На следующее утро после заклинания поиска пропавших людей Элдред уже не смог назвать Говарда малышом, когда грузно опустился на стул рядом с его кроватью.

Не подходило это слово к тому, кому предстояло пережить весть о смерти родителей. А ещё он боялся того, что заметил вчера в Говарде — некой силы, которая ощущалась прикосновением тёмной осенней ночи. Если у того и есть дар к чему-то потустороннему, лучше оставить его до поры-времени. Дядя Элдред боялся.

***

Когда Ричард вошёл в квартиру брата, то передёрнулся от ощущения липкой грязи, повисшей в воздухе, и болезненной тишины. Запоздало подумал, может, стоило оставить комплект ключей на дне рюкзака и для начала позвонить — ну, хотя бы написать сообщение.

Может, Говарда вообще нет дома.

Но тут Ричард различил запах свечи из кухни и намеренно громко протопал туда, как был, в тяжёлой куртке, чьи карманы звенели мелочью и стучали камушками, и рыжих ботинках в брызгах луж.

— Ну и вонь, — честно заявил он и тут же замер от ужаса.

Говард сам походил на призрака. Под глазами залегли синяки, лицо осунулось, а щеки ввалились, как после долгой болезни, а взгляд походил на тот, что бывает у загнанного зверя после дикой охоты.

На столе перед ним горела высоким пламенем какая-то травяная свеча, кажется, чтобы отпугивать злых духов, а под правой рукой стояла пепельница, полная окурков и серого пепла. Красный огонёк мерно тлел между пальцами в следах от вязи рисунков — то ли хна, то ли чернила.

Ричард опустился напротив на скрипучий стул с мягкой подушкой и негромко позвал по имени. Говард вздрогнул и уставился на него с некоторым удивлением.

— Ты приехал.

— Я всё равно был рядом. Ну, почти. Где-то в пригороде Дублина, там знакомый…. а, чёрт с ним. Ты выглядишь хреново.

— Ты помнишь смерть своего отца?

— Ты же знаешь — сердце не выдержало.

— А на самом деле?

— Он не справился с каким-то сильным мёртвым духом в проклятом доме. Но кто бы поверил в такие истории.

— Возможно, я тоже с чем-то не справился. Сначала после тех бедняг у побережья ко мне прицепился кошмарник, питающийся страхом, и нагнал ужаса. А потом это.

Говард развернул кверху ладони, и Ричарду пришлось наклониться вперёд и сощуриться, чтобы увидеть хоть что-то в свете единственной свечки.

На ладонях брата не было привычных линий жизни. Их словно стёрли наждачкой или соскребли, а вместо них нанесли новый рисунок.

И теперь среди мелких и ещё не заживших царапин, вместо всех линий судьбы и жизни — кровавые волны, уходящие за большие пальцы.

Ричард повидал многое в своей непростой жизни охотника за привидениями, проклятиями и прочей чертовщиной, но сейчас он поневоле вздрогнул и нервно поерзал на стуле. Сразу захотелось курить и вытравить дымом противное ощущение беды, но с его астмой всё-таки стоит воздерживаться.

Ричард перевел взгляд на брата, чьё лицо разрезала кривая усмешка. После короткой затяжки Говард заговорил.

— Ты же знаешь, я всегда был куда слабее тебя и твоего отца. Я научился — по оставленным мне дневникам, да и ты многое показывал, но я как… подспорье. Могу снять порчу, простенькие проклятия, сделать амулеты или прогнать призраков. Но вряд ли что-то большее. Я всего лишь продаю свежие круассаны лондонцам.

— Так, — Ричард выслушал всё это с мрачным видом и побарабанил пальцами по простой столешнице. — Так. И что это значит?

— Море. Оно забрало родителей. И не оставляет с тех пор в покое. Никогда. Шепчет, топит в снах, и я чувствую склизкие водоросли на коже, когда просыпаюсь.

— Ты не говорил об этом.

— Я справлялся до последнего времени.

Ричард фыркнул.

— Но кто стёр линии жизни?

Говард явно замялся и сжал кулаки, желая спрятать их то ли от самого себя, то ли от брата. Кровь и волны с солоноватым привкусом на кончике языка — вот его будущее, которого он не хотел.

— Всё просто — я сам. Это произошло не сразу. Но каждый откат от использования магии заставлял их бледнеть и смываться. Я не сразу заметил, но не придал значения, так медленно всё пропадало. А после кошмарника…. наутро он исчез. И линии жизни тоже.

Говард равнодушно пожал плечами и выглянул в окно, всматриваясь в зыбкую морось, туманной влажной пеленой накрывшую город. Именно он был всегда тем, кто ощущал не просто призраков или застрявших здесь духов, а зло. Ему легко было распознать порчу или увидеть, как один человек впитывает энергию другого.

Порой Говард даже чувствовал, что кто-то скоро умрёт, но знал, что бесполезно предупреждать об этом, если тебя не спрашивают.

Он почувствовал смерть родителей в холодной пучине и падением на песчаное дно к рыбам с выпученными глазами и полному безмолвию глубины.

И он знал, что и сам может насылать проклятия. Но никогда этого не делал. Или хотел верить, что никогда.

Ричард просто видел то, что скрыто от других. Его не пугали дома с привидениями, и в детстве он всегда посмеивался над кузеном, который не хотел заходить в какой-нибудь дом, потому что в подвале сидит монстр. Не раз они спорили до того, что разбивали друг другу носы.

Свеча пыхнула, а потом опала до крохотного огонька. Ричард не знал, что сказать, так что спрятал свою растерянность за коротким предложением.

— Заварю-ка чай.

— Только не ромашковый, он в зелёной банке. А лучше вообще каркаде, на верхней полке.

— Да знаю. Жил же у тебя.

— Скорее, вносил бардак. Но тот скрипучий диван всё ещё свободен и вполне поможет скоротать пару унылых ночей.

— Ещё скажи, что он согреет!

— Ну нет. Греет одеяло. Но я подумаю, давать тебе его или нет.

— Иди ты, — пробурчал Ричард, подавив искушение бросить в брата подушкой с дивана. Или камушком.

Они пили чай, Говард дымил немного в сторону от брата и рассказывал про последние дела. Про куклу, которую надо было сжечь, а хозяин не согласился, про послания от призраков и кровь на руках. И за это время его плечи расслаблялись, а пальцы перестали нервно стискивать тёплую кружку с маленькой щербинкой на краешке.

Кажется, именно её Ричард вручил на какое-то Рождество много лет назад. Сам он кивал и слушал внимательно, но все мысли были заняты тем, что теперь, чёрт возьми, вообще делать.

Скорее всего, Говард догадывался. Или даже знал наверняка.

Перед смертью дяди Элдреда у того тоже исчезли все линии с ладоней.

Той ночью Ричард вертелся без сна, опасаясь кошмаров брата. Но если те и были, то просто молча кружили по квартире, но не беспокоили ни одного, ни другого.

— Дождь идёт, — Ричард ткнул пальцем в небо, прижимая к себе шлем второй рукой.

— Да, это Англия, добро пожаловать домой.

— И ты собрался на мотоцикле.

— Пробки Лондона — удивительное явление, о котором стоит узнать больше. Просто… садись уже и поехали. Тут недалеко.

Говард поборол искушение газануть с места и прокатить Ричарда с ветерком. Тот не боялся никаких мёртвых убийц, но не любил скорость. Зато и штрафов за превышение скорости никогда не было.

В кафе они взяли по порции кофе и уселись за просторный стол с ноутбуком и записями дяди, который по старинке вёл рукописные дневники и вполне сносно рисовал всё, что видел вокруг. Его наследство пахло травами и старой кожей немного потрепанных обложек, а оставленные амулеты Говард всегда таскал с собой на рюкзаке.

Он находил успокоение в их мерном постукивании и даже лёгком перезвоне.

О последнем деле с проклятым домом в дневниках не было ни слова, но Говард сомневался, что оно имеет какое-то отношение к тому, что с ним произошло.

У него не было снов — словно вместе с кошмарником исчезли они все, как и будущие линии.

Дядя Элдред не раз напоминал в своих заметках, что не стоит видеть только зло в призраках. Он подчёркивал это в дневниках не раз и не два, как завет и напоминание Говарду, который и хотел бы в это верить, но слишком часто в будущем других видел не прекрасное далеко, а боль и потери.