— Я не в праве это с вами обсуждать, моё дело только вас привезти домой. Кстати, об этом. Мистер… Хоук просил вам передать, что в коробке была бомба, и он выделил средства на перестройку части здания.

Мне нечего ответить на это, перегибаюсь через парня так, чтобы обратить внимание на то, что я пропустил. У дома как будто вырвана передняя часть и внутри зияющую пустота.

— Снимите с меня наручники, — спокойно говорю я, нет причин бесится, внутри меня просто что-то падает в пустоту, которая образовалась в посягательстве на мою собственность. На святыню. Чего ты стоишь, если не можешь сохранить свои стены?

Замок щёлкает, и я, не прощаясь, выхожу из лимузина.

— Мистер Моро, — обращается ко мне агент. — Вот ваши вещи и чек, — я, не глядя, беру из рук и не отрываюсь от дома. Только когда отъезжает лимузин, я замечаю фигуру на ступеньках, а она — меня. Это Делия.

Её голова опущена на колени, видимо, приехала сюда какое-то время назад. Вокруг разбросаны обёртки энергетических батончиков, лекарств и стоит бутылка рома, в которой практически нет больше жидкости.

— Эй! — привлекаю её внимание, Делия не поднимает головы. Мне не хочется этого делать, но приходится коснуться и потрясти за плечо: — Делия!

Она тяжело поднимает голову, взгляд затуманен, она не сразу понимает, что я — это я. Когда в глазах пролетает осознание, её фигура стремительно поднимается и валится на меня с кулаками. Прилетает справа и слева, я пытаюсь поймать её руки и не сделать больно.

— Где он? — кричит она с пеной у рта. — Где он, ублюдок? — ещё громче выдаёт она.

Молчу. Что я могу ей ответить? Я повинен в похищении, а, может, и смерти Тэйта.

— Они не будут его искать! — заикаясь, говорит Делия. — Полиция считает меня сумасшедшей, якобы он просто уехал, сбежал из дома и уже не подросток. Они не станут его искать, потому что он пишет сообщения и говорит, что всё хорошо! Но это не он, не его слова, и во всем виноват ты, — заканчивает она и пытается вырвать запястья из моих рук.

— Где он? — мычит она и на глаза, наконец, набегают эти слезы, её тело вжимается в моё. Эти слезы сделают чуть легче, но Тэйта это не вернёт, и она это понимает.

— Делия, я, правда, не знаю, где он. И очень бы хотел узнать, но я не могу, — говорю, поглаживая её волосы.

Меня мучает совесть, что я так нагло ей вру, но я не могу сказать правду ни ей, ни себе, ни кому бы то ни было.

Листок выпадает из моих рук, это слишком болезненные воспоминания. Как и те, что я не был в больнице у Ронана и просто уехал. Я написал записку и отправил цветы вместо поддержки и присутствия. Даже не знал, сможет ли он это прочитать и все равно уехал. Сможет ли он выжить. Не мог смотреть на него и знать, что я виноват. Ронан бы сразу всё понял.

Думал, если не буду дома, но всё встанет на свои места — станет легче, но не стало. Каждый день я вставал с чувством вины и только время в воде спасало меня от безумия. Соревнования закончились, и мне пришлось возвращаться в дом, который восстановили к моему приезду.

Я не потерял связь с реальностью: мне часто писал Глен, иногда в хорошие дни я мог написать Ронану и почувствовать, что всё как раньше. Каждый день мне писал отчёты человек, наблюдающий за Ронаном. Я не мог оставить его без специально обученного человека. Мне доложили о том, что больше он не в состоянии играть в баскетбол из-за травмы. Ему теперь не потянуть нагрузку по здоровью и травмы, и он носит слуховой аппарат. Часто проводит вечера в общежитии.

Вернулся я не только из-за окончания соревнований, а вернулся исправить то, что натворил. Обман Делии и Ронана, после признания мне не станет настолько легче, что я перестану быть ответственным за эти события, но хотя бы меня не будет мучать совесть. Но я боюсь реакции на правду. Она хуже лжи, за собой повлечёт откровения, а мне они будут стоить слишком дорого.

Бросаю сумку в коридоре и прохожу в гостиную. Когда-то, как будто в другой жизни, мы сидели здесь и наслаждались молодость, теперь этот дом замолчал, даже можно сказать умер. В заднем кармане штанов вибрирует телефон, с трудом вытаскиваю его из узких джинсов, ну кто придумал эту пытку?

На экране горит имя, которое я ненамеренно выжег у себя в сердце — «Ронан». Кажется, я тяну слишком долго прежде чем взять и, сам того не понимая, провожу в правую строну, чтобы взять.

— Алло, — откашливаясь, говорю я.

— О-о, чувак! Я уже хотел бросить трубку.

«И почему только не бросил», проносится у меня в голове.

— Рад тебя слышать.

— Я тоже! — замолкая на какие-то десять секунд, которые для меня тянутся вечность, Ронан продолжает. — Я хотел тебя увидеть, раз ты в городе, давно не виделись, и мы так и не поговорили.

Боюсь спрашивать, о чём он собирается говорить, но не могу же я вечно бегать от правды. С каждым разом становится только тяжелее, пора быть собой. Я уже не помню, когда смеялся и наслаждался чей-то компанией. На соревнованиях это война: каждый только и ждёт, как тебе засадить нож в спину поглубже, поэтому я не соглашался на эти попойки, которые могли мне стоить баллов на следующий день.

— Куда мне подъехать? — наверняка, не стоило этого говорить.

— Я буду в центре, через двадцать минут, давай в новом кафе с неоновой вывеской?

— Понял, буду, — отключаюсь, даже не прощаясь, просто боюсь, что придумаю повод ему отказать.

Прохожу в коридор и вылетаю из дома, он как будто сжимает тисками прошлого. В нём не только воспоминания, а самые настоящие призраки и единственное, что они от меня хотят, это правды. А правда не сделает никого сильнее, только лишь разрушит оставшиеся от нашей компании.

Залезаю в машину, соседи смотрят через окна, а кто-то даже вышел на лужайку. Наверняка они не хотели моего возвращения, им нужно уединение, но раз уж я здесь, всем бы хотелось узнать наперед самые главные слухи и распространить их, приправив деталями для красочности. Разве уж так часто случаются взрывы в районе богачей?

Давлю на газ и оставляю любопытные лица в пыли за собой, это не самая главная проблема, а важная — Ронан ведь не о моём признании хочет поговорить? Тогда я сказал самую настоящую глупость, по крайней мере, и себя убеждаю в этом.

Приезжаю ко входу и, не очень аккуратно паркуюсь из-за нервозности. Ронан уже сидит за столом и рассматривает меню. Бросаются в глаза отросшие волосы, но при ближнем рассмотрение, я склоняюсь к тому, что так он скрывает слуховой аппарат.

Его взгляд поднимается и на лице появляется улыбка, которая убивает все противоречия: я хочу дружить с ним дальше и сказать правду. Но понимаю, надеяться не на что, но я хоть могу дать себе насладиться его компанией. Хоть сегодня, а потом я побегу дальше, как можно дальше. Мир-то большой.

Протягиваю ему руку, он поднимается со стула и неожиданно стискивает в своих объятьях-капканах.

— Засунь свои аристократические манеры куда подальше, — говорит он, и я впервые с того самого дня позволяю себе улыбнуться. Во мне как будто лопается пузырь, и я могу дышать. Несмело обнимаю его в ответ и отстраняюсь.

Мы почти синхронно отодвигаем стулья и садимся. В ответ он рассматривает мое лицо, а я — его. Нам не нужно ничего говорить, поддерживать светский разговор о том, как дела и что происходило эти месяцы. Он даже не спрашивает меня, откуда такая поспешность с отъездом и почему меня не было в больнице. Вокруг нас происходит жизнь, а нам лишь надо остановить мгновение и поверить в то, что мы на самом деле есть.

— Мне нужно тебе кое-что показать, — говорит, наконец, Ронан. — Сейчас вернусь.

«А мне нужно тебе кое в чём признаться», говорю я себе и закрываю глаза. Кажется, что закрыл я их совсем, а не на несколько секунд. Кто-то кашляет, привлекая внимание, приходится открыть глаза. Я вижу перед собой Ронана и девушку нашего возраста.

— Ноа, познакомься — это Кристина Киган. — глаза часто-часто закрываются, и я не верю, что это на самом деле. — Это моя невестка.

Если бы я что-нибудь ел, уверен, подавился бы и умер. Моё сердце остановилось от удивления и забилось с другим ненормальным ритмом.