— Ты идёшь? — через стекло спрашивает Ронан, ровняясь со мной.

Я киваю, понимая, что сейчас предстоит не самое простое — решить вопросы с похоронами. У двери нас встречает дворецкий, Лоренс уже передал ему поручение по этому вопросу, и он готов приступить прямо сейчас.

— Стоит ли нам позвать мисс Калхен?

— Конечно, — отвечает Ронан, в то время как я бы хотел отстранить Астрид от этого заседания и давления на психику.

Астрид появляется в дверях гостиной и закрывает за собой раздвижные двери. Руки слегка дрожат, когда дворецкий спрашивает варианты того, что мы бы хотели видеть. Он говорит об этом будничным тоном, как будто занимается этим каждый день. Кого ещё Фрэнк похоронил здесь? Но его состояние плодотворно действует на Астрид, и она тоже становится чуть спокойнее.

Напоследок он спрашивает, что набивать на надгробии, когда придёт время.

— Настоящий друг и человек, — говорит Астрид, разглядывая фотографии в альбоме дворецкого. Она как будто успокаивается и только по подёргиванию губ можно понять, она не в порядке, и вряд ли от похорон ей станет легче, но они многим обязаны Глену.

Поздно вечером Лоренс приезжает в особняк и следом за ним заносят несколько чехлов с одеждой. На каждом из них написано имя.

— Это на завтра, — говорит он спокойно и поднимается на лестнице, замирая от моей последней фразы.

— И это всё? Не хочешь спросить, что мы решили?

— Я вам доверяю, Ноа.

— Дело не в этом, Лоренс.

— Я знаю, не в этом, но не могу, просто не могу… — он быстро поднимается по лестнице, хлопая дверью в комнату.

— Зря ты так к нему цепляешься, — говорит Астрид, садясь на диван и откидываясь на спинку.

— Ты после этого защищать его будешь? — я подхожу ближе, нависая над ней. — Его семья посадила тебя в клинику, а ты защищаешь? Что с тобой?

— Что с тобой, Ноа? Глен был для него другом больше, чем для нас. Ты не думал, что он прикроется всем чем угодно, лишь бы не решать эти вопросы, дать себе хоть немного времени, переварить и принять, что он не защитил его, потому что взял его с собой. Фр… Лоренс винит себя в смерти Глена, как собственно и я.

— Но у тебя есть силы, чтобы быть здесь.

— Есть, потому что вы поддерживаете меня, а его считаете монстром, — Астрид встаёт с дивана и берёт чехол с одеждой. — Подумай об этом, Ноа, не всем быть, как ты, открытыми. Увидимся утром, парни.

Мы сидим с Ронаном молча в гостиной, дворецкий приносит нам чай и три кружки, я жду, что к нам спустится Астрид, но каково же моё удивления, когда в дверях появляется Лоренс.

— Можно присесть? — спрашивает он.

Лоренс переоделся в джинсы и простую футболку, Ронан ничего не отвечает, как будто ждёт моего решения, как и Лоренс. Он тактично молчит и не торопит с выбором. Я вспоминаю слова Астрид и по взгляду Лоренса понимаю, она права — он и правда меньше всего готов к похоронам и прощанию с Гленом.

— Садись, — Лоренс придвигает стул ко столу. — Но это не прощение.

Лоренс принимает такой выбор, словно он бы вообще принял любой.

— В первую очередь, Ноа, не считай меня тем, кем я не являюсь — я не бесчувственный, но… Но всегда существует ряд причин и ситуаций, когда я не могу показывать свои чувства — просто расклеюсь, как бы больно это не было сейчас признавать. Быть в трауре нормально, но я не могу принять этого, не могу думать, что Глена нет. Даже его имя как-то получается сейчас произнести без горечи потерь. Я убеждаю своё сознание, что всё в порядке и завтра, уж завтра я тоже проснусь и Глен будет здесь. Но его не будет, точнее будет, только в чёртовой могиле и мы кинем ему только землю на крышку гроба — вот и всё. Кажется, можно сделать что-то ещё, но я не знаю, что именно. То, что спасёт и изменит прошлое. Поэтому бизнес, мама, ответственность — единственное, что отвлекает сейчас от горькой правды. Всё прошло иначе, чем я думал.

Я смотрю на Лоренса, на то, как он впервые говорит так долго и так много. Он заламывает руки, словно ребёнок перед родителями за провинность, словно мы должны его за что-то простить, только он оказывается и не виноват ни в чём, просто все мы по-разному принимаем боль. И единственное разумное это принятие, Лоренс же пока бежит от этого, заставляя себя ненавидеть, чтобы не видеть на лице жалость, что он слабее, чем мы.

— А теперь я должен кое-что доделать, — говорит он, вставая с кресла, и намеревается уйти. Я встаю следом и даю ему руку, чтобы пожать. Когда ему ладонь оказывается в моей, сжимаю его за плечи, хлопая по спине, как будто нам станет легче. Лоренс молча уходит из комнаты наверх. Ронан встаёт со мной рядом и тихо говорит.

— Ты молодец.

Утро начинается с тихих сборов, молчаливого завтрака и нежелании кого-либо из присутствующих вообще разговаривать. Такие разговоры ничем хорошим не заканчиваются, наоборот делают только хуже.

Мы проходим до склепа и встаём в полутьме, чтобы попрощаться. Астрид вжимается в стену, мы с Ронаном встаёт рядом, как и Лоренс. Я не запоминаю всё то, что произношу вслух, все чувства, шумящие в душе, останавливаются, только когда замечаю, что плачу. Ронан сжимает моё плечо и выводит на воздух, следом выходит Астрид, Фрэнк задерживается минут на пятнадцать. Когда он выходит, на его лице отображается небольшое облегчение.

— Мы уезжаем завтра-послезавтра с Ноа и Тэйтом, — говорит Ронан. — Твой врач разрешил уехать, Тэйту уже пора быть дома.

— Вы правы, — только и произносит Лоренс и мрачнеет, от былого облегчения нет и следа, но я не могу, больше не могу ждать, что кто-то ещё пострадает. — Я предоставлю вам частный самолёт, так будет правильно.

— Правильно? — Астрид задаёт риторический вопрос и прикуривает сигарету, которую крутила до этого в руках. Единственный, кто курил здесь — Глен, она как будто отдаёт тому дань, сидя на влажной траве.

— Это их решение.

Астрид быстро встаёт и направляется от нас, уходя всё дальше и унося с собой запах сигарет.

Через пару дней мы действительно собираемся и уезжаем. Астрид в отличие от Лоренса не спускается к нам и не прощается — я не злюсь на неё и понимаю, почему она так делает, но всё равно от части больно от её поступка, она-то могла лучше всех понимать, какого это быть там, где не хочется.

Доктор выводит Тэйта, и мы по очереди обнимаемся с ним, как будто доказывая, что мы все здесь живые. Тэйт не сильно, но выглядит уставшим и потерянным, доктор сказал, так будет какое-то время от таблеток.

— Астрид? — спрашивает он, и мы качает головой, она не появится.

Только в самолёте становится легче дышать, как будто пропадает давление. Тэйт так и молчит, поглядывая в иллюминатор, пока неожиданно не оборачивается и не признаётся.

— Я знаю, Глен умер, пока они спасали меня и Астрид, подслушал разговор. Но и не это самое главное — должен признаться, это сдал нас всех Питера тогда, когда попали в аварию и именно на мне кровь Глена. Я, правда, не хотел, чтобы так вышло, ни с кем из нас, но Питер угрожал моей семье, я не мог допустить этого. Мои сестры, отец — нашей семье было достаточно боли. Я же не мог знать, что всё обернется таким образом. Я очень виноват.

Тэйт закрывает глаза руками и тихо плачет. Возможно, ему станет легче, но скорее всего –нет. Я не могу обвинять Тэйта в чём-либо, как и Ронан — для Тэйта потерять семью, это потерять себя. Слова тут излишне, поэтому каждый в голове думает о своём, пока мы не садимся и нас не просят выходить. Лоренс даже заказывает для нас водителя, садясь в машину Тэйт выглядит чуть лучше, но наверняка думает о вине. Все мы в чём-то виноваты, но в этом заключается наш выбор, который просто стоит принять — это не Тэйт выстрелил в Глена.

Каждая секунда приближает Тэйта к семье, он становится счастливее. Перед домом водитель останавливается напротив и ждёт указаний. Тэйт как будто не верит своим глазам, что он здесь и почти снова с семьей. Поэтому я выхожу первым, следом Ронан и только потом Тэйт, я двигаюсь по дорожке, ступая по гравию, как и остальные.