Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Ставка план отклонила, обосновав свое решение недостатком резервов для операции такого масштаба. Сталин, несмотря на донесения разведки глубокого тыла и шпионской организации «Красная Капелла» о готовящемся весенне-летнем наступлении немцев на юге, был загипнотизирован московским направлением, на котором и продолжал концентрировать имеющиеся резервы. Все же Ставка разрешила произвести местную наступательную операцию с целью освобождения Харькова — второго по величине города Украины. В Харькове были сосредоточены штабы, склады и госпитали 6-й армии ген. Паулюса, погибшей позже в Сталинграде.

Такова официальная версия. Но, принимая во внимание высказывания ряда высокопоставленных особ — Хрущева, ген. Москаленко и др., а также органов пропаганды, вещавших не более и не менее как об освобождении Украины, задуманные масштабы и цели операции были более значительны. Вернее, они прогрессивно росли с приближением начала кампании. Военное искусство, даже на оперативном уровне, подменялось буйной фантазией. По-видимому, после занятия Харькова планировался, как и в ранних вариантах, прорыв к Днепру.

По новому плану, в наступлении участвовал только Юго-Западный фронт. Две ударные группировки этого фронта, южнее и севернее Харькова, 12 мая начинали наступление по сходящимся направлениям с целью окружения и захвата города.

Южная группировка, наступавшая с Барвенковского выступа, состояла из 6-й армии ген. Городнянского и армейской группировки ген. Бобкина, которой был придан наш полк. Южнее этих войск на Барвенковском выступе в активной обороне стояли 57-я и 9-я армии Южного фронта ген. Малиновского. Наступавшие войска имели 4-5-кратное превосходство в живой силе, многократное в танках и артиллерии.

Приблизительно в то же самое время, когда штаб Тимошенко во главе с ген. Баграмяном корпел над планами харьковской операции, немецкий Генеральный штаб завершал составление планов среза Барвенковского выступа как прелюдии для удара на Кавказ и к Волге. Операция получила кодовое название «Фридерикус I».

Срез Барвенковского выступа производился — с юга, со стороны Славянска, — механизированными дивизиями ген. Клейста, а с севера, навстречу, — частями 6-й армии ген. Паулюса. Начало операции назначалось на 18 мая.

Так и случилось, обе стороны планировали наступление на одном и том же участке и почти в одно и то же время. Обе стороны убедили себя в слабости противника. Все же Тимошенко имел большое преимущество. К началу его наступления немцы были заняты перегруппировкой войск. Для немцев переход в наступление частей Красной армии был большой и неприятной неожиданностью, грозившей сорвать все их весенние планы. Нельзя сказать, что немцы не знали о концентрации советских войск на харьковском направлении, но они не придавали ему должного значения.

Но вернемся к нашему повествованию. Слабые немецкие части не оказали никакого сопротивления и отступили без боя. Пехота начала преследовать врага. Сорвались и двинулись вперед наши батареи. Время от времени они разворачивались и вели огонь по путям отступления.

Передовая немцев оказалась основательно развороченной нашими снарядами. Лежали убитые. Их еще не успели целиком раздеть. Наиболее ценились немецкие сапоги и ботинки, а также алюминиевые котелки и фляги. У нас таких удобных котелков не было. Наши были круглые — как жестяные кастрюли с дужкой, очень неудобные в армейской жизни. Фляги нам выдали стеклянные, и они незамедлительно разбились. Но с убитых немцев снимали и все остальное, включая нижнее белье.

Мы все спешили к первому освобожденному селу. Оказалось, что передовые части пропустили пекарню со свежевыпеченным хлебом. Но эта новость не остановила меня. Другой, более животрепещущий интерес владел мною. Хотелось мне узнать из первых рук — как жили люди под немцем? Наш политотдел распространял брошюрки, в которых красочно описывались ужасные условия жизни и страдания наших людей. Особенно поразила меня деталь отсутствия у жителей спичек. Огонь, как в древние времена, будто бы хранился в одном месте. Хозяйки за получение огня должны были платить определенную мзду огнехранителю.

Иду по главной улице села. Она пуста. Без энтузиазма встречал народ своих освободителей. Но вот у ворот стоит еще молодая женщина с ребенком на руках и девочкой, прячущейся за материнскую юбку. Женщина приветливо улыбается. Со вспыхнувшей вдруг печалью говорит:

— Так и мой муж где-то воюет!

Состоялся следующий разговор на украинском языке:

— Ну, как же вы жили под немцами?

— Так и жили! — говорит она нараспев.

— Ну, что сделали немцы, когда пришли в село? — допытываюсь я.

— Да ничего! Разбили кооператив, масло забрали, а макароны нам отдали!

— А дальше что было?

— Ну, мы поделили колхоз. Я сложила свое зерно в сени. Тогда поставили ко мне солдата. Но стала я замечать, что он ночью по нужде не выходит во двор, а идет к мешкам с зерном. Или он темноты боялся, или партизан — не знаю. Ну, я его подстерегла и дала ему по морде. А потом пошла и сказала коменданту. Комендант поставил всех солдат и начал ему выговаривать.

— Ну, а дальше что было?

— Да ничего! Солдат был не злой, а еще и в хозяйстве помогал.

Посмеялись мы с ней немного и разошлись. Может быть, подобная встреча населения с немцами и не была характерна. Но несомненно характерна встреча с освободителями. В этом селе нескольких женщин расстреляли за укрывательство немецких солдат, не успевших уйти.

К концу дня у нас оказалось около десяти пленных. Наши бойцы окружили их и с интересом разглядывали. Некоторые радостно им сообщали: «Гитлер капут!» Немолодой солдат в белой рабочей одежде охотно кивал головой и соглашался: «Йа, йа, капут!» Ему насыпали в бумажку махорки. Руки у солдата мелко дрожали. Кто-то свернул ему цигарку и дал прикурить.

За селом, в поле у дороги, также лежали немецкие убитые и раненые. Особенно запомнился солдат с перебитыми ногами. Он лежал у самого края дороги и, опершись на локти, смотрел на нас. Взгляд его был совершенно спокоен. Но уже как бы удален от всего земного. Может быть, он предчувствовал, что ему уже не увидеть завтрашнего дня, и смирился с этим. Наш санитар, молодой парнишка, пошел перевязывать раненых. Но, откуда ни возьмись, на него налетел разъяренный политрук. Хватаясь за кобуру револьвера, он кричал: «Ты что это, спасаешь врага?! Тратишь народное имущество! Да тебя расстрелять мало!» Мы со страхом наблюдали сцену, боясь, что политрук исполнит угрозу.

Когда мы остановились на ночевку, комсорг собрал несколько добровольцев, и они, громко смеясь, пошли испытывать захваченные немецкие гранаты на раненых немцах. Пришел конец и пленным. Их расстреляли короткими очередями из автомата за соседним холмом.

Так прошел памятный первый день наступления. На следующий день я получил нагоняй от того же комиссара полка. Мы остановились в селе, на окраине которого было немецкое кладбище. Я полюбопытствовал посмотреть его. Ухоженные могилки с белыми крестами и касками на крестах выглядели, как солдаты на параде. За рассматриванием крестов меня и застал комиссар. Он сразу же перешел в крик:

— Вы что здесь делаете?

— Да, вот, смотрю, сколько мы уничтожили фашистов!

— Не ваше дело здесь быть!

Комиссар, видимо, не желал невыгодного сравнения с нашей небрежностью к убитому солдату, жалкими похоронами где попало, в неглубоких могилках без крестов и надписей. Позже такие немецкие кладбища разрушали.

Последующие дни мы продвигались вперед, не встречая сопротивления немцев. Нашей целью был г. Красноград. Но, не доходя до него, мы как-то самопроизвольно остановились. Творилось что-то неладное. И тут впервые прозвучали зловещие слова: «Мы в мешке!»

Утром 18 мая я попался на глаза какому-то штабному командиру и был послан вперед, наблюдать за врагом. Вместе с разведчиком и связистом мы отправились за село, в котором расположился наш полк. Поставив стереотрубу возле старого окопчика, принялись за наблюдение невидимого врага. Но скоро, пригретые ласковым весенним солнышком, стали подремывать. Оставив разведчика у стереотрубы, мы со связистом крепко уснули. Сквозь сон я услышал шелестящий звук летящей мины и недалекий взрыв, другой, третий. Обстреливали нас с противоположного холма. Начался также обстрел села. Связист стал звонить в штаб, но связи не было. Мы, собрав стереотрубу, бросились к селу. Связист отстал, сматывая провода. На дороге уже горела подожженная снарядом телега с хлебом. Ездовой, отцепив коней, мчался к селу. Когда мы добежали до штаба, оказалось, что часть здания штаба ровненько срезана снарядом. Пушки, кухни, обоз в беспорядке двигались на восток. С этого дня началось всеобщее отступление. Только наша артиллерия оказывала сопротивление немцам, ведя ночами заградительный огонь. Впрочем, эффективность огня следует поставить под сомнение: немцы ночами не наступали.

51
{"b":"664280","o":1}