим и ужасным по большей части сном, как и то, что я занимался баскетболом. Хотя этому была отдана большая часть моей жизни, столько времени, труда, желания, оправданий для друзей, что в очередной раз не могу прийти на встречу и увидеться, теперь я имею кучу времени, которое некуда деть.

Сегодня я первый раз за долгое время смог найти силы не только дойди до зала, но и открыть дверь, пройти на трибуну и сесть уже в качестве зрителя — и к своему сожалению, как бы не болело сердце и не хотелось все изменить, мир не рухнул, не разломился ещё сильнее, как будто я просто свыкся с тем, что оставил за плечами так много багажа, который когда-то делал меня собой и заставил идти вперёд, мечтая отчасти о том, что впереди меня ждёт что-то большее.

Ребята в зале пыхтели сильнее обычного — соревнования были уже на носу, приятно видеть, что они не потеряли свой ориентир, что выбрали нового капитана и продолжают бороться, тогда как я… просто остановился, чтобы прочувствовать моменты. Я, наблюдая за бывшей командой еще с полчаса, стараясь не подавать виду, что я здесь, что я нашел в себе силы только сейчас и время. Отключая слуховой аппарат, я теряю почти все звуки, как будто попадают в непроницаемую комнату. Почти. До меня доносятся звуки ударов и криков, наверно, именно так и уходят из меня чувства, как и звук, находясь дальше понимания и осознания.

Из зала я выхожу спокойно, даже выдыхая, наконец, эти чувства, как сделанный и пройденный этап, который должен сделать меня сильнее, а если нет, то я придумаю что-то другое, что мне поможет. По крайней мере, я склонен в это верить, хотя бы сейчас.

Но внутренних сил мне не хватит сегодня на большее, единственное желание — вернуться в комнату в общежитии и хоть немного отдохнуть, отключив телефон. Мама так и не простила мой отъезд из дома, я не смог сказать ей о причине — они просто душили меня опекой и своими проблемами, оставляя меня каждый раз больше надломленного из-за этого, чем из-за других причин. Их ссоры лишний раз напоминали, из-за чего я лишился слуха, из-за чего заблокировал его, а после и почти потерял, поэтому я отказал и родителям, и Ноа в помощи, он говорил, что я его совсем не стесню, но всё равно я больше думал, что это неудобно, что отчасти просил об этом, потому что чувствовал необходимость в друге, а друг из меня сейчас никакой, да и Ноа пора уже было справиться со своими страхами, со своим одиночеством. Может, это чересчур жестоко, это не сделает его сильнее, но нам как будто всем требовался отдых друг от друга — Ноа очень скучал по Астрид, они были близки в своих потерях по жизни, и отношению к ним — не просили о помощи открыто. Я бы помог Ноа, попроси он меня. В общем, жизнь с Расселом показалась мне наименьшим из зол, тот молча взирался на меня, так и не спрашивая о прошлом, к которому и он сам приложил руку, отправив нас в Вегас, после него от поправлялся долго, но Рассел продолжал чувствовать, что лучше не стоит поднимать — он бы выслушал, я уверен, только таким не поделишься, надеясь на то, что станет легче. Или сам, или никак.

В общежитие Рассел передаёт мне в руки письмо с печатью университета, прежде чем я что ли ему отвечу, он нервно потирает запястья и исчезает за дверью, как будто боясь очередного отказа и ухода от темы — тому больно видеть меня таким, только я не изменюсь, не стану проще и уж явно не расскажу всё. Запечатанное письмо открываю ножницами, вынимая бумагу, я вижу короткое оповещение, что мне необходимо появится у ректора и чем раньше, тем лучше. Конкретики насчет того, с какой целью в письме не было, но это обычные слова. Если они хотели, чтобы я занервничал, то, возможно, раньше так бы и было, но теперь же мне хотелось только отдышаться и после попробовать попасть к ректору. В конце концов, разве может быть хуже?

Поглядывая на таблетки на тумбочке, я сдерживаюсь, чтобы не выпить еще одну сейчас и успокоиться, так было бы проще, но мне нужна трезвая и здравая голова, поэтому я иду в главный корпус, огибая студентов и здороваясь со знакомыми, которые не перестают смотреть на меня так, словно я жертва концлагеря — я не считаю, что потеря слуха меня определяет.

— Добрый день, — заходя в приемную, я застою секретаря. — Я к мистеру Тобиасу, мне пришло письмо.

— Ваше имя? — женщина даже не поднимает глаза, продолжая искать какие-то бумаги и делая пометки. — Ваше имя? — повторяет она, задерживая руки на нужные бумаги.

— Ронан, Ронан Фишер.

— Мистер Тобиас, — нажимает она на вызов на панели телефона. — К вам пришёл Ронан Фишер.

— Можете проходить, мистер Тобиас вас примет, — даже произнося это, женщина не отрывается от своих дел, как будто проявить немного дружелюбия в нашем мире зазорно. Ректор стоит у окна и читает бумагу, отрываясь от чтения, он сразу улыбается мне, откладывая её на стол.

— Добрый день, Ронан! Рад видеть вас снова, — ректор действительно кажется говорящим правду, в прошлый раз нас связывал не очень приятный разговор насчет спортивной стипендии и что он к своему огорчению должен забрать её у меня, остальная сумма должна быть погашена. У моих родителей нет возможности платить за меня, поэтому я оттягивал этот период как мог, имея уже задолженность — моё здоровье, может, и дало мне фору, но на этом всё. Отчасти я мог понять его, однако тоже никак не мог поступить иначе, просить денег или снова прося отсрочку — одно неизбежно, я могу вылететь. — Думаю, повод для встречи вы понимаете…

— Конечно, ректор, — я присаживаюсь на стул вместе с ним.

— Я рад, что вы нашли возможность погасить всю сумму и продолжить обучение в университете.

Я поднимаю на него взгляд, не понимая, зачем он так шутит, но одного взгляда достаточно, чтобы понять: нет, он не шутит. Мой долг погашен, и меня злит, что я знаю одного человека, кто способен на такой поступок — Ноа оплатил сумму долга, хотя я просил его много раз не кидаться деньгами, они не всё решают. Я не собираюсь сейчас устраивать сцену перед ректором, но желание побыстрее набрать друга и впервые высказаться — велико, аж руки чешутся.

Ректор протягивает мне руку, пожимает её и желает дальнейших достижений, наверно, ему кажется, что он сделал мне большую услугу, как будто поучаствовал в жизни, я же в этом вижу только мнимое присутствие в жизни каждого студента.

Быстро выходя из кабинета и приемной, случайно хлопнув дверью, я мчусь на улицу, уже набирая номер Ноа, я чувствую своё нетерпение высказаться. Гудки идут нестерпимо долго, мне уже кажется, что он оставит меня на автоответчик, но в конце концов, когда я уже преодолеваю последнюю лестницу, он берёт трубку, не очень словно хотя.

— Алло, — Ноа растягивает слово, как будто подавляя зевок.

— Ноа, вот объясни мне, зачем ты это сделал? Я же просил никогда не вмешивать в наши отношения деньги, мне не нужна была помощь, как ты не…

— Ронан, остановись! Я не понимаю, о чем ты вообще говоришь.

— О долге университету, ты заплатил за моё обучение, не надо включать дурака, это мог сделать только ты, и знал об этом один ты.

— Мне сейчас, если честно, некогда разводить полемику и убеждать тебя, но я никогда бы не сделал того, что я уже тебе пообещал — а я сказал, что не буду погашать твой долг, — Ноа говорит правду, я это слышу — он не врёт, от этого становится только хуже, я позволил себе не только усомниться в друге, я поставил его слова-обещания как будто они ничего не значат, тогда как Ноа действительно всегда держал своё слово. — Поговорим об этом позже, встретимся у Тэйта.

Ноа отключается прежде, чем я скажу что-то в свое оправдание или защиту, или вообще извинюсь, он и так знает, что я скажу, но мне все равно неприятно — Ноа многое сделал для меня, спасал и теперь…теперь я даже и не знаю, что думать. Ноа наверняка не скажет ни слова, если я не начну, посчитает, что я всего лишь сделал это из-за стресса или случайно. И идти теперь на праздничный ужин к Тэйту совсем не хочется, даже если повод очень стоящий — Делия, наконец, простила нас за всё то, что пришлось пережить её семьи и главное — брату. Я всё ещё думаю о том, что идея это все равно не Делии, а скорее — Тэйта, чтобы показать нас сестре с другой стороны, в любом случае — я не хочу это пропускать, встретившись хоть на немного, я все ещё думаю о том, что было и как оно было.