ДОРА. Мы никогда не пользуемся этими столовыми приборами.

МАТЬ. Мы должны использовать наши лучшие столовые приборы за едой? Класть в рот? Откуда мы знаем, что на них может попасть? Мы не эрцгерцоги. У тебя грязные руки, Дора. Помой их.

ДОРА. Руки у меня чистые.

МАТЬ. Грязные руки – грязные мысли.

ДОРА. Мои руки красные от частого мытья.

МАТЬ. Ты такая красотка, Дора, у тебя такие грустные глаза, такая изящная фигура, ты грациозна, умна, у тебе хорошие волосы, но ни один мужчина в здравом уме не посмотрит на тебя. Знаешь, почему?

ДОРА. Потому что я умнее их.

МАТЬ. Потому что посмотри на свои руки. Они выглядят, как крабовое мясо, отвратительные, и такие грязные. А еще ты слишком худа. Ты больна?

ДОРА. Нет, мама, все у меня хорошо.

МАТЬ. Ты выглядишь больной.

ДОРА. Я здорова.

МАТЬ. Не выглядишь ты здоровой.

ДОРА. Сожалею, мама.

МАТЬ. Если на то пошло, выглядишь ты ужасно.

ДОРА. Я делаю все, что могу.

МАТЬ. Выглядишь ты, как кошачья блевотина. Знаешь, что говорит фрау Клиппштейн?

ФРАУ К. Ее не волнует, что я говорю.

МАТЬ. Она говорит, что твой отец прав и тебе нужно поехать к тому милому доктору, как там его зовут?

ДОРА. Не нужен мне доктор. Я ненавижу докторов. Я не могу дышать.

МАТЬ. Ты же не хочешь стать такой же, как дядя Отто?

ДОРА. Все у меня хорошо, я просто не могу дышать.

МАТЬ. Я думаю, его фамилия Фадд. Да, Зигфрид Фадд.

ДОРА. Фрейд, мама, Зигмунд Фрейд, и я к нему не поеду.

(ФРЕЙД встает, протягивает к ней руку из своего кабинете. Она подозрительно смотрит на него через сцену).

ФРЕЙД. Привет, Дора. Как ты сегодня?

ДОРА. Это вопрос с подковыркой?

ФРЕЙД. Ты не очень-то мне доверяешь, так?

ДОРА. Я совсем вам не доверяю. А есть необходимость?

ФРЕЙД. Это бы помогло. Почему бы тебе не подойти и присесть?

ДОРА. Не нравятся мне кабинеты. У них скрытые мотивы.

ФРЕЙД. Ты хочешь сказать, что у людей в кабинетах скрытые мотивы?

ДОРА. Нет, я про кабинеты, ты входишь, тебе начинают есть и переваривать, а через какое-то время ты исчезаешь.

ФРЕЙД. Ты в это веришь?

ДОРА. Конечно. Я совершенно безумна. Разве мой отец вам не говорил?

ФРЕЙД. Он сказал, что ты несчастна и попросил меня тебе помочь.

ДОРА. Много он вам платит?

ФРЕЙД. Достаточно.

ДОРА. Только за разговоры со мной?

ФРЕЙД. Более-менее.

ДОРА. Та еще работа.

ФРЕЙД. Мне нравится.

ДОРА. Хорошо, давайте с этим побыстрее закончим, задавайте ваши врачебные вопросы. Отрабатывайте свои деньги.

ФРЕЙД. Какие вопросы ты хочешь услышать?

ДОРА. Знаете, не собираюсь я говорить вам, как это делается, но это такой порядок, после обмена ничего не значащими фразами, спрашивать, чем я болела в детстве.

ФРЕЙД. Чем ты болела в детстве?

ДОРА. Всем. Ветрянкой, свинкой, бери-бери, проказой… Мой брат Вольф подхватывал все первым, в очень легкой форме, потом заражал меня, и я лежала пластом. На спине. Отвратительная поза, доложу я вам. Не рекомендую.

ФРЕЙД. Ты винишь в этом брата?

ДОРА. Да, я уверена, он это делал сознательно.

ФРЕЙД. Ты любишь брата?

ДОРА. Он нравился мне больше до того, как начал изображать взрослого.

ФРЕЙД. Ты не хочешь становиться взрослой?

ДОРА. Такой – нет.

ФРЕЙД. Какой именно?

(ВОЛЬФ с газетой идет к дивану, тогда как МАТЬ вытирает пыль).

МАТЬ. Вольф, если ты грязными ногами ходишь по моему чистому полу, ты мне не сын.

ДОРА. А где ему ходить? По мебели?

МАТЬ. Дора, ты такая забавная малышка. Сядь и сшей мне несколько салфеток.

ДОРА. У нас тысячи этих салфеток, так, Вольф?

ВОЛЬФ (читая газету). М-м-м-м-м.

МАТЬ. У женщины много салфеток не бывает. Не садись здесь, Дора. Ты помнешь покрывало, которое твой дядя Отто своими руками сделал в доме престарелых. Как тебе не стыдно. Ты такая никчемная.

ДОРА. Вольф, скажи матери, чтобы она перестала меня доставать.

МАТЬ. Да, Вольф, отрежь эти пальчики, которые по много раз на день вытирали твой зад после того, как ты накладывал в штаны, и было это не так давно. Знаешь, мы пропустили один пятачок, когда натирали пол.

ДОРА. Иногда мне хочется быть с дядей Отто.

ВОЛЬФ. Ты слишком обидчивая, Дора. Побуждения у мамы добрые.

МАТЬ. Откуда ты знаешь, какие у меня побуждения?

ДОРА. Когда мы были маленькими, ты всегда брал мою сторону, Вольф. Мы вместе плескались в ванне. Теперь все иначе.

ВОЛЬФ. Ты хочешь поплескаться со мной в ванне?

МАТЬ. Вольф уже вырос, Дора, не хочет он плескаться в ванне со своей сестрой. Ему есть, с кем поплескаться.

ВОЛЬФ (смотрит на МАРСИ). Да уж.

МАТЬ. Что?

ВОЛЬФ. Я про ужин. Хорошо бы поесть рыбу.

МАТЬ (взъерошивает ему волосы). Будет тебе рыба, но не сегодня. Тебе тоже пора повзрослеть, Дора. Бери пример с брата. Наш маленький Вольфи теперь такой взрослый. У тебя блохи, ты это знал?

ДОРА. Я думаю, мой единственный друг в доме – это мой отец, но в последнее время я начала сомневаться даже в нем.

МАТЬ. Да, продолжай в том же духе, убивать свою мать словами, они у тебя, как мясницкие ножи. Может, поедим на ужин барашка.

ВОЛЬФ. Все нормально, мама. Дора не в себе. Уже какое-то время Дора не в себе.

ДОРА. Да, Дора теперь кто-то еще. Дора – самозванка.

МАТЬ. И я того же мнения. Не думаю я, что ты – моя дочь. Иногда, Вольф, я думаю, да простит меня Господь, что твоя сестра – незаконнорожденная.

ВОЛЬФ. Мама…

МАТЬ. Да, я думаю, она – дочь твоего отца, но не моя.

ВОЛЬФ. Как такое может быть? Это ведь ты ее родила.

ДОРА. Это случилось так давно. Разве мама может это помнить? Обычно она не помнит, что ела на завтрак.

МАТЬ. Дора, почему бы тебе на какое-то время не пойти к фрау Клиппштейн? Или найди своего отца. Где он? И что мы ели на завтрак?

ДОРА. Я неважно себя чувствую. Не могу дышать.

МАТЬ. Может, мы забыли про завтрак. Вот почему я не могу вспомнить, что мы ели, а ты не можешь дышать. Фрау Клиппштейн говорит…

ДОРА. Мама, пожалуйста, помолчи минуту. Я не могу дышать.

МАТЬ. Если ты ждешь, что я подбегу и начну кудахтать над тобой Дора, то это напрасно.

ДОРА. ПАПОЧКА!

ФРЕЙД. Часто ты не можешь дышать?

ДОРА. Иногда не могу. Они так меня злят. Вольф становится все больше похож на мать. А я – на отца.

ФРЕЙД. В чем ты становишься на него похожа?

ДОРА. Я умная и упрямая. Но я говорю правду.

ФРЕЙД. А твой отец лжет?

ДОРА. Только когда полагает это удобным.

ФРЕЙД. И в чем он лжет?

ДОРА. Я уверена, он солгал насчет меня.

ФРЕЙД. Он сказал, что у тебя сильные головные боли и другие симптомы без очевидной на то причины. Ты кашляешь, теряешь голос, не можешь дышать.

(ДОРА кашляет. ФРЕЙД что-то записывает).

ДОРА. Что вы записываете?

ФРЕЙД. Это я для себя.

ДОРА. Что именно?

ФРЕЙД. Тебе это мало что скажет.

ДОРА. Вы намерены изображать одного из этих глупых, загадочных докторов? Я надеялась на большее. Дядя Отто так высоко отзывался о вас буквально на днях, когда бегал по саду, трубя, как слон.

ФРЕЙД. Как я понимаю, ты побывала у многих врачей.

ДОРА. О, да. В Вене я местная знаменитость. Вы ревнуете?

ФРЕЙД. Несомненно.

ДОРА. Папа обожает врачей. Звонит одному всякий раз, когда у него урчит в животе. У нас не дом, а дешевый французский фарс, с врачами, бегающими туда-сюда, туда-сюда. Я ненавижу стариков, которые лапают меня и бросают похотливые взгляды, дружелюбно рассуждают о погоде, одновременно ощупывая мои половые органы. С позиции женщины врачи – это камеры пыток. Присутствующие не в счет, во всяком случае, на текущий момент.

ФРЕЙД. То есть я на текущий момент – не камера пыток.

ДОРА. Вы пока никто. По крайней мере, ведете себя прилично.