Да, всё во мне кричало против того, чтобы тихо уйти в предполагаемую ночь. Обучение велело мне сражаться, найти любую возможную альтернативу смерти. Только колода была сложена, и у дилера были все тузы. У меня даже не было джокера. Не было ничего, кроме острого чувства беспомощности перед моим нынешним положением и надвигающейся судьбой.

— Я хочу жить, — прошептав, прижалась спиной к прутьям и соскользнула на пол, чувствуя твердый металл и прохладный бетон. Мой гнев прошёл. Осталась лишь печаль. Я прогнала её. Не могла сдаться.

Зашуршала одежда. Прохладные руки коснулись моих плеч. Я не отстранилась, слишком захваченная этим нежным жестом. Вайят сжал напряженные мышцы, и я расслабилась в импровизированном массаже. Горькие слезы жгли глаза, но не проливались.

— В первый раз умереть было не так уж плохо, — сказала я. — Я цеплялась за тебя, когда дела шли совсем плохо. Никогда не переставала верить, что ты придёшь за мной. Это было проще, из-за нашего счастливого конца. Легче поверить в спасение.

— Я так старался найти тебя.

— Знаю. — Протянула руку и переплела свои пальцы с его, такими сильными и прохладными. — Но теперь всё во мне кричит, чтобы я боролась и выжила, и я просто не могу смириться с тем, что умру меньше чем через два дня. Не хочу снова умирать.

— Мне жаль, что не могу отмотать всё обратно, Эви. — Его голос был настолько тихим, едва громче шепота. — Но я не могу. Это было неправильно. Все это неправильно.

Он поцеловал меня в затылок. По спине побежали теплые мурашки. Я подумала о библиотечной лестнице и о том, как реагировала на его прикосновения и поцелуи. Всё осложнялось явным влечением тела Чалис к Вайяту, которое, в свою очередь, стало и моим влечением. Оно изменило мою существующую привязанность в нечто иное, в нечто близкое к действительному желанию. Во что-то, чему я не могла уступить, когда ни у кого из нас не было шанса на счастье.

— Мы ничего не можем отменить, — сказала я. — Мы не можем ничего изменить. Может, и никогда не сможем. Моя роль закончилась, и я никогда не должна была быть здесь, чтобы остановить гоблинов или полукровок, или кого-то ещё, чёрт возьми, замешанного в этом дерьме, но я здесь. Теперь мы оба в нём, и я не собираюсь провести остаток своей оставшейся жизни, гния в этой вонючей камере. Это не про меня, и знаю, что не про тебя.

— У тебя есть какие-нибудь блестящие идеи, как выбраться отсюда? — Он стукнул меня по макушке кончиком пальца. — Потому что этот кристалл не дает мне воспользоваться даром, и если ты не научилась гнуть металл…

— Я работаю над этим.

Я отодвинулась достаточно далеко, чтобы обернуться. Опустилась на колени перед решеткой и взяла его за руки.

— Хватит о прошлом, — произнесла я. — Мы должны думать только о настоящем и ни о чём другом. Ни почему, ни как, ни кто, и уж точно никакой жалости к себе. Договорились?

— Договорились.

— Ты лжёшь?

— А ты?

Я сверкнула глазами. Какого чёрта?

— Жалость к себе — это твое дело, а не моё.

Жесткая линия рта не изменилась. Ни намека на то, о чём он думал. Просто загадочный взгляд, который действовал мне на нервы.

— Что, Вайят?

— Просто ты что-то бормотала, пока была без сознания. Ты просила кого-то простить тебя. Это был Алекс?

— Нет. — Мне следовало согласиться и притвориться. Открытость не была моей сильной стороной, но я должна была кому-то рассказать. Вайят поймет. — Сегодня я подстрелила невинного. Он встал на пути, и я выстрелил в него.

— Он умер?

— Не знаю. Не думаю.

— Но это был несчастный случай?

— Да, но он никогда не узнает, почему в него стреляли и что за тварь гналась за нами по улицам.

— Ему лучше не знать.

— Это не снимает с меня ответственности.

— В моих глазах — да. Нельзя зацикливаться на одной ошибке, Эви.

— Как ты?

Он хмыкнул, недовольный таким поворотом.

— Я твой куратор. Жить и потакать своим желаниям — это прерогатива моей работы, особенно когда ты единственный выживший член команды, которую возглавлял четыре года, и которая оставалась в целости дольше, чем любая другая триада. Я вложил слишком много в эту работу, а всё остальное поставил на кон ради тебя. Уж прости за то, что потакаю своим эмоциям.

Я изогнула бровь. Для человека, обычно столь сдержанного в своих чувствах, он слишком многим поделился. Прямо полоскание своего грязного белья. Должно быть, невероятные ощущения. С минуту Вайят смотрел на меня, скривив губы в напряженной гримасе. Я пошевелила бровями. Его губы дрогнули. Я скосила глаза.

Вайят громко рассмеялся. Он потянул меня вперед, и я неуклюже его обняла. Его теплые руки обнимали меня за плечи, защищая и любя. Не хотела отпускать его, но холодный металл впивался в мою левую грудь. Я хмыкнула; он ослабил хватку. Отодвинулась на несколько дюймов.

Наши лица были так близко, что рты почти соприкасались. Его горячее дыхание касалось моих щек, нежно лаская кожу. Я смотрела на его губы и вспоминала, какие они на ощупь и вкус. Меня опалило жаром, словно от его поцелуев. Я хотела снова ощутить эту всепоглощающее томление. Знать, что каждый дюйм его тела хотел меня, каждый мускул гудел от желания. Я никогда не чувствовал этого раньше, в моей первой жизни. Как у охотника, у меня не было времени ни на что личное. Жизнь — это работа, удовольствие всегда второстепенно. А удовольствие с коллегой было запрещено.

Я откинулась назад, увеличивая расстояние между нами. Сейчас не время и не место заниматься подобными вещами. Дюйм твердой стали через каждые четыре дюйма был непреодолимым препятствием. Не говоря уже о его болезненности.

— Хватит жалеть себя. Верно? — спросила я.

— Верно, — кивнул он.

— Хорошо. — Стала осматривать камеру, делая вид, что восхищаюсь окружающей обстановкой и рассматриваю каждую (несуществующую) деталь спартанского пространства. — Итак, что ты делаешь, чтобы развлечься?

— Театр теней.

— Удивительно, что вы ещё в здравом уме, мистер Трумен.

— Ты можешь сосчитать количество бетонных блоков на задней стене. Я сделал это дважды.

— Я пас.

— Странно, но во второй раз я сбился со счёта.

И снова его слова прозвучали совершенно невозмутимо.

— Я бы тоже начала волноваться, если бы такое произошло в третий раз.

— Хочешь посчитать со мной?

— Я лучше обойду свою камеру и проверю каждый прут решетки на прочность, вдруг получится.

— Я пробовал, но удачи.

— Весёлого счёта.

* * * * *

Тюремные камеры оказались старыми, вероятно, их не использовали лет пятьдесят, но они всё ещё оставались надёжными. Ни один прут не дрогнул и не пошатнулся, а замок на двери был крепким. Никаких обломков металла, ничего, кроме ведра, в которое можно помочиться. Моё усердие окупилось усталостью и потраченным впустую часом.

Вайят лежал на спине посреди камеры, уставившись на бетонную стену. Наверное, считает блоки, как и говорил. Сложно сказать, но мне всё равно. Я была на взводе и на несколько дюймов приблизилась к клаустрофобии. Не могла оставаться в клетке. Одно дело быть связанной, и совсем другое — запертой. Достаточно места, чтобы двигаться, но недостаточно, чтобы по-настоящему размять ноги.

Рядом звякнул металл. Вайят поднялся на ноги, и мы двинулись к выходу из наших камер. Дальний левый конец коридора заканчивался стальной дверью. С нашей стороны была ручка, но ни замка, ни окна.

Опять шум с той же стороны.

— Кто-то идёт, — сказал Вайят.

Щёлкнул замок. Я вздрогнула от скрежета ржавого металла. Дверь распахнулась, и на голый бетонный пол упал прямоугольник желтого света. Внутрь вошли три фигуры.

Двое стоявших прямо были полукровками, их было легко узнать. Настоящие вампиры похожи на Айлин: высокие, стройные, белокурые, с ярко выраженными клыками и лавандовыми глазами. Процесс заражения не может изменить рост или телосложение человека, но он меняет цвет волос и глаз. У полукровок волосы в крапинку, как после неудачной перекиси, и опаловые глаза, которые с одной стороны кажутся фиолетовыми, а с другой — естественного оттенка. На половине двух миров, но с радостью не ждут ни в одном.