Что же было самым страшным? Когда он обернулся во всей своей демонической красе ко мне лицом или когда начал делать в мою сторону почти бесшумные, словно крадущиеся шаги, подобно огромному смертельно опасному хищнику? Удивительно, что его глаза при этом не отражали бликов проникающего возможно из окон за кроватью тусклого света. Зато размытые мазки сильно приглушённого освещения идеально ложились на его гладиаторскую грудь и вылепленный под тонкой кожей впечатляющий пресс. Мощная трапеция, округлые плечи и не менее прокачанные бицепсы тоже добавляли свою исключительную изюминку к полной картине. Слава богу, всё, что шло ниже брюшного пресса, было скрыто чёрной тканью брендовых джинсов. Пока ещё было скрыто…
– Ну что, Воробушек? Будем знакомиться ближе? – произнёс едва не рыча от нескрываемого довольства и ухмыльнувшийся хищным оскалом Демон. После чего в его правой руке что-то щёлкнуло и… В плотном воздухе тёмного пространства прорезался ещё один тусклый блик, отразившийся от выпущенной на волю острозаточенной стали холодного клинка.
***
Почему?.. Почему я не могу кричать и сопротивляться? Кажется, что уже вот-вот двину рукой и хоть как-то сумею пошевелиться, но любая из всех моих сотен тысяч попыток заканчивалась полным провалом или шоковой парализацией. Прямо, как сейчас. Когда на меня двигался огромный тёмный демон во сей своей жутчайшей красе и с перочинным ножом наперевес, а я при этом не могла хоть что-то из себя выдавить. Простонать или, на худой конец, просипеть сдавленным шёпотом хоть какое-то подобие мольбы. И то ещё не факт, что он меня бы услышал или возжелал внять моим просьбам.
А если бы и хотел меня слушать, разве бы стал опаивать наркотическим препаратом с таким ужасным воздействием на нервную систему? Так что, трясись, не трясись финал будет именно тот, который уготовили для меня заранее – неизбежный, фатальный, а может быть и летальный…
Только как не готовься к необратимому, всё равно им накроет с головой куда сильнее, чем страхами на спасительной дистанции. Этот Дьявол приблизиться всего через несколько секунд, сократив между нами последние шаги, сантиметры, миллиметры и попросту перекроет собой весь мир – прошлое, настоящее и будущее. Вернее даже, поглотит своей удушающей тьмой, заглядывая её бездонными недрами в распятую им душу через свои чернющие глазища.
– Дрожишь и боишься? Правильно, девочка. Меня надо бояться. Всегда…
Если бы это был действительно всего лишь кошмарный сон. Разве что в снах так не ощущают кого-то, настолько физически сильно, что даже сердце от этих ощущений начинает отчаянно биться с пугающими остановками. Что даже этому кому-то не стоит никакого труда вобрать своими рецепторами твою паническую дрожь, опаляя в ответ и горячим дыханием, и пробирающими до поджилок касаниями больших, властных пальцев. И не только пальцев, обхвативших моё лицо очередным жадным захватом полноправного собственника. Но и обжигающим бездушным холодом лезвия ножа, которое этот ликующий от столь лёгкой победы Дьявол играючи прижимал к моей щеке совсем близко от слезящегося глаза, слегка вдавливая в кожу. И поди разбери, от чего я цепенела ещё больше, забывая дышать и, соответственно, думать. От возможности быть порезанной на ремни этим долбанутым психом или же, от его прессующего воздействия, как физического, так и психического – такого огромного и необъятного, что невольно хотелось скончаться прямо на месте, лишь бы не видеть всего этого и не узнавать, что же меня ожидало в самые ближайшие минуты.
– Потому что страх – верный и самый разумный союзник самосохранения. И такой возбуждающе острый, когда читаешь его в чьих-то перепуганных до смерти глазках и упоительно сладкий, когда слизываешь с дрожащих губок, прямо как сейчас. – и излагался он отнюдь не высокопарными метафорами, а буквально делал то, о чём так самозабвенно говорил, нависая своим демоническим лицом… Подтверждая свои жуткие слова с хриплым (почти утробным) громким шёпотом показательным действом одержимого убийцы. А именно слизывая горячим языком по моим губам, будто и вправду пробуя меня на вкус, если не смакуя.
– Ммм… А ты реально сладкая, под стать своему запаху. Надо было попробовать тебя ещё в клубе, не отходя от кассы. А то зудит, блядь, уже почти целый час…
Господи, этому кошмару реально нет ни конца, ни края. Теперь он ещё для пущей убедительности решил потереться об меня, как тогда на танцплощадке, но ещё более плотнее и осязаемее, едва не наваливаясь всем весом своего тела. Если придавит собой ещё сильнее, точно тресну или задохнусь. Хотя я и без того уже задыхалась, особенно, когда вспоминала, что надо дышать.
И какое счастье, что между нами находилась пусть и жалкая, но хоть какая-то преграда из тканей одежды. Как раз она и не позволяла мне прочувствовать оголённой кожей всё то, что так настырно в меня вжималось в районе лобка, вызывая приступ жгучего шока с дичайшим желанием закричать во всю глотку. Потому что это что-то было не только очень плотным и твёрдым, как камень, но и явно очень большим. И такое, мне не могло почудиться.
По крайней мере, мне было с чем сравнивать – с тем же Денисом, который так же когда-то вжимался в меня, когда его пробирало на интимную волну, в большинстве случаев заканчивающуюся долгими поцелуями в засос и с языками. Или когда Дэн в такие сокровенные моменты заставлял меня “насильно” гладить и мять его драгоценное хозяйство прямо поверх джинсовой ткани. Если вспомнить по испытанным тогда ощущениям, то его эрегированный фаллос спокойно умещался в неполную длину моей ладошки, а по толщине так и вовсе не превышал двух пальцев. А тут…
Тут я понимала, что мне совершенно не хотелось узнавать каким у этого демона Арслана на самом деле был член – и по размерам, и во всей его первозданной внешней красе. Уж лучше пусть зарежет! Я не хочу! Не хочу ни ощущать, ни видеть, ни уж тем более прикасаться к этому! Или того хуже… Но об этом думать вообще не хочется. Как будто его слова и каждая из показательных манипуляций говорили о каких-то иных намерениях на мой счёт.
– Даже не представляешь… – на этот раз его звучный, едва не оглушающий голос бьёт по мозгам рычащим хрипом прямо через ухо, а его губы и прерывистое дыхание обжигают ушную раковину, как и каждое произносимое им слово. – Как мне хочется тебя разорвать… Буквально. А перед этим… Вспороть хуем до самого горлышка.
Не надо… Прошу!.. ПОЖАЛУЙСТА!..
Я опять попыталась это прошептать, но лишь беззвучно и едва-едва зашевелила губами, задрожав ещё сильнее и кое-как зажмурив глаза. Но последнее ни черта не помогало. Я всё равно чувствовала всё, что он делал. И то, очень скоро он заставил меня снова открыть глаза, сильнее надавив на скулы и щёки весьма хваткими пальцами и практически прорычав прямо мне в губы.
– А ну, посмотри на меня! Нет-нет, мой Воробушек. Ты будешь видеть всё и видеть только меня. Никаких побегов в спасительные фантазии или в тайные чуланы своих подсознательных убежищ. Только здесь и со мной! А за любую попытку проделать это на моих глазах, буду наказывать соответственно…
Ну, а что мне ещё оставалось? У него же был нож, который сильнее вжался в мою щёку и смертельной опасности коего не уступали те же пальцы вцепившегося в меня демона. Но, наверное, куда страшнее было наблюдать и чувствовать с каким изощрённым садизмом этот Дьявол принялся меня то ли ласкать, то ли изучать, даже на время отложив в сторону свой скиннер[1]. Как будто намеренно растягивал удовольствие или ещё больше сытился моей беспомощностью и реакцией моего тела на его “изысканные” манипуляции. С каким неспешным любованием скользил по моему телу горячими ладонями, то погружая пальцы одной руки в волосы на затылке, то другой обхватывая полушарие груди прямо вместе с чашечкой лифчика и поверх блузки.
И ведь не просто лапал или ощупывал, словно приравниваясь к моим размерам и полученным ощущениям, а подобно какому-нибудь конченному фетишисту вслушивался в мою ответную дрожь и порывистые всхлипы, всматривался в выражение моего лица и блестящие от нескончаемых слёз глаза. Или того хуже, начинал меня “обнюхивать”, как я это называла, пусть и не слышала при этом характерных звуков. Но, кажется, на мне не осталось ни одного квадратного сантиметра, где бы не успели побывать его руки и над которыми не прошёлся кончик его носа, как и ощущаемые даже через ткань джинсов густые волоски бороды. Он успел наследить везде своими изучающими прикосновениями, где только можно и не можно, разве что ни разу так и не притронувшись к моей промежности и, видимо, оставив её на ближайший десерт.
