Слова, небрежно брошенные чернокнижником, ввели Асаху в ступор. Он не понял, к чему шаман их сказал, и даже не сразу нашелся, что ответить.

— Ч… Что ты несешь? — голос юноши дрогнул, а грудь болезненно сжалась. Треклятые напоминания о пророчестве уже успели ему порядком проесть плешь.

Тору усмехнулся:

— «И будет Охотник жаден и самовлюблен, и заберет он с небосвода самую яркую Звезду…» — процитировал шаман предсказание. — Я думал, что Охотник — это Рё. Имя-то удивительно подходящее, — улыбка пробежала по его обновленному лицу. — Но сам подумай. Это ты, ослепленный своими чувствами, вырвал Хоши-сан оттуда, где ей самое место. Не Рё. Ты.

— Вранье, — выплюнул Асаха. — Это было её решение.

— О, и что же? — слова мужчины звучали насмешливо и снисходительно. — Убежала бы она, не окажись ты рядом? Разве не ты, Хао, упоенный мыслью, что она будет твоей, подтолкнул ее в неизвестность, когда бедная девочка в отчаянии уже решила смириться со своей судьбой? — Юноша закусил губу, вспоминая день побега из поместья. Тогда попытка Хоши что-то изменить провалилась, и он нашел ее плачущей, сидя на земле, а она едва могла передвигаться. Девушка бы ни за что не ушла, если бы он не сказал, что последует за ней, и не помог бы ей. — Ты так был ослеплен желанием заполучить Звезду, что и не подумал, а не лучше ли ей остаться на небосводе.

— Я не Охотник, — больше для самого себя произнес Асаха. В словах Тору был смысл, и он это понимал, но как такое может быть? — Я люблю её, и она любит меня.

— Что, кстати, не противоречит пророчеству, — заметил шаман. Юноша смотрел на учителя затравленным взглядом и не хотел слушать ни единого довода. — Помнишь, что там говорится?

— Каждое слово, — процедил Асаха. — Звезда угаснет в руках Охотника, и тогда придет Король.

Колдун кивнул и подошел к юноше ближе. Он по-отечески положил ему ладони на плечи и заглянул прямо в глаза:

— Ты понимаешь? Хоши ждет гибель, если ты не угомонишься и не откажешься от нее.

Асаха молча смотрел на мужчину, раздумывая над его словами, но после произнес:

— Ты не убедил меня, что Рё — не Охотник. Он ведь…

— Да-да, ты прав, — согласился Тору, убирая руки. — Он помешан на Хоши-сан. Поэтому я и подумал, что Рё — это он. Когда этот тип пришел ко мне, то был одержим идеей вернуть свою невесту. И в этом вы с ним похожи, разве нет? — усмехнулся шаман, на что у юноши непроизвольно сжались кулаки.

— Не смей сравнивать меня с этим жалким ублюдком. Он — всего лишь высокомерный выродок, который хочет получить то, что по доброй воле бы ему не досталось.

Учитель прикрыл глаза от досады. Ученик не понял ничего из того, что он сказал.

— Иногда людям лучше, чтобы все шло так, как заведено. Выдергивать их из привычного уклада ради своей прихоти — плохая идея.

Асаха лишь хмыкнул, скрестив на груди руки. Тору понятия не имел, о чем говорит. Такая, как Хоши, не должна была быть среди всей той грязи, что витала в поместье в мыслях людей. Она достойна лучшего. Достойна того мира, что он собирался ей показать.

— Достаточно нотаций. Хочу еще потаскаться в своей, как ты выразился, «туше», — парень ядовито усмехнулся.

Обреченный вздох вырвался из груди колдуна.

— Что ж, Хао. Твоя воля. Да придет Король, что Землю напоит кровавыми слезами…

Возвращаться в тело, несколько дней пролежавшее без движения, оказалось занятием болезненным и мучительным. Асаху окутывал холод и мрак, но он не мог открыть глаза, хотя и слышал иногда то, что происходило возле него, чувствовал, как кожи касаются липкие лапы шинигами… Юноша пришел в себя на третий день, и первым, что он увидел, было обеспокоенное лицо Нобу.

— Я думал, что ты не проснешься, — тихо, почти безжизненно, произнес парнишка.

Асаха вспомнил его крики и заплаканное лицо, когда он прибежал к храму и увидел, что Тору мертв. Рё схватил мальчика за волосы и бросил своим прихвостням, сказав, чтобы держали мелкого демона подальше. Парень попробовал изобразить подобие улыбки, чтобы показать, что он рад видеть маленького шамана, но ему не удалось. Все мышцы саднило, и он и думать не хотел, на что похоже его лицо после работы воина.

— Они забрали Хоши-сан, знаешь? — прошептал Нобу, и Асаха лишь закрыл глаза, болезненно сглотнув. — Эй, Хао-сан, — юноша вновь взглянул на мальчика. — Ты же спасешь ее, да?

Ребра саднили так, будто грудь стягивали тугие обручи, и попытка парня набрать в легкие в воздуха, чтобы произнести хоть слово, заканчивались глухим кашлем, который делал еще больнее. Однако, он нашел в себе силы.

— Да… — просипел Асаха, проваливаясь в сон. — Да…

Мальчик кивнул и, сменив компресс на лбу юноши, вышел из комнаты.

***

«Поместье феодала погрузилось во тьму» — вот, что шептали жители селения, опасливо проходя мимо высоких резных ворот. Земля, принадлежавшая роду Токугава и без того нагнетала мистический страх, как место, хозяев которого неизбежно преследовали несчастья, а с наступлением черной полосы для очередного владельца, это поверье окончательно укоренилось.

Прошло два месяца с того момента, как пропавшую аристократку вернули в стены отчего дома, и местные были уверены: вместе с молодой госпожой порог переступили злые духи. В имении с её появлением и впрямь воцарился хаос, и слуги в ужасе сбегали из него, один за другим. Каждый считал своим священным долгом рассказать, какие ужасы творятся по ту сторону ворот. Виной всей суматохе были зловещие перестукивания, разносившиеся эхом по всему дворцу. Они повторялись то днем, то ночью, каждый день и с завидной настойчивостью. Поначалу никто не придавал им значения, но потом всё же заподозрили неладное и начали искать вредителя: животное или же нескладного шутника. Когда все усилия обнаружить виновного оказались напрасными, людей обуял страх. Стали поговаривать, что так дух парня-демона напоминает о себе и зовет возлюбленную, что у него отняли, за собой, в мир мертвых.

Юи, юная служанка дочери феодала, была одной из немногих, кто остался в поместье, несмотря ни на что, но ее воля с каждым днем становилась все слабее и слабее. Ей было велено не отходить от госпожи ни на шаг, и она свято следовала указанию, но для пятнадцатилетней девчушки это была тяжелая ноша. День за днем она наблюдала, как медленно увядает некогда вызывавшая в ней трепетное восхищение Хоши.

Молодая госпожа стала бледной тенью себя прежней, безжизненной фигурой, плывущей по коридорам дворца. Напрасно ей приносили всевозможные яства — она к ним едва притрагивалась, и уговорам не внимала. Дорогие кимоно, что дарил ей отец, так и оставались запертыми в сундуках, и Хоши почти все время была в блеклых ночных одеждах. Распущенные волосы черной смолью растеклись по спине и осунувшемуся белоснежному лицу, и Юи тщетно пыталась привести девушку в вид, подобающий аристократке.

Слуги прятались от её глаз, наполненный холодной пустотой, боясь с ним встречаться. Они помнили, как еще совсем недавно юная госпожа светилась улыбкой и согревала теплотой лучистого взгляда, и то, что творилось с Хоши теперь, повергало их в печаль, и отчего-то становилось стыдно за то, что они не могут хоть как-то облегчить её участь.

Девушка молчала почти всегда, но если она решалась что-то сказать, то от её слов кровь стыла в жилах. Больше всего страдала Юи, которая всегда была рядом. С каждой репликой служанка все больше убеждалась, что аристократка медленно, но верно сходит с ума. Особенно из головы не шел случай двухнедельной давности.

— Как думаешь, звездам больно? — тихо спросила Хоши, стоя у окна и наблюдая за ночным небом. Лунный свет небрежно скользил по её лицу, отчего его бледность приобретала холодный голубой оттенок. Юи вздрогнула от неожиданности. Госпожа слишком редко заговаривала с ней, и она едва вспоминала, как звучит её голос.

— Больно? — переспросила служанка, обеспокоенно смотря на девушку.

— Когда они угасают навсегда? Им больно? — Хоши не отрывала взгляда от небосвода. Взгляд её был сосредоточенным и задумчивым, но голос лучился спокойствием.