– Тебе бы стоило устыдиться самого себя, Мицуру, – Нико едко и презрительно улыбается, когда мужчина, показушно блистая спокойствием и послушанием, размашисто шагает мимо неё. – Ты выложил мне всё «от» и «до», но так позорно дал себя поймать. Мог ведь скрыться, если бы захотел.

– Будем считать, что во мне проснулась совесть, – криво смеётся он, брезгливо морщась, когда девушка выпускает струю дыма в его лицо. – По чистосердечному, может, срок скостят. А там и выпустят за примерное поведение.

– Мечтай. – Короткий смешок и низкий, почти интимный шёпот: – Гнить тебе за решёткой, мразь. Вечно.

Полицейские поначалу просят её отойти – мисс, вам не стоит подходить так близко, это может быть опасно – но встречают абсолютное бездействие со стороны Сотриголовы, назвавшегося поручителем Суо, и тоже отступают.

Нико затягивается посильнее.

Не успевает выдохнуть – горечь ядовитого смога встаёт в горле поперечной завесой. Губы накрывает горечь и сухость, жадно вбирая в себя крохи её тепла. Украденный поцелуй – хотя можно ли таковым назвать безответное равнодушие? – Нико терпит его стойко.

– Встретимся в аду, дорогуша, – его оттаскивают за руки и силком тащат в перевозку для людей.

Финальная фраза, брошенная им через плечо, прерывается её хриплым хохотом. Эффектно завершить свой уход ему не удаётся.

У Суо взгляд дохлой рыбы, выцветшие волосы и кожаная куртка с запахом дешёвых сигарет – у Мицуру подгибаются колени и сосёт под ложечкой.

За этим её смехом определённо есть что-то.

Что-то, чего он не хочет знать.

Чего никто, в общем-то, знать не хочет.

– Для смертельно больных в аду приготовлен Ви-Ай-Пи котёл, – она говорит громко и отчётливо. С насмешкой – над самой смертью, может быть. Облизывает губы и щелчком пальцев отправляет недокуренную сигарету в урну. Окурок метко попадает прямиком в цель. – Так что у меня будет отдельная комната, дорогуша.

Он смотрит. Смотрят все они. И понимают, как один.

Нико откровенно наслаждается праведным ужасом и отчаянием в глазах бывшего друга её брата, когда он ошалело пялится на неё.

Нихера ты меня не спас, кусок говна.

Долг у тебя перед братом, кредит или ипотека – ничего не исправить и не компенсировать. Живи с этим или же сломайся и сдохни.

А мне плевать. Плевать.

Нико бросает слова, как кидают в костёр, политый бензином, подожжённый кусок макулатуры – её собственный анамнез – и поворачивается к вспыхнувшей в одно мгновение куче мусора спиной.

Айзава медленно смыкает веки: в то время, как её спина кажется тугой струной от гордости и превосходства, его тянется тетивой лука – напряжённой от тревоги и почти страха.

В голову ему долбится эта проклятая шестёрка. Дьявольская, ненавистная и страшная.

Он в уме подсчитывает:

Шесть лет.

Две с лишним тысячи дней.

Пятьдесят тысяч часов.

И понимает – мало. Ничтожно, невообразимо, невыносимо.

xxx.

О смерти можно много рассуждать. Много, долго и нудно. Описывать её витиеватыми фразами, мудрыми выражениями и цепляющими словами. Придумывать, додумывать и передумывать, что находится там – за гранью. И всё брать из собственной головы, потому что никому не дано смотаться в отпуск на недельку-другую в загробный мир/междумирье/рай-ад (или что там ещё человеческая фантазия может сотворить с тем, чего ей никогда при жизни не понять) и затем чистосердечно выложить всю правду о том, на каком днище, рано или поздно, доведётся побывать каждому живому существу.

Нико верит в реинкарнацию – Айзава уверен в этом чуть больше, чем абсолютно.

По крайней мере, какой-то своей частью она уж точно хочет в неё верить. Он понимает это по редким проблескам задумчивых фраз о том, что было бы неплохо, если бы на заходе в новый «сёркл оф лайф» Великий и Ужасный руководитель Небесного Купола выплатил неустойку и моральную компенсацию за говнистый плей-лист предыдущего существования Суо Нико. В идеале – наградил новым телом домашней кошки и заботливыми руками богатых хозяев.

– Ты будешь кормиться за чужой счёт и срать в ухоженный, благоухающий лоток, который предполагаемая «высшая ступень эволюции» будет вычищать ежедневно вместо тебя, – почти мечтательно выдыхает девушка. – А всё почему? Потому что у тебя лапки…

Пиздатая логика на самом деле.

– … И никакая мразь из Лиги Злодеев не станет отравлять тебе жизнь, пытаясь подстелить под одного из своих чёртовых гибридов… как их там? Ному?.. – голос – жёстче, лицо – равнодушнее.

Нико вспоминает своих напуганных, изувеченных сестрёнок из бара и не может сдержать дрожи отвращения. Их заставляли раздвигать ноги перед мерзкими выродками губительных смесей из чистого интереса считай. Экспериментируя, пробуя что-то опытным путём и просто наслаждаясь порочным, блевотным извращением. Содомией.

– С этим покончено, – сухо утверждает Айзава. К этому короткому объяснению нечего больше добавить.

Потому что «покончено» без его помощи.

Потому что он был занят. Вечно где-то в другом. Не здесь. Вечно оттягивая, растягивая и дробя время, которого не было.

И потому что он даже теперь не способен пообещать ей, что подобного не повторится потом – через месяц, год или два. Нет и не было никогда у него права разбрасываться такими роскошными клятвами. Даже сухого, самого последнего по нужде «прости» не выходит.

Прости за то, что ничего не сделал.

Мне жаль, что был с другими и занят другим.

Я извиняюсь перед тобой за то, что преуменьшал важность всего этого.

– Так до тупого просто, если честно, – Нико хочется открыто заржать. Закатиться гомерическим хохотом до боли: крутящей – в животе, и иссушающей – в лёгких. Если бы не было так паршиво. От чего только – не понятно.

Как же, всё-таки, никчёмна эта победа, когда не чувствуешь её вкуса. Когда вообще ничего не чувствуешь.

xxxi. Avicii - Feeling Good

Шестёрка, всего за мгновение превращается в четвёрку.

Одной фразой и письменным подтверждением, прикреплённым к результатам осмотра, перечёркивается всё, к чему Айзава готовил самого себя на протяжении нескольких дней перед плановым осмотром, на который он тащит Нико в добровольно-принудительном порядке.

Чрезмерное курение, отсутствие лечения, неправильные физические нагрузки и даже стресс (не особо влиятельный, но тоже добавляющий в копилку смерти пару лишних монет) – всё это срезает Суо два года, оставляя её организму ещё меньший срок.

Это простая математика для младшеклассников – шесть минус два равно четырём.

Врач удивляется – как Нико вообще умудрилась дожить до восемнадцати? – Айзава не видит в этом ничего, чем можно было бы восхититься.

– Значит, мне и пересадка уже не поможет, – находит в себе силы уточнить девушка. Хотя Айзава сомневается в том, что она делает это через силу или страх – смерть её не пугает.

– Мне очень жаль, Суо-сан.

Шота молча встаёт и выходит из кабинета. Он не умеет в красивые слова и жесты. Его лёгкие вот-вот лопнут от боли и нехватки кислорода.

Нико смиренно улыбается и следует за ним. Она не может в истеричные рыдания и причитания. Её лёгкие – странно – больше ни капли не болят.

Это хаос. Безумие. Настоящий коллапс.

И у них нет возможности желания обратить всё в лучшую сторону.

xxxii.

Городские улицы по ночам по-прежнему мрачные и воняют человеческими пороками. Полнятся страшным гулом и изредка рушатся от вычурных, показушных злодеев, которые брошены настоящими преступниками для отвлечения внимания. Не будь так, то откуда в геройском мире могли бы взяться мафия, торговля органами и наркота?

Айзава больше не осматривается по сторонам – у него есть чётко определённый маршрут, протоптанный не раз и не два. Да и смысла не имеет: разве может в этом маленьком законно-преступном квартале что-нибудь поменяться?

Обойти вонючий круглосуточный ресторанчик тайской кухни, где повара не знают ни слова на тайском. Миновать стриптиз-клуб «Вишенка». И, наконец, спуститься в подвал по отремонтированной лестнице между косплей-баром «Карнавал» и непонятной закусочной, где и названия-то не вспомнить, кроме часов работы «с девяти до двух».