Однако, чем дольше он смотрел на это великолепие, тем больше он желал увидеть среди него силуэт юной госпожи Токугава. Хотя бы на мгновение, хотя бы издалека. С того дня, как он узнал о ее существовании, она заняла все его мысли, и юноша, как ни старался, не мог изгнать ее образ из своей головы. Прошел месяц, но легче не стало. Скорее, наоборот. Асаха только и делал, что искал повод подойти к поместью, крутился возле него, как лиса возле курятника, но ни девушки, ни кого-то из ее благородного рода он не видел. Аристократы явно не любили лишний раз покидать дворец, и юноша впал в отчаяние. Впал до того момента, пока не пробежал слух, что при дворе феодала требуется дополнительная прислуга. Ни дня в своей жизни никому не служивший Асаха без тени колебаний ухватился за малейшую надежду вновь повстречать Ее. В жизни он так не унижался, как в ту минуту, когда выпрашивал работу у управляющего поместьем. Юноша клялся, что может делать все, что угодно, что готов на все, и он получил свой шанс. Но теперь, когда цель была достигнута, Асаха в сердцах усмехался: «Хороша будет встреча на троих. Я, Она и куча навоза».

— Эй, сынок! — вывел юношу из раздумий голос старика. — Не стой так. Нехорошо будет, если кто-то подумает, что ты здесь прохлаждаешься и задаром ешь хозяйский хлеб.

— Да, конечно, — спохватился Асаха, нагоняя конюха, который уже успел отойти от него на приличное расстояние.

Дни протекали в напряженной, изнуряющей работе. Юноша вычищал стойла, расчесывал коней, таскал сено и воду, вывозил навоз, латал прогнившие от сырости половицы конюшни, но терпел и не жаловался. Валясь к концу дня с ног и в беспамятстве оставаясь спать там же, среди животных, он даже забывал, зачем вообще во все это ввязался. Образ прекрасной аристократки мерк в его памяти с каждым днем, и он терял надежду вновь ее увидеть. Решимость его оставляла: прошел уже месяц, но он не встречал никого, кроме лошадей, изредка просыхающего конюха и прислуги, ухаживающей за поместьем.

В один из самых изнурительных дней нервы Асахи в конце концов не выдержали, и он решил сдаться. Тихо, под покровом ночи, собрав свои немногочисленные вещи в узелок, он, как вор, прокрался мимо громко храпящего Чиё и вышел в сад. Полная луна мягко освещала спящие сакуры, и теплый, теперь уже почти летний ветерок нежно касался лица юноши. Недолго думая, он устремился ко дворцу. Стоило только его обойти и пройти шагов двести, и все — вот она, свобода. И словно и не было ни этих унизительных недель, ни богатой девчонки, приехавшей из далеких земель императора и околдовавшей его разум.

«И платок ее я продам первому же богатею, — торжествующе подумал юноша, и засунул в руку карман, грубо сжав лежавший в нем сокровенный кусок мягкой ткани. Он заулыбался, увидев в двадцати шагах гладь круглого пруда, означающую, что треть пути он уже прошел. — И не буду больше вспоминать об этой избалованной, высокомерной, без…» — Асаха осекся, так и не закончив мысль. Ноги его точно вросли в землю и он, встав, как вкопанный, едва не раскрыл от удивления рот: на противоположном конце пруда он увидел Ее.

Она молчаливо стояла у самой водной глади. Ее свободное, будто сотканное из ветра белое кимоно нежно струилось в пол и слегка оголяло плечи. Распущенные темные волосы волнами ниспадали до самого пояса и подрагивали от легких дуновений ветра. При лунном свете аристократическая бледность девушки особо выделялась и делала ее в глазах юноши волшебным неземным созданием.

Асаха совсем забыл, кто он, и где находится. Он страждуще изучал изящные изгибы тела, мягкие линии складок кимоно, белизну нежной кожи… Однако, когда взгляд неземного создания, устремленный в звездное небо, скользнул на него, юношу захлестнула волна ужаса, срывая с него пелену забвения. Он. Простолюдин. Ночью! Стоит посреди сада феодала, советника императора, и бессовестно таращится на его дочь! Глаза девушки, широко распахнутые, удивленно моргали, смотря на него, и Асаха всем естеством чувствовал ее замешательство.

«Это же тот парень! — донеслись до юноши ее мысли. — Что он здесь делает?!»

«Бежать!» — только и промелькнуло в голове Асахи, как ноги сами понесли его в обратном направлении. Огибая деревья и кустарники он нёсся, не помня себя, и, когда он ворвался в конюшню, парень обессиленно рухнул на пол, задыхаясь от воздуха, рвано наполнявшего легкие.

«Черт… Черт… Черт! Что же теперь будет?»

Асаха принялся за работу рано утром, едва рассвет забрезжил на горизонте — заснуть ему так и не удалось. Трудился он еще усерднее обычного: вывез старое отсыревшее сено, заменил воду, почистил всем лошадям копыта и шерсть, и даже расчесал гривы и хвосты. Пока руки были заняты, юноша хоть как-то мог выгнать из головы беспокойные мысли, и ему было не так страшно от осознания прошедшей ночи.

— Экий ты сегодня прилежный! — диву давался старый конюх.

Юноша же, сидя на корточках и начищая щеткой стойло очередного коня, молился всем богам, чтобы за ним не пришли воины феодала. Почему его еще здесь и след не простыл, он и сам не понимал. Ночью он не осмелился уйти из-за того, что молодая госпожа наверняка подняла тревогу, и весь сад обыскивали в поисках парня-демона. Ну, а теперь? «Что меня останавливает?». Асаха уж было решил побросать все вещи и улизнуть, пока есть возможность, но из раздумий его вывел восклик Чиё, от которого внутри все похолодело.

— Моя госпожа!

— Вспомнила, что давно не навещала Бурана. Решила зайти, — донесся беззаботный, мелодичный голос аристократки, и от его звука нервы юноши натянулись, как струны. «Она знает, кто я. Знает, что это я был в саду».

Асахе не хотелось этого делать, но он, отложив щетку и вытерев руки холщовой тряпкой, медленно поднялся на ноги и обернулся. Взгляд его встретился со взглядом дочери феодала. Совершенная, идеально одетая в дорогие шелковые наряды, с цветами в ее красиво заплетенной прическе, она показалась ему ненастоящей, подобно искусственно созданному саду поместья. Та — вчерашняя девушка — была настоящей, живой: с ее распущенными волнистыми волосами, небрежно надетым кимоно, обнаженными хрупкими плечами и умиротворенным, освещенным лунным светом, лицом.

— Не знала, что у нас новый конюх, — проговорила девушка, внимательно рассматривая юношу. Тот растеряно отвернулся, ожидая, что вот-вот аристократка вспыхнет в гневе, а его схватят и обезглавят прямо здесь за то, что он следил за ней в ночи.

Старик Чиё пришел в ужас от поведения своего помощника и, подойдя к нему боком, взял его за затылок и усилием заставил нагнуться:

— Чтоб тебя! Поздоровайся с госпожой! — прошипел он. — Простите его поведение. Силы хоть куда, а манер у этого оболтуса никаких! — громко оправдался конюх, убирая от парня руку. Асаха, боязливо взглянув на девушку, поклонился уже самостоятельно, на что аристократка тепло улыбнулась.

У юноши затрепетало в груди от доброты ее взгляда и улыбки. Он мгновенно понял: не будет ни стражи, ни казни… Ничего не будет.

— Как твое имя, конюх? — спросила девушка, подходя к нему.

Юноша уж было раскрыл рот, чтобы ответить, но слова, к его ужасу, застряли в горле. От осознания, что он просто стоит, как идиот, что-то хрипит и краснеет, как спелый томат, Асахе захотелось провалиться сквозь землю. Немедленно. Лишь бы не встречаться больше взглядом с прекрасной свидетельницей его позора. Конюх же явно забавлялся с сложившейся ситуации, смотря попеременно то на госпожу, то на помощника, и едва сдерживался, чтобы не прыснуть со смеху.

— Мое имя Асаха, Токугава-сама, — наконец выдавил из себя несчастный парень и почтительно поклонился, посчитав, что это будет уместно.

— Асаха, — тихо повторила аристократка, от чего у юноши защекотало в животе. Звучало ли его имя когда-нибудь настолько нежно и мелодично? — Меня можешь звать Хоши-сама. Токугава-сама — это скорее мой отец.

«Звезда… Только такое имя ей бы и подошло», — про себя подумал юноша, и девушка вновь улыбнулась ему, от чего у него перехватило дыхание.