— Очень приятно! — говорю я и улыбаюсь. — Расскажите, как вы познакомились? Ронан, мог бы и поделиться секретом о том, что познакомился с такой очаровательной… девушкой.
Кристина не замечает моей заминки, поэтому берёт рассказ в свои руки и это отличный повод еще раз её рассмотреть.
— Мы были знакомы ещё в детстве. Росли вместе, я переехала в пятнадцать лет, и мы потеряли связь друг с другом, представляешь? Такая глупость в двадцать первом веке! — хохочет она и, поворачиваясь к Ронану, кладёт ему руку на колено. — А два месяца назад через моих знакомых узнаю, что баскетболист лежит в больнице с серьёзной травмой. Сначала не обратила внимание, но они зацепили меня названием команды. Они ведь всегда хотели назваться именно так. И я узнаю, что это не просто совпадение, это действительно Ронан Фишер, которого я знала пять лет назад. И у нас закрутилось — завертелось.
— Да уж действительно, хитросплетенья! — с сарказмом говорю я, но Кристина ничего не понимает, а Ронан странно посматривает в мою сторону. С ней приходится поддерживать диалог, единственное, чего я хочу, оказаться подальше и больше никогда не приезжать сюда. Похоже магия этого места исчерпалась.
Сижу с ними и говорю, что устал с переезда и надо отдохнуть. Они соглашаются, мы обнимаемся на прощание, и оно выходит довольно неуютное, да мне в своём теле из-за них неуютно.
Возвращаюсь домой. И включаю телевизор отвлечься, но я замечаю только то, что идёт прямой эфир и в центре экрана стоит человек, который помог завариться этой каше и подгореть — Фрэнк Хоук. Включаю звук и слышу, как говорит диктор:
— Лоренс Мидлтон, наследник Глории Мидлтон и его покойного отца — Генри Мидлтона, наконец, вступает в права наследства. И полноправно управляет многомиллиардным бизнесом. Поверьте, на этот кусок пирога претендовали бы много людей.
— Ах ты, сукин сын! — говорю я, и в экран летит пульт.
========== Глава 4. Глен Сарджент. Папина сказка ==========
— Эй, дружище! С вами всё хорошо? — слышу незнакомый голос со стороны. Приходится сконцентрироваться, чтобы как-то отреагировать. Передо мной мужчина в форме. Интересно, кого он видит во мне: депрессивного самоубийцу, уставшего человека или террориста? К чему такой интерес?
Да, я уже ненавижу эти постоянные перелёты и переезды с места на место. И для меня каждый аэропорт — испытание. Хочется свалить подальше и совсем в другую сторону, а не следовать за группой людей, которые мечтают не то чтобы перевернуть мир, а отстроить свой. И совсем понемногу, но у них выходит. Меняются поколения, люди вокруг, а они так же хотят своеобразного мира.
И каждый раз, когда кто-то из нас чувствует, что на его след в сети вышли, мы подчищаем все данные: ломая блоки и сжигая их, а потом раскидываем по разным частям города на помойки. Это слишком, но Анонимусы никогда не пренебрегают безопасностью. И, наверное, поэтому они продержались так долго.
После того, как люди Фрэнка вернули меня в город, почти ударив под зад, я не знал, что делать дальше. Ронан был в тяжёлом состоянии в больнице, Фрэнк оказался совсем не тем человеком, что мы знали, Тэйта не смогли вынести, Ноа в таком кризисе, что страшно было даже подходить близко, а Астрид снова пропала, и это меня беспокоило больше всего. Ни вранье друга, ни пропажа другого, меня волновала девушка, которая хотела от нас сбежать, уехав в Австралию. «Чем дальше, тем лучше». Не могла же она исчезнуть, в первый раз — это было похищение.
Но не мог же я звонить Фрэнку, у которого так много секретов, поэтому поехал в хостел и снял там номер на оставшиеся деньги. Правда, беспокоила слежка людей Питера, но почему-то решил, что Фрэнк, кто бы он ни был, об этом побеспокоился. Иногда я ловил себя на мысли, что думаю о слежке, но так никаких фактов и не смог найти.
И однажды, заходя в свой номер, обнаружил фигуру отца в кресле. Не знаю, как я его узнал в мужчине напротив, не видел уже много лет. Последние несколько до совершеннолетия, чтобы меня не отправили в приют, жил у бабушки, которая была от меня без ума, но не давала мне то, чтобы я хотел.
Он одет в широкие джинсы с кроссовками, растянутую толстовку и кепку, натянутую до самого носа. Я боюсь, что папа пришёл просить у меня денег, а ещё я страшился того факта, как он меня нашёл и не пьян ли он.
— Сын, — трезвым голосом говорит он.
И я готов выдохнуть даже вслух, но мне не позволяет совесть. Просто я не могу ещё и с этим справляться. Моя жизнь дала трещину, и я никак не могу её заделать. Ни поисками, которые не давали результатов, ни новыми увлечениями, ни раскрытием людей. Я ничего не хотел делать без неё. Астрид украла мою душу. И я не понимаю, как жил без неё. Что-то притягивало к ней, но я так и не нашёл резонную причину для такого обожания.
— Привет, — выдавливаю я из себя, но получается, как прыщ — вместо слов гной.
— Перейду сразу к делу, не люблю ходить вокруг да около. Собирайся, ты пойдёшь со мной, у тебя передо мной должок.
На самом деле, я удивлён такой наглости от него, он бросил меня и исчез, оставив на свою мать, которой иногда было всё равно. Сын или внук, лишь бы кто был рядом.
— О каком долге с моей стороны может идти речь? — я улыбаюсь и спокойно прохожу в комнату, чувствуя себя в своей тарелке даже при наличии этого субъекта здесь. На моей территории.
— Я думал, мозги ты всё же взял от меня, а не от матери. — Упоминание мамы больно бьёт по мне. Сколько бы не прошло лет, кажется, я никогда не смирюсь с этим. Научил себя не думать, но я не застрахован от таких вот выражений. — Вижу, ты не понимаешь, что ж. Это я тебе помог найти ту девушку, и это я слежу за твоей «работой».
— Ты? — с сомнением говорю я. — Ты в Анонимусах? Ты ушёл от меня туда?
— Нет, не совсем из-за этого, я был там давно, но стало опасно. Я знал важную информацию, поэтому надо было исчезнуть.
— Информация стоила дороже меня? Ты мог мне сказать об этом хотя бы, а не испаряться вот так.
— Глен, я думаю, ты всё понимаешь: я не мог и обсуждать тут нечего, в отличии от того, что тебе пора быть взрослее и сообразительнее. Мне нужен помощник и твой долг как раз, кстати.
— Ты решил использовать меня?
— Не делай из себя жертву. Я помогу тебе снова её найти, если смогу, но должок вперёд.
Наверняка, я дурак, но цепляюсь за возможность. У меня нет идей, где искать, а Анонимусы располагают ресурсами, которые даже и не снились. Я с минуту смотрю на него и без слов собираюсь. Беру самое необходимое, что умещается в один рюкзак. Поворачиваюсь к отцу с зажатым рюкзаком в руках, он кивает и даёт папку.
— Теперь — это ты.
Открывая папку, нахожу информацию, представленную в досье. Информации листов на пять, теперь это моя новая жизнь. Боюсь, я подписался на что-то, что идёт в разрез со всем, с чем я сталкивался.
— Прочитаешь по дороге, — отец закрывает рукой досье и открывает дверь, выскакивая в коридор, мне приходится побежать за ним, чтобы догнать. Он привык быть осторожным и незаметным, мне этому придётся только научиться.
Возвращаюсь мыслями в настоящее в то время, как тот же полицейский снова спрашивает меня:
— Может, вызвать кого? — он нагибается ближе к моему лицу.
— Я в порядке! Просто что-то съел с утра и живот крутит до сих пор, да ещё и самолет задерживают, как назло.
Мой голос звучит так легко и непринуждённо. Мужчина смотрит с подозрением, но в конце расслабляется. Если его так легко развести, чему удивляться, когда в самолеты проносят бомбу. Он прощается и уходит, я поднимаюсь со своего места и иду в другое, такие люди любят возвращаться и снова начинать разговор, во второй раз у меня не будет сил быть любезным. Последнее время я как оголенный провод, а люди — это вода.
Через час сажусь в самолет. Сразу пристёгиваюсь и по возможности отключаюсь, ненавижу эти пустые разговоры с соседями. Да расскажи я им немного о своей жизни, они уклончиво бы отошли от темы и начали бы говорить об обыденных вещах, которые случаются сплошь и рядом.
