Гермиона впервые за длительное время счастлива. В голове пусто, тихо, она вкусно пообедала маминой стряпней, а сама мама сидит рядышком и крепко ее обнимает. Разве может быть что-то лучше этого?

В голове кто-то надменно хмыкает, и Гермиона мгновенно леденеет. Паника медленно просачивается сквозь кожу, наполняя собой вены, и расплывается по телу вместе с кровью.

Она должна рассказать матери обо всем. Потому что Рон не собирается отпускать ее просто так.

***

Гермиона сидит в уютной гостиной дома Грейнджеров, перекатывая в чашке остатки чая с молоком. Слишком сложно решиться. Комок в горле все еще давит на стенки, предупреждая о последствиях, но Гермиона готова наплевать на боль — какой-то необъяснимый, панический страх наполняет тело, полностью затмевая разум и любые другие чувства. Рон все еще не показывается, но она ощущает его присутствие каждой частицей, каждой клеткой. Он гнетет ее неизвестностью, специально прячется вместе с другими где-то в недрах сознания — доводит ее до срыва мнимой безопасностью, даже не скрывая своих намерений.

Гермиона чувствует, что если сейчас же не расскажет матери о своих проблемах, то просто-напросто исчезнет — Рон, устав мучить ее морально, взмахнет своей волшебной палочкой и заберет ее с собой в магический мир. А она не хочет в магический мир — она боится его.

— Гермиона, ты уже десять минут смотришь в одну точку. Все нормально? — миссис Грейнджер хмуро и с беспокойством поглядывает на дочь, откладывая на стол вышивку, которой занималась до этого. Она чувствует, что что-то не так. Состояние дочери ее немного пугает.

— Нет, мам… — Гермиона глубоко дышит, пытается сглотнуть непроходимый комок в горле и успокоиться. Несмотря на все ее усилия, тело не хочет отзываться — оно мешает, всячески препятствует, но Гермиона решается — это ее единственный шанс. — Мам… я слышу голоса. В моей голове постоянно шумно, кто-то разговаривает, кричит, и от этого я регулярно чувствую боль. А еще… а еще… — она закашливается, но упрямо продолжает выдавливать из себя слова. — Еще есть Рон. Он сказал, что я на самом деле часть волшебного мира, а он мой настоящий муж. А Драко… похитил меня, — с каждым словом дышать становится труднее, комок в горле, кажется, уже до крови расцарапал горло, но слова выплескиваются из Гермионы бурным потоком — она так долго держала это в себе, замыкала на сотни замков где-то глубоко внутри, никому не позволяя дотрагиваться до этого живого, больного, чувствительного. К этой позорной, нежелательной части ее сущности, доказывавшей ее слабость. — Мам, мне так страшно!.. Рон говорит, что он защищает меня от монстров, которые только и ждут момента, чтобы съесть меня, но я не верю ему. Он накричал на меня в поезде, но я слишком боюсь его… и-и… — Гермиона начинает рыдать, ощущая, как внутри нее закручивается необъяснимый водоворот — тот в ярости швыряет внутренности из стороны в сторону, тушит мощной волной всякую надежду и затягивает плотным послеогненным паром глаза.

Рон злится, она чувствует это. Он хочет ее уничтожить. Хочет разнести в щепки ее физическое тело, чтобы забрать душу с собой в неизвестный магический мир.

— Мама! Мама!

Джейн, которая до этого сидела на диване и шокированно выслушивала излияния дочери, мгновенно вскакивает на ноги, чтобы крепко ее обнять.

Ей еще никогда не было так страшно.

Гермиона громко кричит в ее руках, то вырывается, то притягивает обратно, прижимая к себе до хруста костей. У Джейн расцарапаны шея и предплечья от острых ногтей дочери, которая в паническом припадке размахивает руками во все стороны, но Джейн не отпускает — крепко обнимает и нашептывает успокаивающие слова на ухо.

Гермионе кажется, что она умирает. Перед глазами все размыто, только в углах гостиной сверкают устрашающие ярко-желтые глаза монстров, все тело выламывает в непонятные позы, которые она никак не может контролировать, а от презрительного смеха Рона, кажется, лопаются барабанные перепонки. Голоса в голове орут во все горло, поддерживая Рона, и нет никого, кто бы был на ее стороне — все они, все, кто ранее обещал ей помочь, кто уверял, что она может им доверять, теперь клянут ее последними словами, оскорбляют и гнобят.

«Ты не должна была рассказывать! Это только наше дело, это наш мир! Ты грязная предательница! Ты недостойна жить! Мы уничтожим тебя! Ты будешь валяться на полу и просить пощады, неблагодарная дрянь!».

Их много. Их слишком много. Гермиона утыкается носом в грудь матери и закрывает ладонями уши, пытаясь сбежать от этого ора — но это не помогает, и ей кажется, будто голова разлетается на миллионы крохотных кусочков. Она просто сосуд. Они все хотят выбраться из ее головы, хотят уничтожить всех, кто рядом с ней. Нельзя позволить. Нужно сопротивляться.

Она чувствует, как руки матери крепко обнимают неконтролируемое тело, она отдаленно слышит ее теплый голос, нашептывающий успокоительные вещи, но монстры стоят всего в метре от нее — вонь из их клыкастых пастей забивает ноздри, а громкий звериный рык, кажется, заставляет кровь в венах похолодеть на несколько градусов, разнося по телу леденящий страх.

Гермиона кричит, вырывается из объятий матери, пытаясь сбежать от монстров, но тело не слушается, игнорирует все ее попытки, и она просто сдается, позволяя темноте сомкнуться вокруг нее и укрыть ее своей непроницаемой периной.

Мама рядом. Мама здесь, обнимает и гладит ее по волосам. Она отгонит монстров. Маме можно верить.

***

Мистер Грейнджер аккуратно укладывает дочь на кровать в ее комнате, плотно укутывает в одеяло и садится рядом, чтобы мягко пригладить разлохматившиеся пряди. Он едва сдерживается, чтобы не заплакать. Его жена все еще сидит в гостиной с чашкой ромашкового чая в руках и крупно дрожит. Кровавые полосы от ногтей опоясывают все открытые участки ее тела, а на скуле расползается огромный синяк от локтя. Он не может поверить, что это все сделала его дочь.

Он продолжает мягко приглаживать пряди, всматриваясь в исхудавшее лицо с ярко выделяющимися синяками под глазами и серой, будто неживой кожей.

Когда их успешная и счастливая дочь начала сходить с ума? Когда начались все эти шизофренические припадки? И самое главное — почему они этого не заметили? Как они могли себе позволить выпустить из внимания предпосылки к болезни?

Он тяжело вздыхает и качает головой. Неважно. Все это уже не важно. Сейчас главное: обратиться за квалифицированной помощью и помочь дочери выздороветь, если это возможно. Он очень надеется, что еще не слишком поздно и лечение сможет избавить ее от этой болезни полностью, или хотя бы частично.

Так или иначе, его тестя удалось излечить от шизофрении. Значит, и с Гермионой все получится.

— Милый… — на пороге появляется встревоженная Джейн, и мистер Грейнджер поднимается с кровати, подходя к жене. Она все еще напугана и крупно дрожит от пережитых эмоций, но на дочь смотрит мягко, с любовью и с сильным отчаянием на дне зрачков. — Как она?

— Спит. Не переживай, она уже в порядке, — он ласково целует жену в лоб и под руку выводит из комнаты. Сейчас Гермионе нужно отоспаться, а им самим успокоиться. — Иди выпей еще чашечку ромашкового чая и постарайся уснуть, а я позвоню Драко.

— Не нужно. Я сама позвоню, — лицо Джейн моментально мрачнеет и полнится едва сдерживаемой злостью. — У меня к нему серьезный разговор.

— Милая…

— Не спорь со мной. Это моя единственная просьба.

— Ну ладно, — видя весьма серьезно настроенную жену, мистер Грейнджер идет на попятную, решая немножко позже осведомиться о причинах такого поведения. Сейчас для него самым важным является здоровье дочери — ему нужно найти хорошего психиатра, чтобы после ее пробуждения не терять времени зря.

Он усаживает жену на кровать в спальне, приносит ей ромашковый чай, а потом направляется к себе в кабинет — у него сегодня много срочной работы.

Джейн же некоторое время медленно потягивает горячий напиток, успокаивается, собирается с мыслями, а потом достает телефон из прикроватной тумбы и набирает знакомый номер — она настроена серьезно поговорить с мужем дочери.