— Не-е-е-ет… — меня засасывает в никуда.

Когда просыпаюсь, снова повторяю свои попытки выбраться, а меня отправляют спать. Опять прихожу в сознание и не знаю, сколько вообще прошло времени. Наваливаются воспоминания, кричу, ко мне прибегают и делают укол. Я не знаю, сколько раз так повторяется, пока не понимаю, если хочу на свободу, так продолжаться больше не может.

Ко мне приходит тот же доктор.

— Сюзанна, всё ждал, когда в вас проснется рассудок, — с улыбкой произносит он, а мне вот улыбаться совсем не хочется. Молчу, он изучающе смотрит на меня, как будто его подопытная крыса.

— Ах, вы, наверное, соскучились по нормальной пище, а не капельницам.

Вот уж это последнее, о чём думала, когда я отсутствовала, но ничего из этого ему не говорю. Нажимает на кнопку на панели рядом со мной и через какое-то время к нам заходит женщина с подносом. Она ставит его передо мной, но руки связаны. Поднимаю их, насколько возможно, и трясу им перед доктором.

— Не могу поесть самостоятельно, — хотя хочется освободить их не для этого, а чтобы запястья сомкнулись на этой толстой шеи. Придушила бы этого негодяя, чтобы стереть эту мерзкую ухмылку с его лица.

— Так вы не только умеете кричать, дорогая, — причмокивая, говорит доктор, а меня всю передёргивает от его слов. — Если освобожу руки, вы обещаете хорошо себя вести?

Удостаивается одного кивка с моей стороны.

— Я не слышу вас, — издевается он. Ладно, хочешь доминировать — потерплю, лишь бы выбраться отсюда.

— Да, обещаю.

— Хорошая девочка, — опять опускает руку на меня, но выполняет обещание и освобождает одно запястье, а потом направляется к двери.

— А вторую? — произношу, пока не ушёл.

— Ещё не настолько вам доверяю. Не огорчите меня.

Кинуть бы в него чем-нибудь, но больше я не могу позволить себе такие промахи. Я и так уже очень сильно испортила свою ситуацию. Смотрю на поднос, на нём стоит тарелка супа, чай и хлеб. Не густо, но самостоятельно не ела столько времени, что и этого будет за глаза, всё это время они давали физраствор через капельницу. Оглядываю свою новую комнату, и даже не могу представить, как отсюда выбраться. Что же мне делать?

Пробую одну ложку и вспоминаю лица своих друзей, она падает из рук и, ныряя в тарелку, обливает сорочку и бельё. Ко мне молниеносно заходит санитар, как будто он видел мой казус. Ставлю все деньги на свете, что за мной они ведут видеонаблюдение.

Он в упор смотрит на меня, улыбаюсь криво и говорю:

— Ничего страшного, всё уберу, руки плохо слушаются.

Тот зыркает и выходит из палаты. Стараюсь больше не вспоминать свою жизнь, чтобы и тени не проскользнуло на лице, но это сложно. Надо вести себя … Как? Как здоровая.

У меня уходит неделя на то, чтобы убедить врача (ах да, его зовут Скотт Мюррей), что мне можно доверять. И освобождают и вторую руку, теперь медсестра не отстегивает меня каждый раз, когда нужно в туалет, однако помогает справить нужду, потому что всё ещё не могу справиться со своей ногой, которая не в ладах с телом. Замечаю, что пара санитаров всегда стоит, готовые скрутить по рукам и ногам. Они-то не представляют, что руки и ноги меня слушаются в последнюю очередь. Я слишком много лежала. Чтобы сбежать я должна быть сильной и выносливой.

Каждый раз, когда врач приходит и прикасается ко мне, хочу его ударить, но вместо этого молчу и стараюсь не вздрагивать. Всё ещё плачу в подушку, когда вспоминаю своих друзей, правда, могу позволить себе это только ночью, притворяясь спящей. Время, чёрт побери, не лечит.

Не спрашиваю у доктора, почему тут держат. Во-первых, думаю, что он соврёт. Во-вторых, могу быть не готова к такой лжи.

Проходит еще пара недель, меня переводят в другую палату. Делают это, пока сплю, точнее думаю, что они накачали чем-то через еду, или те таблетки, или вкололи чего, когда заснула. Эта палата тоже белая, но здесь нет датчиков, стоит обыкновенная кровать, а не больничная койка, и как будто бы комната выглядит более уютно, потому что напоминает детскую комнату. Но проблема в том, что я не ребенок. Тут есть стеллаж с книгами, телевизор, ванная комната и вечно запертая дверь.

Хочется выть от одиночества и всей этой ситуации, но надо быть сильной. Тут нет часов или календаря. Пугает то, что теряю счет времени. Сколько прошло времени после того, как я попала в больницу? Три недели? Месяц? Решаю, что буду вести отсчёт на стене, как бы это делали на необитаемом острове.

На ошибках усваиваю их правила: еда появляется один раз на целый день, со мной никто не собирается общаться и говорить, почему и зачем я здесь. Даже скучаю по тому мерзкому доктору, хотя что-то подсказывает — он наблюдает за мной. Если они хотят свести с ума, то через какое-то время у них может получиться. Надо держаться! Только вот зачем?

В какой-то момент, наверное, спустя месяц моих черточек, утром я их не нахожу. Не чувствую запах краски или моющего средства, значит, они переселили в аналогичную комнату. Теперь теряю и счет дней.

Мои развлечения: книги — по прочтению одной они заменяют чем-то новым — и воспоминания. Теперь у меня есть столько времени помечтать, а ещё вспомнить друзей. Осеняет спустя столько времени, слова Фрэнка приобретают смысл: «Тогда это был я, а не Глен». Конечно, как раньше не догадалась! Тот вечер, когда они меня спасли, это он лежал со мной в постели, а я-то думала. Хочу снова вернуться туда, в тот момент и ощутить боль и спокойствие.

Смотрю на шрамы, особенно внимание привлекает на ноге. Никогда не смогу это забыть. И даже спустя время, мне стало только больнее. Хочу жить той жизнью и любить. Любить Фрэнка или Глена? Не могу найти в себе силы понять, что тогда было между нами. Это больнее, чем переломы.

Через какое-то время придумываю новое занятие — тренировки. Качаю пресс, бегаю на месте, отжимаюсь, приседаю. Это не даёт времени пройти бесследно, в моём теле теперь бьёт сила. У меня никогда не было на это время, а теперь тело крепнет. Не знаю, к чему готовлюсь, потому что план побега так и не возник. За всё это время.

Наверняка проходит ещё пара месяцев, я перестала отмечать дни, точнее пытаться это делать — буду играть по их правилам. Но так не хватает человеческого общения, книги давно читаю себе вслух, чтобы наполнить комнату звуками и не отвыкать от человеческой речи.

И всё случилось как-то по-обычному: я заметила коробку перед дверью. Такого они ещё никогда не делали и думаю, они из тех, кто любит стабильность. Медленно подхожу к ней, беру в руки и сажусь на кровать. Открываю и нахожу там кассету «Посмотри меня» и письмо «Прочитай меня».

Так и держу их в своих руках, не зная, что с этим делать. Я что отупела? И кто мог такое сделать? Это новый ход врачей? Что ж давайте, с вами поиграю и в эту игру, хотя тут ещё не понимаю правил. С чего начать? Так давно ничего не смотрела, забыла, как мир может двигаться и взаимодействовать вне этой комнаты, поэтому выбираю письмо. Некоторое время рассматриваю конверт, он из дорогой бумаги, это чувствуется. Рецепторы на пальцах чуть ли не пляшут от того, что касаюсь чего-то нового.

Только сейчас приходит в голову мысль, что ведь врачи это видят. Единственное, чего я боюсь — опять заберут у меня что-то. Опускаю взгляд на лежащее на коленях письмо, волосы свисают по обеим сторонам лица — отрастают, медленно из-за того, что обрезала их куском стекла, но всё же. Как будто с длинными волосами ко мне возвращается уверенность, что мир течёт, жизнь идёт — я не в каком-то там вакууме нахожусь.

Аккуратно открываю конверт и достаю сложенный лист. Она тоже дорогая, но грязная и в пятнах. Они тёмно-красные, похожие на кровь. Опять засасывает в какой-то опасный мир, а я и хочу этого, не желаю возвращаться. Может, эта комната и не так плоха? Здесь я в безопасности, но… в клетке.

Разворачиваю листы, их три. Бегло замечаю, что первый лист написан одним почерком, а два других — иным. Начинаю читать, и у меня перехватывает сердце, я знаю, кто это пишет. Ох, как хорошо это знаю. Первая мысль — откинуть листки подальше, но не может же он добраться до меня через бумагу, верно? Однако заберётся куда глубже в душу и начнёт там жечьжечьжечь. Сейчас, после всего, что было с моими друзьями, последнее, чего хочет моя душа — это страданий. Но он знает, что я не устою, как и всегда, боюсь, что после прочтения буду совсем другой. Эти мелкие буквы слишком ярко выделяются на бумаге — нет шанса сбежать от них.