Пыталась дышать ртом, но всё равно чувствовала зловоние. Оно пронизывало комнату, воздух, чувства, кожу — всё. Я думала о Максе и собиралась увидеться с ним в ту ночь, когда покинула кровать Вайята, настолько уверенная, что он может помочь, рассказать мне что-то о союзе, который в то время был всего лишь слухом. Кто-нибудь скажет мне, это достоверный факт или вымысел.

Сделала ещё один шаг внутрь, меньше чем на фут от разорванного и испачканного матраса. Я изучала пятна крови. Большинство из них были в одном месте, и воображение, а не память, подсказало мне их источник. Желудок сжался, желчь подступила к горлу. Ещё больше крови усеяло изголовье рядом с грязными наручниками. На бетонном полу виднелись ничем не примечательные следы, но не было видно ни формы, ни размеров, только следы множества ног. Неужели Вайят стоял там на коленях? Держал меня за руку? Смотрел, как я хватаю ртом воздух и наконец умираю?

Наручники сковывали мне запястья, кандалы — лодыжки, меня удерживали в плену почти три дня. Большая часть пролитой крови была моей, но я чувствовала некоторое подобие удовлетворения, зная — потому что была уверена, что сильно сопротивлялась, — что какая-то крошечная часть её принадлежала моим похитителям. Знала, что меня пытали здесь, потому что Руфус говорил об этом. Знала, что умерла здесь, потому что так сказал Вайят.

Но ничего не находила об этой комнате в своей памяти. Совсем ничего.

Комната накренилась. Я упала на колени, обхватывая себя руками, крепко их сжав. Всё тело дрожало. Постепенно я начала терять самообладание. Если вид этого не потряс мою память и не вернул воспоминания, неужели следующие сорок восемь часов действительно изменят ситуацию?

— Эви? — Алекс оказался передо мной, присев на уровне моих глаз. Он держал меня за плечи и мягко потряхивал, пока я не встретилась с ним взглядом. Два синих омута беспокойства выбили меня из нисходящей спирали.

— Эви, ты здесь?

Я облизнула губы, ощущая вкус смерти.

— Здесь.

— Ты помнишь?

Слезы, горячие и горькие, жгли мне глаза. Я не моргала, только вздрагивала. Искала ответы в его глазах и не находила. Оказалось, я сильнее этого. Вдохнула и задержала дыхание, представляя, как кислород очищает меня, заряжает энергией. Сосредотачивает меня на продолжении работы. В тревоге Алекса я увидела Вайята — он ждал меня, рассчитывая, что спасу его и все исправлю. Сделаю то, ради чего он меня сюда привел.

— Нет, — выдохнула я. — Я пыталась, но ничего не вышло.

— Не знаю, какие воспоминания ты потеряла, — проговорила Айлин, — но, возможно, память — это не то, что привлекло тебя в это место. Возможно, нам суждено было встретиться.

— Я не верю в судьбу.

— Нет? Трумен придает большое значение судьбе и удаче.

Я подумала о Товине и видении, которое привело нас к этому моменту, — слепой приверженности Вайята этому светлому, счастливому будущему. Мой куратор привел в движение все эти события, и уже через два дня это будущее замаячит на краю тьмы. Один нежный толчок, и он упадет в пропасть вместе с моей жизнью и его свободной волей. Так много страданий ни за что.

Используя Алекса, как рычаг, встала. Он закрыл меня телом, и я не противилась. Айлин небрежно стояла в дверях, внешне не обращая внимания ни на вид, ни на запах комнаты. Это удивило меня, ведь дерево окружало её со всех сторон. Отполированное или нет, оно должно вызывать дискомфорт. Не говоря уже о её остром обонянии.

Нет, её ноздри раздувались каждые несколько секунд, в такт вздымающейся и опадающей груди. Она чувствовала это, просто хорошо скрывала.

Я стояла к ней лицом к лицу, ничуть не смущенная её ростом.

— Слепая преданность Трумена идее судьбы — вот почему его собственный народ пытается его убить.

Она выгнула тонкую бровь.

— Я думала, что его люди пытались убить его, потому что он обладает информацией, которую они не хотят обнародовать.

— Это безумие. Они думают, что он предатель. Ни один человек не выиграет от захвата власти вампирами и гоблинами. Мы все будем страдать.

— За исключением людей, вознаграждённых за то, что они наблюдают со стороны, как это происходит.

Комната вдруг показалась на двадцать градусов холоднее, стены слишком близко. То, что она предположила, было невозможно. Гоблинам нельзя доверять. Никто из здравомыслящих людей не заключал с ними сделок и не ожидал, что они выполнят все условия. Не без вампира, чтобы гарантировать это.

— Это безумие, — огрызнулась я.

— Они схватили Вайята, потому что он похитил одного из них и пытал. Они думают, что он стал мерзавцем, вот и все. Ты заставляешь меня видеть заговоры там, где их нет. У тебя нет никаких доказательств.

— В этом ты права, Эвангелина. У меня есть только подозрения и опыт.

— Ну, у меня тоже есть подозрения и опыт, леди.

— Тогда я прошу прощения за высказанное предположение, но мое предыдущее замечание остается в силе. Мы должны были встретиться, ты и я. Мы сражаемся с общим врагом, и у нас заканчивается время.

— Думаешь, мы должны помогать друг другу?

— Знаю.

— Потому что ты довольна статус-кво и не хочешь, чтобы твои соплеменники стали доминирующим видом?

— Я не хочу, чтобы гоблины стали доминирующим видом. Вампиры не могут доминировать над людьми, но мы всё-таки высшая раса. Ничего не изменит этого.

Я фыркнула:

— Так чем ты можешь мне помочь?

— Ты когда-нибудь слышала о Мо'н Рате?

— Панк-группа?

— Это древний вампирский ритуал, — сказала она, не обращая внимания на мой сарказм. — Мы живем долгой жизнью и иногда забываем. Мо'н Рат помогает нам восстановить забытые воспоминания. Я никогда не пыталась сделать это с человеком, но, как уже говорила, ты не совсем человек. Это может сработать.

Алекс предложил гипноз. Айлин — вампирский ритуал памяти. Как бы ни предпочитала ждать того, что окажется за дверью номер три, я должна была что-то предпринять. Воспоминания не возвращались сами по себе, так что мне придётся покопаться. Или пусть кто-то другой копает.

И почему она настаивала, что я не совсем человек? Был ли это ещё один побочный эффект проклятого заклинания воскрешения? Если так, то Вайяту грозит взбучка.

— Предположим, что мы это сделаем, — проговорила я. — Чего ты хочешь от сделки?

— Просто остановить альянс. И, конечно же, я убью вампиров-предателей.

Посмотрела на Алекса. Выражение его лица было слегка застывшим. Это было знакомо — так бывает, когда всё вокруг становится слишком странным. Рано или поздно он привыкнет к этому, но сейчас его невинность освежала. Это напомнило мне, за что боролись триады: за конфиденциальность. Мы держали Падших в строжайшем секрете, а остальной мир шёл своим весёлым путем. Неудача означала, что по городу будет ходить гораздо больше людей с такими же выражениями лица, как у него.

— Ты не обязан мне больше помогать, Алекс, — сказала я.

— Да, понимаю, — согласился он.

— Ты можешь уехать из города, подальше от всего этого.

— Мне больше некуда идти. Чалис была моей семьей.

Я коснулась его щеки тыльной стороной ладони, мое сердце наполнилось благодарностью.

— Трогательно, — сказала Айлин, — но мы должны идти.

Предоставьте вампиру испортить нежный момент. Я повернулась к Айлин.

— Ты знаешь кого-нибудь, кто может выполнить этот ритуал? Кто-то заслуживающий доверия?

— Знаю, — ответила она. — Я сама.

51:50

Мы оставили машину Алекса у железнодорожных путей. У меня не было ни малейшего желания возвращаться на заброшенную станцию, к этому времени марка и номер машины уже выданы каждому полицейскому в городе с работающей рацией. Айлин подвела нас к своему припрятанному автомобилю — спортивной машине последней модели с тонированными стеклами. Она выглядела так, как будто на ней ездил какой-нибудь богатый адвокат.

Айлин меня удивила, пройдя по заросшей травой парковке без какой — либо защиты: ни шляпы, ни перчаток, ни даже зонтика. У вампиров сильная аллергия на прямые солнечные лучи. Они горят, как бумага под паяльной лампой, — шипящая кожа, дым, запах и сильная боль.