— Пожалуйста, очнитесь! — кричу снова и дёргаю за руку Тэйта, чтобы пришёл в себя. Мне так одиноко. Жмурю глаза, чтобы не смотреть на кровь и тела друзей. Через какое-то время бросаю попытку добудиться до Тэйта и опять возвращаюсь в своё исходное положение, чтобы попробовать освободиться и уже тогда чем-то помочь друзьям.

Наконец, перевожу взгляд на ногу, она крепко зажата железяками от переднего сидения. А её острые концы впиваются в кожу при малейшем движении. Снимаю рубашку и рву на две части. Крепко и плотно наматываю на одну руку насколько возможно и так же на другую. Беру за концы железки и тяну в разные стороны. Рваные края достают до ладоней, стараюсь этого не замечать — не время плакать. Не с первой попытки удаётся освободить ногу, изрядно исцарапала свои ладони так, что вся ткань пропиталась кровью. Ребята не приходят в себя.

— Ты как? — неожиданно возникает хриплый голос Фрэнка. Теперь, когда освободилась, могу, наконец, обернуться и вижу его. Он кое-как встает на колено и ползёт в мою сторону. Улыбаюсь кривой и вымученной улыбкой, пытается улыбнуться в ответ, но начинается приступ кашля, изо рта вытекает кровь. Фрэнк быстро вытирает её об одежду и смотрит на мою ногу, по которой струится кровь, по крайней мере, я это чувствую. Фрэнк отрывает кусок ткани от себя и завязывает выше раны, делая жгут. И как будто только сейчас замечает, что я осталась сверху в одном нижнем белье.

Фрэнк снимает толстовку и протягивает мне. Пока надеваю, он подползает к задней двери, которую можно экстренно открыть, если заедает автоматическая, и бьёт ногой, на четвертый раз выходит. Фрэнк вываливается наружу, я приползаю к нему, чтобы последовать его примеру. Помогает выбраться и встать на ноги, которые моментально подкашиваются, стоит только опереться, поэтому ему приходится взять меня на руки.

— Я… — меня перебивают.

— Нет, ты не можешь идти сама и не спорь — нет сил на это сейчас.

Прижимаюсь к его груди и даже забываю, что всё вокруг так: мы попали в аварию, мои друзья в беде и непонятно, очнутся они или нет. Растворяюсь в его запахе и силе. С ним спокойно, смотрю на него снизу-вверх и, кажется, что я теряю себя, прошлую. Не та бегущая по лезвию от своего прошлого, а совсем другая. Свободная и сильная. Открываю глаза и замечаю, что только наша машина перевернулась, из-под неё уже вытекла конкретная лужа, я не слышу звука сирен или того, что люди вышли из домов. Слишком уж напрягает эта тишина. Такое чувство, что мы в ловушке. Мы овцы, а волки уже совсем близко.

Фрэнк относит меня на приличное расстояние от аварии и сажает на асфальт.

— Сиди здесь, а я им помогу. Всё будет хорошо, — говорит он, смотря в глаза, потому что в моих явно читает обреченность. Хочется верить ему, но даже если мы спасём друзей, что дальше? Как нам убежать? Забываю о том, что у меня куплены билеты — всё отдам лишь бы они все остались живы и молю об этом вселенную. Даже готова сдаться Питеру лишь бы только всё было у них хорошо. Хоук проводит по моему лицу ладонью, чувствую шершавость от запекшейся крови, но она тёплая. Невероятно тёплая и знакомая.

— Знаю, не время, но… — Фрэнк наклоняется и целует меня. Такого со мной ещё не было. Его губы такие ласковые и властные, хочу протянуть руку, чтобы удержать его, дотронуться до волос. Но ничего не могу сделать, только целую его в ответ, потому что хочу. Наши языки сцепляются, внизу живота лопаются петарды, а от их взрыва остаётся только сладость, и он отрывается от меня медленно, а я открываю глаза.

— Тогда это был я, а не Глен, — говорит он и отходит, направляясь к друзьям. Чувствуя в себе силу, даже бегу, хотя и хромает. Его грязная фигура заставляет моё сердце болезненно сжаться — у меня плохое предчувствие. А обычно они всегда сбываются, хочу верить, что не в этот раз — всё слишком серьёзно.

«Тогда» это когда?», — спрашиваю я себя. Он достигает машины и залезает внутрь. Кажется, Фрэнк там целую вечность, даже пару раз успеваю остановиться на время, переводя дух — это получается не сразу. И вопреки тому, что он мне говорил, направляюсь ближе к машине. Медленно, приставными шагами. По ноге стекает новая струйка крови. Оставляю после себя кровавый след, но мне все равно. Рядом с машиной возникает пламя как будто из ниоткуда. Хочу закричать, чтобы Фрэнк и ребята поскорее выбирались, двигаюсь быстрее, но падаю на колени, и машина взрывается. Меня откидывает волной или частями машины на асфальт, и я опять ныряю в темноту, хотя это последнее, о чём я мечтаю.

Не знаю, сколько проходит времени. На этот раз глаза открываются легко. Меня окружает всё белое, что даже режет взгляд. Позволяю себе провалиться в темноту, чтобы избежать света, но датчики предательски пищат, и ко мне приближается незнакомец. Хочу как-то защитить себя, потому что не знаю его, даже не представляю, где я нахожусь. Хотя вся обстановка напоминает больницу. Я поднимаю руки, но выходит всего лишь на пару дюймов, на моих запястьях красуются наручники.

— Не двигайтесь, сейчас позову доктора.

Не знаю, что делать, поэтому пока его нет, всё дёргаю и дёргаю кандалы в надежде, что каким-то чудом получится их снять. Не могу терпеть неволи.

— Сюзанна, прекратите! — ругает вошедший человек. Имя случайно всплывает в памяти, теперь меня так зовут по новому паспорту. Не знаю, хорошо или плохо, что всё именно так. — Вы можете сами себе навредить.

«Да, мне наплевать могу или не могу себе навредить, главное — свобода», но вслух произношу другое:

— Где мои друзья?

— Вам не о них сейчас нужно беспокоиться, а о себе, — спокойно говорит мужчина, но я не дура и всё вижу в его взгляде. Этот проныра что-то скрывает, не нравится он мне. И снова продолжаю попытки освободиться.

— Что с моими друзьями? — настаиваю я, хотя запястья уже прилично натерло.

— Вам нельзя сейчас нервничать, — повторяет доктор, подходит ко мне и опускает руку на запястье, которое уже горит. На минуту прекращаю свои попытки, но то, как он меня касается, заставляет с удвоенной силой пытаться освободиться.

— Что с ними? — почти рычу от боли, из-за его молчания думаю о самом худшем. Сводят с ума одни только эти мысли. Но машина же перевернулась. А что дальше? Вспоминаю, как шла к ней, а потом?

— Не надо перенапрягаться, — говорит он, поглаживая руку, которую хочется отрезать.

Картинки мелькают в голове, и я нахожу необходимую. Как двигаюсь к машине, а она взрывается, у меня текут слёзы. Я хочу вытереть их, но даже это не в состоянии сделать.

— Что с ними? — метаясь по кровати как уж, спрашиваю я, боясь самого страшного.

— Они все погибли в огне, — глаза стекленеют. — Их не успели вытащить, они отравились дымом.

— Не верю… не верю… — шепчу себе под нос.

— Сейчас вам надо думать о том, как встать на ноги. У вас довольно серьёзные повреждения…

Каждая минута приближает к тому, что я закричу. Отталкиваю от себя эти новости. Я не верю ему. Но голос рассудка говорит: «А зачем ему врать?». Не слышу, что он ещё говорит. Смотрю на стену и кричу, хотя, кажется, не слышу даже себя. Бьюсь в истерике, пытаюсь выскользнуть из оков, чтобы освободиться и бежатьбежатьбежатьбежать. Так долго, пока не кончатся силы и не упаду замертво. Не могу смириться с этим чувством, оно убивает. И с каждой секундой только сильнее и сильнее.

— Мои друзья… мои друзья… — лепет изо рта похож на бред. Вспоминаю лицо каждого парня, чувствую, как схожу с ума. Тэйт… Ронан… Ноа… Глен и, конечно, Фрэнк. Хочу того или нет в голове проносятся все наши моменты. Дома у Ноа, ужин, казино в Лас-Вегасе, клуб. И потом этот поцелуй. Агония такая сильная, замечаю, как по рукам снова что-то течет — стерла в кровь запястья. Но не чувствую этой боли. Я больше не в мире, где есть физические страдания.

На моем теле оказывается не одна пара рук, меня прижимают к кровати, чтобы не двигалась. Наверняка санитары, которых позвал это доктор-слизняк. В руках у последнего шприц, пытаюсь что-то сделать, но ничем не могу пошевелить. Последнее, что сейчас нужно — это темнота. Но в третий раз отключаюсь, боясь, что следующий раз может быть и того хуже.