– «Магия какая-то, куда он запрятал передающую часть привода???»

Раздался тихий гул и крепление, к которому я был прикован, отщёлкнулось, выскочив из стола. Немного потянув на себя руки, я сумел с лёгкостью вытянуть петлю вместе с полуметровым тросом. Теперь я вполне мог не только таблетки в рот закинуть, но и при желании за ухом почесать. Офицер же встал со стула, смахнув лёгким движением пальцев невидимые мне строчки, и отошёл к зеркалу. Он пристально всматривался в него, задумавшись.

– Вы мне не верите? – спросил я, проглотив таблетки. Офицер чуть наклонил голову, скосив взгляд в мою сторону, но продолжил молчать. Так прошло секунд пять, пока он, наконец, не развернулся.

– Зачем вы сбежали из больницы?

– Я не сбегал. Меня выпустили, инфополе сообщило мне о выписке.

Марек кивнул своим мыслям и выдал очередную бомбу для моей бедной больной головы:

– Это ложь. О выписке нет никакой информации: ни записей в серверной книге, ни протоколов. Хотя один из работников и утверждал, что лично видел предписание. Но документальных доказательств этому нет.

– Вот видите! – я схватился за мелкою оговорку, сразу же вспомнив амбала, подшучивающего о святом пророке, заглянувшем к ним в больничку. – То, что он сказал правда, меня действ…

– Он уже изменил свои показания! – оборвал меня офицер, тяжело вздохнув. – Сейчас он утверждает, что ошибся и никаких данных о вашей выписке не видел. По имеющимся доказательствам, вы просто самовольно покинули палату и скрылись незадолго до нашего приезда.

– Он врёт! Я точно помню, как разговаривал с ним. Он при мне проверил базу и ещё удивлялся, какой идиот вручную вносил данные о моей выписке в четыре утра…

– Как я уже говорил, – он сделал особый акцент на этих словах, ясно давая понять, что не любит повторять дважды, – никаких доказательств этому нет. Только ваши слова.

– Но я… а как же… камеры! Точно там должны были быть камеры и… – тут уже осёкся я, – простите, а зачем вы вообще приезжали в больницу?

Маска безразличия на лице офицера слегка дёрнулась, словно сквозь съехавшее забрало рыцаря в сияющих доспехах, проявилось нечто схожее с испугом. Видимо, серьёзное опасение. Но чего может бояться офицер СГК? Не успел я это обдумать, как следует, мужчина, явно имеющий корни в Польши, ответил:

– На вас был выписан ордер на арест. Вы подозреваетесь в сотрудничестве с террористической группировкой «Ветер свободы».

– Что?!

– После нашего разговора, я доставлю вас в управление для дальнейшего выяснения, – Зелински не обратил никакого внимания на мой выкрик. – Мы возьмём анализы крови на вашем халате, будет полноценный допрос и очная ставка.

– Очная ставка? Какая ещё очная ставка? С кем?! Да, я их впервые в жизни видел!

– Успокойтесь, Стив. Если вы не виновны, вам не о чем беспокоиться.

– Как это не о чем? Вы обвиняете меня в связях с террористами, да за это же казнят без лишних вопросов!

– Смертная казнь, предусмотрена только для членов террористических групп, если не будет доказано, что вы полноценно входите в их ряды максимальное наказание – пожизненное лишение свободы.

– «Стань одним, иль многими, но не убоись пустоты…»

Таблетки не помогали, голова болела всё сильнее:

– «Этот польский эмигрант пытается сказать, что если меня не накачают ядом, то просто засадят в клетку до скончания веков? Почему всё это происходит со мной? Может это сон, кошмар, жуткий чёрный кошмар!..»

Потусторонний голос дерева доносился до меня из глубины бездонной ямы безумия:

– «То, что не родилось, не дышало и не видело, уже рядом».

– [Прямо здесь, дорогуша… прямо здесь…]

Голос Зелински становился всё тише, медленно тонул, скрываясь в пучине девятого вала мыслей в моей голове. «Что? Зачем? Почему?» – тысячи вопросов вертелись в этой буре, разрывая меня на куски. А нанизанный на чью-то невидимую руку манекен по имени Марек продолжал что-то болтать. Наверно, тогда он объяснял мне что-то важное. Может быть, и так. Для меня же единственно важным было узнать, кто дёргает за верёвочки. Происходящий абсурд никак не мог быть случайным:

– Кто? – единственное слово, вырвавшееся само собой, прервало монолог офицера. Я не контролировал собственный голос, голосовые связки и язык действовали независимо от моего разума. Я видел всё происходящее, как бы со стороны.

– Что простите? – переспросил меня мужчина. Прерванный на полуслове, он непонимающе посмотрел в мою сторону. Интересно, а он вообще смотрел на меня во время своей «безумно интересной» тирады? Манекены вообще умеют смотреть?

– Кто выдвинул обвинения?

– А вот вы о чём… – место удивления во взгляде вновь заняло безразличие. – Обвинителем выступает администрация города.

– Ого! – удивился я услышанному. – И с чего вдруг обычный проектировщик образов для виртуала удостоился такой чести? – мой голос, интонации и даже типичность построения фраз резко изменилась.

– «Это, правда, говорил я? Может, и к моим конечностям привязаны нити? Но нет, мои губы действительно движутся, лёгкие сужаются, выталкивая воздух, а мысли звучат в голове…»

Взгляд Марека изменился, стал острее, ещё чуть-чуть и можно было порезаться. Медленно открыв рот, он замер и снова его закрыл. Лёгкая улыбка разбила маску: чёрные осколки со звоном посыпались на пол, а через прорехи стало видно истинное лицо. Офицер презирал меня всеми фибрами своей души. Словно впервые увидев, он окинул меня долгим неприятным взглядом, потом развернулся и пошёл вдоль стола обратно к своему стулу. Пальцы манерно коснулись серой металлической спинки, выбивая марш. Каждый удар чётко доносился до моих ушей, но уже не вызывая резкой боли. Обогнув стул, мужчина плавно сел и скрестил руки на столешнице. Уставившись на меня, он чуть склонил голову к плечу:

– Знаешь… – от вежливости в его голосе не осталось и следа, – такие, как ты, всегда строят из себя нечто такое… – Марек покачал кистью в воздухе, подбирая слова. – Большое и обязательно чрезвычайно важное. Но вместе с тем, вы – извечные бедные овечки, на которых все нападают. Иногда даже хочется поверить в очередную слезливую историю, как же вас всегда кто-то обижает, мучает, подставляет… – его голос окончательно исказился, походя в издевательскую браваду, – простите, но меня обижали в школе… – у меня появилось смутное ощущение, что он цитирует какой-то протокол. – Я не хотел этого делать, но он сказал ужасные вещи о Боге. Я не могу носить крестик, вы ущемляете мои права! Я не обязан быть, таким, как вы. И прочий бред!.. – пальцы сжались на крае спинки стула.

– Но вам больше нет места среди нас. Мы выжгли эту заразу, а то, что осталось, сотрём даже из истории рано или поздно. Ты спрашиваешь, кто обвиняет тебя? Я отвечу! – лицо офицера посерело, и лишь угли его глаз в прищуре всё также резали меня на лоскуты. – Я обвиняю тебя. Мы обвиняем тебя. Все остальные обвиняют тебя. Сбежал в больнице? Хорошо… – он уважительно покивал головой, – действительно хорошо. Я не ожидал, что единственный выживший в том взрыве буквально через неделю сможет ускользнуть от меня, но ты это сделал. Потом тебя случайно «похитили» эти ублюдки, – кусочек за кусочком маска вновь возвращалась на лицо. Тон становился ровнее. – Бывает. Можно поверить. С натяжкой, но можно. Но вот в то, что ты случайно или каким-то грёбаным чудом сбежал с места зачистки. Нет! В это я не поверю, мистер Виндсикер!

Слева открылась дверь, и в комнату вошла Сара. Держа в одной руке поднос с картошкой фри и бургером, в другой сжимая бутылку воды. На новый звук повернулся Марек, его лицо вновь стало маской. Лишь глаза выдавали ту бурю эмоций, которая только что бушевала в допросной.

– Замечательно. Поставь здесь, – указал на стол офицер, поднимаясь со стула. – Пусть… подозреваемый перекусит, – его взгляд сказал мне гораздо больше слов. Он уже вынес приговор, и теперь перед ним сидел преступник. Я в этом ничуть не сомневался, хотя тогда ещё и не знал, в чём причина, – а мы с тобой пока что оформим всё с начальством. Нужно, как можно скорее доставить его к нам. Дольше перекрывать район мы не сможем.