— В чем же?

— Помнишь золоторукого ублюдка? Его еще звали Цареубийцей.

— Джейме Ланнистера? А он тут при чем?

— Я ж их вместе видел тогда — и как она на него смотрела, и как он на нее — а толку-то. Не похищал, не трахнул даже, чтоб ей было что вспомнить. Смотрел-смотрел, а потом взял и сгинул — подох, говорят, да и хрен с ним. Вот моя Бриенна по нему два года и сохла.

— Это она тебе рассказала?

— Не она. Пацан, который тогда за ней таскался — Подрик Пейн. Сейчас его не узнать — боров да и только, рожа чуть не лоснится. Кастелян здесь, в Дарри, женат, детей наплодил. А тогда был тощий и робкий: рта при мне не открывал, когда я на него смотрел — краснел, как девица. Ну, когда я понял, что эту крепость так просто не возьмешь, стал искать обходные пути. Однажды я его позвал с собой выпить, а там припер к стенке. Он, конечно, сначала упирался — мол, нехорошо про леди так говорить, а как я его припугнул тем, что еще немного, и будет он за свою леди Неведомому свечку жечь — размяк и все мне выложил. Оказывается, мальчишка был не дурак, и все замечал и запоминал, только не знал, как сложить одно с другим. Я его послушал, подумал, и пришел к Бри с честным разговором — выложил все, что думаю про нее, про себя и про отца ее. Она меня слушала молча, непонятно — то ли слышит, то ли нет. Я не стал дожидаться, что она ответит и ушел — пусть все обдумает.

Думал я тогда, что ждать придется долго, ан нет — тем же вечером посылает за мной лорд Селвин. Прихожу к нему, а там и она сидит, прямая все, бледная, губы дрожат. А отец ее наоборот — сияет, как медный грош. В общем, согласилась она — я-то, конечно, знал, что не по любви, а скорее от отчаяния, и чтобы отца не огорчать. Мне, конечно, это не очень нравилось, но такая женщина стоит того, чтобы ее добиваться.

Короче говоря, звездный лорд был готов на радостях поженить нас чуть ли не тем же вечером, но хотел сделать все как положено — чтобы певцы, музыканты, гости, пир — вся эта ваша южная чепуха, ну и чтобы не подумали, будто невеста забрюхатела до свадьбы. Я подождал сколько надо — устроил себе мальчишник на славу — Тормунд вздохнул и улыбнулся, очевидно, от приятных воспоминаний — а с Бриенной до свадьбы так ни разу и не разговаривал.

— Почему? — Джон прервал друга. — Она не хотела?

— Я. Все, что надо было, я уже сказал, а остальное могло подождать. Поженили нас как полагается — обеты, плащи, провожание. А потом мы уехали в Дарри, и там я — тут, к удивлению Джона, грозный воин, вождь одичалых, человек, который мог перепить и переговорить кого угодно, крякнул, замялся и отхлебнул большой глоток вина — я сделал одну вещь.

— Какую?

— Да такую, какой ни одна баба от меня еще не видела.

— Что же ты такого сделал?

— Если ты хоть кому-нибудь расскажешь об этом, Джон, я тебя убью, хоть ты и король. — проворчал Тормунд и продолжил. — Я не тронул ее. Клянусь тебе всеми богами, лорд Сноу, я пальцем не прикасался к собственной жене целых полгода. При том, что спали мы вместе.

— Но почему?

— Потому что… она же не такая как наши вольные женщины — похитил, значит, ты сильный, хитрый, умный, счастливый, такому отдаться — за честь почтут. И не южные неженки, которые, увидев голого мужика, визжат и хлопаются в обморок. Бриенна — она другая, совсем другая. — с Тормунда слетело все его обычное бахвальство и удаль, он говорил серьезно. — И я хотел, чтобы у нас все было по доброй воле, когда она сама захочет.

— И ты дождался?

— В том-то и дело, что нет! Шесть лун прошло, седьмая началась, и у меня взыграло — в конце концов, я кто — муж или евнух? Да я любую бабу могу соблазнить, так что она будет за мной бегать как собачка и умолять, чтобы я ее трахнул. А тут не могу? Нет, ты пойми — она не отбивалась нарочно, ничего такого. Домом занялась — из рук вон плохо, но я молчал. Что хотела, то и делала, и потерпеть я был готов, но все-таки не до тех пор, пока у меня вставать не перестанет. Так что я взял дело в свои руки, и оказалось, что не так уж моя жена была и против — только показать это стеснялась.

— Нелегко тебе пришлось — да и ей тоже.

— А кому легко в любви, Джон Сноу? Только дуракам. Тебе вот было легко?

— Нет, не было. Ты ведь знаешь.

— Даа…

Мужчины замолчали, обдумывая сказанное и услышанное. Джон вдруг вспомнил Игритт — свою первую любовь, первую женщину, — и эти воспоминания, не лишенные прелести, но давно поблекшие, теперь несли на себе отпечаток разве что светлой грусти. Неужели настанет день, когда он так же бесстрастно будет вспоминать Дейенерис? И будет ли ему еще кого вспомнить на смертном одре?

Первое время после смерти жены Джон не мог думать о втором браке иначе, как с отвращением. Это казалось ему предательством Дени, их любви, всего хорошего, что у них было. Но чем больше времени отделяло его от дня ее смерти, тем менее мерзкой ему самому казалась эта мысль. И в конце концов, он смог честно признаться себе — одинокая жизнь страшила его. Дело было не в том, чтобы иметь женщину для удовлетворения — как раз без этого он мог бы обойтись при необходимости, пусть и стиснув зубы — а в том, чтобы рядом с тобой был кто-то, делящий и горе, и радость — более близкий, чем родственники, друзья или царедворцы. Только это должен быть человек, которому нужен он сам — Джон Таргариен. Не его корона, власть или роскошь придворной жизни, а именно он.

========== Глава 5. На Север! ==========

По пути Джон, поглядывая вниз, чтобы не сбиться с пути и делая привалы на ночь, чтобы и Визерион мог отдохнуть, развлекал себя тем, что вспоминал имена, замки и гербы северных лордов. Конечно, с тех пор, как мейстер Лювин заставлял его вместе с Роббом заучивать все наизусть, прошло слишком много времени, и слишком изменился сам Север: какие-то семьи исчезли, сменили имена и места обитания, кто-то перестал враждовать между собой, кто-то породнился. Но все, выученное в детстве, засело в его памяти накрепко, и Джон вполголоса проговаривал чужие девизы, пока не споткнулся на одном. «Здесь мы стоим» — дом Мормонтов, Медвежий остров, герб — стоящий на задних лапах черный медведь на зеленом поле. Правительница — леди Лианна Мормонт. Это имя отозвалось в Джоне пробежавшей по спине теплой волной и вызвало воспоминание из тех, что он стремился запрятать поглубже — одновременно приятное и стыдное.

Пять лет назад они с Дейенерис собирались совершить совместное путешествие по всему королевству, как сделали некогда король Джейехерис и королева Алисанна. Все уже начало портиться, и Джон надеялся, что поездка поможет Дени забыть о своей печали и снова сблизит их, не дав маленькой трещине превратиться в большую. Но в первом же замке, где они остановились, ворон принес известие, что в Дорне раскрыт заговор и вспыхнул мятеж. Дейенерис приняла решение лететь на помощь принцессе Арианне, а Джон отправился дальше один. В Винтерфелле его встретили тепло — Рикон и Санса устроили пир в честь короля, на котором было много тех, кто сражался бок о бок с Джоном в войне против Иных и других сражениях, старые лорды, помнившие еще Рикарда Старка, новая знать из вольного народа, заселившего обезлюдевшие после войны земли. Была там и Лианна Мормонт, твердой рукой правившая своим маленьким, но гордым островом.

При встрече Джон поразился тому, как она изменилась — из маленькой, всегда нахмуренной девочки, которая старалась держаться как взрослая и не показывать свою слабость, она превратилась в высокую, еще немного угловатую, но уже девушку. Лианна не стала красавицей, но в ней была диковатая, не заметная на первый взгляд прелесть — прелесть полевого цветка, выросшего в суровом краю, и расцветшего в тишине и вдали от людских толп. Джон весь вечер любовался на нее — в ней было что-то от молодого порывистого животного — лошади или сокола. В конце пира, когда большая часть гостей была уже пьяна, но музыканты еще не устали играть, он пригласил Лианну на танец и был удивлен как тем, что они почти одного роста, так и тем, что под нарядным платьем его рука ощутила не привычную для женского тела мягкость, а упругие, перекатывающиеся под кожей мышцы, больше приличные воину, чем девице. Впрочем, женщины Мормонтов всегда славились тем, что доспехи им было носить едва ли не привычнее, чем платья.