– Хочешь шампанского? – Ленка со спины гладит мне плечи.

– Спасибо. Чаю бы…

– Ты много пьешь чаю.

– Привычка.

Ленка, не сняв с себя ни платья, ни украшений, садится мне на колени. От нее одновременно пахнет и потом, и духами. В руке фужер с шампанским. Она стучит красным коготком по его длинной ножке.

– Платон, спасибо тебе.

Я крепко обнимаю Ленку, старясь не прожечь сигаретой ее платье. Чем больше она меня называет по имени, тем больше я ее люблю. Она великолепна, несмотря на то что кудри…

– Да не за что.

– Я знаю, что ты не хотел всего этого торжества, ради меня же терпел, да?

– Ради тебя.

– Платон, ты лучший мужчина.

– Льстишь…

– Ты хочешь меня обидеть?

– Нет, извини.

– Тогда запомни: если я говорю, что ты лучший, значит лучший… – Ленкины глаза наливаются слезами.

– Лен, что с тобой?

– Я счастлива, – говорит она, уткнувшись мне в плечо.

Долго целуемся. Не так, как во взрослых фильмах. По-своему – обрывисто, жадно прикусывая губы, без языка. Мы так привыкли, нам так нравится. Без отрыва от ласк, тушу сигарету в хрустальной пепельнице на столе. Пытаюсь не рассыпать пепел, чувствую, что все сейчас скоро слетит на пол, перевернется и покатится прочь.

– Ты же вернешься в театр?

– Я? – Ленкины волосы щекочут мне щеки.

– Ты.

– Да кто меня возьмет? Ты же сама знаешь, эта директриса…

– Да она ничего не значит, все равно я все решаю.

– Подумаю, – второй раз уже вру я, знаю же, что даже и думать не буду – про себя все давно решил – в свой бывший театр я не вернусь никогда.

Снова поцелуй. Ленкины губы горячи. Приговаривают:

– Какой же ты у меня красивый… А еще очень умный. Для такой культурной дыры лучшей рекламы, как срыв первой премьеры, и не придумаешь.

– В смысле?

– Платон. – Она ставит фужер на стол, нежные пальцы расстегивают пуговицы моей вымокший за день рубашки. – Не притворяйся, ты же знаешь, я тебя раскусила.

– Я не из-за этого запретил спектакль. – Руки Ленки скользят по моему телу… От плавного возбуждения чувствую, как голос мой начинает подрагивать.

– А из-за чего? – Ленка касается носом моей шеи, от ее дыхания по спине пробегают мурашки.

– Назло!

– Так я и тебе поверю… Знаешь, – проворные женские руки снимают с меня рубашку, – нехорошо врать жене. Нехорошо, Платон. Не хочешь, не говори. Но ты молодчина. Мой… Извини. Наш спектакль же один из самых популярных в России стал. – Ленка целует мне грудь… – Знаешь, а если бы не то награждение в Москве, я бы никогда не узнала, какой-то ты еще и классный… – влажные губы спускаются к животу. – Какой классный… В смысле не как писатель, а как, – длинные пальцы поглаживают ширинку брюк, очевидно, что там уже и так все готово к действию. – Как…

Год назад Ленка, тогда еще для меня Елена Иосифовна, стала худруком театра, в котором я работал завлитом – руководителем литературной части. Я назло директрисе и чиновничьим верхам сорвал Ленкин спектакль – позвонил в российское авторское общество прямо в день премьеры – за считаные минуты до начала, и на правах автора пьесы запретил показ. После этого меня по статье уволили из театра, в частности, а если в целом – то из всей культуры города. Я остался на обочине. Но начальство в департаменте культуры внезапно сменилось, и я, успокоившись, все-таки разрешил театру использовать свою пьесу со странным названием «Муагил». Премьеру перенесли на месяц, но зрительский ажиотаж в связи со странной отменой спектакля набрал неудержимую силу. В итоге мы получили одну из престижных премий в Москве, я выиграл номинацию драматург года, Ленка – лучший режиссер. После торжественной части мы пересеклись на банкете, она брезгливо отворачивалась от меня, попивая томатный сок из высокого фужера и разговаривая со звездами кино. Я стоял за соседним столиком и поедал оливки с сыром. Позже мы пересеклись в коридоре гостиницы – наши номера оказались на одном этаже, она обозвала меня предателем, а я – улыбнулся.

– Отпусти! – Я содрогаюсь от вылетевшего из прошлого крика.

– Платон. – Ленка поднимает глаза из полумрака. – Все хорошо?

– Все хорошо… Все очень хорошо… Леночка.

– Обожаю, когда ты меня так называешь.

– Елена Иосифовна.

– А когда так меня называешь – ненавижу. Даже когда мы переспали, давно – еще в театре, ты продолжил меня так называть, помнишь?

– Помню…

– А если бы мы в Москве не встретились в коридоре, то ничего не случилось бы, ты больше ко мне не подошел бы.

– Не подошел бы…

Ленка расстегивает ширинку, потом пуговицу брюк, кинематографично распускает волосы, словно героиня одного из фильмов, которые крутят каждую пятницу по «РенТВ» после полуночи.

– Но я не ожидала, я хотела кричать, еще бы немного… Ты мне казался таким робким – не привыкшим к женщинам. А тут… Я ни одному мужчине так не позволила бы с собой поступить. Такую пощечину влепила бы, что он не встал бы.

– А мне что не влепила? – Я поднимаю Ленку с колен, пытаюсь расстегнуть ее платье на спине. Чертов замок, ни хрена не поддается.

– Растерялась.

– Растерялась?

– Да… Платье не разорви.

– Надеюсь, второй раз оно тебе не понадобится.

Ленка смеется немного наигранно, но приятно.

– Знаешь, если честно… Если честно-честно-честно. Ну, совсем-совсем честно, мне никогда так не было хорошо, как тогда, когда ты втолкнул меня в свою комнату и кинул на кровать.

– Ты испугалась?

– Нет… Просто поняла, что ты меня любишь.

– Как там умники всякие говорят… – Раздеть Ленку в свадебных одеяниях не так просто – платье не снимается, то ли замок не до конца расстегнулся, то ли еще что. – Говорят, что страсть – это еще не любовь, ну, что-то в этом роде…

– Ну и пусть. – Ленка заманчиво улыбается, проводит точеным ноготком по моим губам. – Пусть философствуют… Мы же знаем, как оно на самом деле. Но никому не расскажем. Рви…

– Что?

– Платье рви, все равно оно мне больше не понадобится.

Интригующий полумрак, треск ткани, моя нога застряла в штанине. Крепкие объятия, стены, пол, кресло, стол, опрокинутая пепельница… Нижнее белье разлетается по номеру. Падаем на кровать, Ленка садится на меня сверху, сжимает ладонями мою грудь.

– Ты красива, – говорю я, чувствуя, что в спину мне впилось что-то острое.

– Лучше всех?

– Лучше всех.

– Знаешь, я как-то заручилась, что если найду мужчину сильнее себя, то сразу же выйду за него замуж.

– Значит, ты меня не любишь? – Я сжимаю набухшую грудь своей новоиспеченной жены.

– Глупый. – Ленка смахивает с лица прядь волос. – Не забывай, что у нас любовь особая. – Она направляет рукой… Тепло, горячо, обжигающе.

На освещенной стене полосатая тень балкона.

Сумрачные движения, нарастающий стон. Сквозь него слышу:

– Как ты решился так со мной поступить?

– Понял, что иначе мне тебя не взять – только силой закинуть в свой номер…

– Правильно понял. – Жена протяжно стонет, заводится еще больше, ласкает себе грудь – знает, что мне это нравится.

– Лучше взять мечту силой, чем не взять вообще.

– Верно, – слышу над ухом сладостный шепот.

Приподнимаюсь. Что же, блин, колет? Руками пытаюсь нащупать, что это может быть. Тщетно. Ленка, обхватив меня ногами, нежными движениями все сильнее и сильнее прижимает меня к мягкому матрасу.

Я вижу женский силуэт с идеально очерченным изгибом – от бедер к талии, от талии к груди, за ним море ночных огней – панорама застывшего города.

С силой переворачиваю Ленку.

– Ой, – вскрикивает она, словно девочка.

Я достаю из-под ее спины помятую розу.

– Выбрось ее на хер.

Я послушно выбрасываю. Прижимаю Ленку к себе.

Меня сжимают крепкие женские объятия…

Они сильны, но мои сильнее.

Бывают в городе богемные пьянки, дай только повод – юбилей заслуженного актера, закрытие или открытие местного фестиваля, день театра или культурного работника, да что угодно, – все служащие Мельпомены собираются в ресторане «Театро». До этого большинство культработников ручаются, что не пойдут, мол, скинешься помногу, а дадут помалу, да и с этим, с тем, с ним за одним столом сидеть не хочу. Да и снова сэкономят – водку «гаражную» купят. Но, как бы там ни было, все без исключения собираются на банкете, самые громкие «диссиденты» приходят раньше других, улыбаются, без предупреждения начинают говорить, заваливая тебя еще прошлогодними творческими планами по созданию шедевра. Зал делится на два ряда столов – за одним актеры, помрежи, световики, звуковики, монтировщики, за другим – режиссеры, начальство, чиновники и избранные гости. Я долго пытался отговорить Ленку не посещать подобные паноптикумы – зачем быть с теми, кто тебя не любит? Но она все-таки убедила меня, что на подобных вечерах надо появляться назло… Нарядиться как можно краше, сесть рядом с врагами и козырять своими достижениями… Назло злопыхателям излучать счастье и успешность.