После того, как он утолил первую страсть и безумие оставило его, Джон с раскаянием подумал, что мог быть слишком груб, слишком напорист — он был первым и знал это, но у него-то никогда не было девицы, не знавшей мужчины до него. Но, когда он спросил об этом Лианну, та только помотала головой и зажмурилась — да уж, она-то не признается, даже если ей и было больно. Позже пришло время и для нежности — для того, чтобы изучать каждый изгиб и впадинку ее стройного тела и открывать его ей самой, и каждый вздох удивления и наслаждения, который она издавала, был для него лучшей наградой…

Джон очнулся от сладкой полудремы и потер затекшую шею. Что с ним произошло? Он еще никогда не спал с женщиной вот так, только поддавшись чувствам и не думая о своем долге, в чем бы он ни состоял. Почему же с Лианной все было по-другому? Так остро, так мучительно, и в то же время так естественно, как приход весны или восход солнца? Не потому ли он не вспомнил ни разу о том, что честь обязывает его взять Лианну в жены, что здесь дело было не в чести и не в долге, а в чем-то совсем другом и гораздо большем? Впервые он влюбился, ни о чем не думая и ни в чем не сомневаясь. И, если она чувствует то же самое, то с легкостью примет все, что он ей предложит. А если нет… что ж, на его стороне прожитые годы и опыт побед во множестве сражений, не только на поле боя.

========== Глава 8. Руки, сердце и корона ==========

В спальне Лианны не оказалось, в солярии тоже. Слуги на его ответы только качали головами — миледи-де рано встала, оседлала лошадь и уехала, не сказав куда. На краткий миг Джона охватил страх — что, если она почему-либо решила бежать и скрыться от него? Но он быстро подавил этот страх — Лианна, какой бы юной и неопытной она ни была, была из дома Мормонтов — дома, в котором не привыкли отступать перед трудностями или бежать от них — не зря же она первая призналась ему в любви, не зная, что услышит в ответ.

Предчувствие не подвело — Джон нашел ее на том самом берегу. Лианна сидела на клочке берега, покрытом хрустким черным песком, подтянув ноги к подбородку. Сквозь серую рубаху проглядывали очертания лопаток, тяжелую косу она перевесила на грудь. Джон подошел и опустился на песок рядом. Лианна повернулась к нему, и он увидел, что она плакала. Она заметила его внимательный взгляд и вытерла слезы ладонью, будто извиняясь за столь неуместную чувствительность.

— Ты плакала. Почему? Ты — он сделал паузу — жалеешь?

Лианна покачала головой.

— Нет, не жалею. Но… — она отвернулась, посмотрела на море, потом вздохнула, снова обращая взгляд на Джона, и наконец сказала то, что ее мучило:

— Мне кажется, я предательница.

— И кого же ты предала?

— Свое имя, свой остров и саму себя. — Не давая Джону возразить, она продолжила. — Я не помню своего отца, Джон. Только мать и сестер. Они всегда учили меня, что я прежде всего Мормонт, а уже потом все остальное. Мне часто это твердили, и когда моя мать с сестрами уехали на войну с Роббом Старком, мне было шесть, и они оставили. Я очень боялась, что не смогу оправдать возложенный на меня долг — и повторяла себе их слова каждый вечер, и жила надеждой, что скоро они все вернутся, а я снова смогу жить по-прежнему, когда моей большой заботой был урок у мейстера. Но никто из них не вернулся, и я осталась одна — последняя из Мормонтов, против целого мира, которому, к счастью, почти не было до меня дела. Но их слова засели у меня в голове и в сердце: с ними я просыпалась и засыпала, и все, что я делала, было подчинено э тому, чтобы как можно лучше защищать остров и его жителей от любых врагов и заботиться о них.

Война закончилась и в Вестеросе воцарился мир, а я продолжала жить так, как будто ничего не изменилось. И никогда не думала о том, чего хочу я на самом деле, любая мысль о собственных желаниях казалась мне чем-то диким, противоестественным, ненужным. Может быть, на меня так подействовали рассказы о предательстве моего кузена сира Джораха, который навлек позор на наш дом — не знаю. А когда я расцвела, и мои советники заговорили о браке, я согласилась с этим как с необходимостью — я знала, что рано или поздно мне придется выйти замуж, чтобы продолжить род Мормонтов. Для меня даже не имело значения, будет ли мне нравиться мой муж, будет ли он молод или стар, красив или уродлив, добр или нет. Но, конечно, я обрадовалась, когда мне предложили Мертона Мандерли — я знала, что он по крайней мере, молод, здоров и пригож лицом.

Лианна ненадолго замолчала, опустив голову вниз и ковыряя пальцем узелок на ткани бриджей.

— Я всегда восхищалась тобой, знаешь ли. Ты для меня был настоящим королем — бастард или нет. Твой образ был в моем сердце как образец — возможно, именно это было причиной моего равнодушия к будущему мужу, — я знала, что ни один мужчина все равно не сравнится с тобой. Но я никогда не мечтала о тебе всерьез — это было все равно, что мечтать о солнце или о звезде с неба.

— Я знаю — тихо ответил Джон.

— Это Санса проговорилась, да? Все же кое-что я не говорила даже ей. Девочкой я втайне мечтала о том, что сделаю что-нибудь такое — например, спасу твою жизнь, жизнь короля — чтобы ты обратил на меня внимание, выделил из остальных твоих знаменосцев.

— В этом не было нужды — я и так всегда помнил, что дом Мормонтов сделал для меня.

— Но все равно уехал на юг — Лианна покачала головой, с улыбкой вспоминая свою детскую обиду. — и я вспоминала тебя, сначала почти каждый день, потом реже, но не забывала никогда. И когда мы встретились в Винтерфелле пять лет спустя — я словно на крыльях летала при мысли, что ты не забыл меня. Воспоминания о том пире стали моим маленькое тайным сокровищем, но, конечно же, я и думать не смела о большем. А вот когда я увидела тебя на пиру в Новом замке — меня поразило, насколько настоящий ты не был похож на мое воспоминание. Ты был старше, выглядел уставшим и грустным — и я захотела тебя. Не только как мужчину, любовника. Всем моим существом завладело одно желание — чтобы ты стал частью моей жизни, и чтобы я стала для тебя тем же, чем ты был для меня все эти годы и даже больше. Я захотела этого с такой силой, что испугалась сама. Со мной никогда ничего подобного не было до этого, я не знала, что делать с этими чувствами и желаниями.

Я не хотела сначала, чтобы ты приезжал на мою свадьбу — но Мертон все решил без моего согласия — не спорить же было с ним при всех. Наверное, на людях я казалась спокойной, но каждый раз, когда я замечала твой взгляд — внутри меня загорался пожар, мне казалось, что любая вещь, стоит мне ее коснуться, должна вспыхнуть, так внутри меня все пылало. Вот поэтому — она, наконец, снова посмотрела Джону в глаза — я решила открыться — не было сил все это носить в себе. «Пусть он отвергнет меня или даже посмеется надо мной» — думала я — «и мне станет легче, по крайней мере, я перестану надеяться и мечтать, и смогу снова быть просто леди Мормонт, которая твердо знает, в чем ее долг и смысл жизни».

— Но этого не случилось — ответил Джон — и я рад этому. А что до предательства — то я не знаю, есть ли на это правильный ответ. В моей жизни я столько раз предавал кого-то, потому что это твердил мне мой долг, что уже не могу сказать, что правильно, а что нет. Обеты и клятвы связывают нас как путы, и иногда приходится разорвать одну веревку, чтобы потуже затянуть другую — и кто скажет, какая из них важнее?

— Но кто знает, не было ли это правильнее? Ты ведь сам мне говорил в лесу.

— Говорил. Тогда для нас и правда не было будущего. А теперь оно есть. И если я не смог бы отказаться от тебя, проведя с тобой ночь, то уж тем более не могу и не хочу делать этого сейчас, когда ты открыла передо мной душу и подарила такое счастье.