— Прости, Альбус, но ты-то что об этом знаешь? Ты не воевал — смотрел со стороны. Но вот они снуют там внизу, переживают о чем-то, спешат на работу, покупают вещи, бранят детей. Они проживают жизнь, как будто забыли, что это все ложь. А жизнь, настоящая, во всей ее ужасной, бессердечной правде осталась там, за сорок пятым.

— Там осталась смерть, — просто ответил Альбус, — и мы должны сделать все, чтобы она оттуда не вернулась.

— Как она поживает, кстати, Смерть? Вдали от тебя? – он наклонился вперед, прищурился и спросил быстро, как заговорщик: — Ты не искал их больше?

— Нет. Это не моя мечта, Геллерт. И идти мне за ней ни к чему.

Как будто они снова дуэлянты и снова он, Гриндельвальд, проигрывает. Пропускает удары раз за разом и пощечину получает наотмашь. А Альбус смотрит на него без интереса и пьет свое вино.

— Тогда поговорим о твоей мечте, если хочешь. Остановить Волдеморта, верно? Что это вообще за имя такое.

— Это анаграмма его имени. Он Том Марволо Риддл.

— Какая-то бессмыслица, — Геллерт поморщился. — И потом, что-то не складывается, букв слишком много… — он мысленно переставил буквы местами. — Подожди, ты же не хочешь мне сказать, что…

— «Я лорд Волдеморт». Именно так.

Альбус оставался совершенно серьезен. А вот Геллерт не удержался и захохотал, запрокинув голову.

— И это его ты не можешь остановить? Он же заранее проиграл, как только решил придумать себе «устрашающее» звание. И остановился именно на этом, — Гриндельвальд все еще посмеивался. — Умоляю, не делай вид, что тебе не смешно.

— Он убивает людей. Это не кажется мне смешным, — но Геллерт был готов поклясться, что буквально на секунду Альбус все же улыбнулся. — Я бы хотел отложить этот разговор до завтра. Если ты простишь меня: уже поздно.

Одним движением руки он убрал за собой посуду и, попрощавшись, ушел в спальню.

Геллерт сидел еще какое-то время, слушая звук живой улицы за окном. Непривычно спокойное одиночество, так не похожее на глодающую кости тоску, возвращало к далеким дням, к пылающей от его руки Европе. Тогда такие спасительные тихие вечера были редкостью, роскошью. Под шум машин, клаксоны и голоса он допил Шираз и отправился навстречу долгой бессонной ночи.

========== В тупике, куда мы не свернули ==========

Без отрешенности постигается мир,

И новый, и старый,

В исполненье их недо-экстазов,

В разгадке их недо-кошмаров.

И только скрепы меж прошлым и будущим,

Сплотившие бренное тело,

Спасают людей от небесного царства и вечных

мучений,

Которых не вынесет плоть.

Т.С. Элиот

Оказалось, что вывести Геллерта из себя теперь до смешного просто. Он проснулся меньше получаса назад, а день уже был испорчен.

А все потому, что он проснулся и встал, чтобы раскрыть шторы. Встал с кровати, подошел к окну и раскрыл их. Действие, которое раньше занимало меньше секунды, требовало всего лишь короткого движения пальцами, стало невозможным.

Конечно, волшебникам, которым для простого Акцио нужно было достать палочку и произнести заклинание, примириться с потерей магии было бы гораздо легче. Да половина совета, принимавшего решение об условиях его наказания, не ощущали бы ее отсутствие так остро. Но от Геллерта магия не требовала ни усилий, ни напряжения мысли: она и была самой мыслью и опережала его желания. Гриндельвальд с радостью обменял бы обе ноги на возможность снова колдовать.

Единственный, кто в полной мере был способен понять всю тяжесть этого лишения, сидел сейчас за столом и, не отрываясь от книги, легким движением пальцев заваривал себе чай. Гриндельвальд сжал кулаки и проглотил обжигающую зависть.

— Доброе утро, — поздоровался он сухо.

На небольшом столике был сервирован завтрак. Альбус, судя по всему, уже поел.

— Доброе утро, Геллерт, — он казался менее напряженным, чем вчера, после их разговора. Смог взять себя в руки. — Чаю?

Геллерт выхватил повисшую в воздухе чашку.

— Нет, спасибо. Я предпочитаю кофе, — ответил он, плохо скрывая раздражение.

Кофейник, согреваемый чарами, стоял рядом. С чувством чудовищного унижения Геллерт налил себе кофе и вернулся за стол.

— Как ты спал? — если Альбус и заметил его настроение, то, спрятавшись за приветливой вежливостью, не подавал вида.

— Прекрасно, — а вот Геллерту такое самообладание давалось тяжело. Еще один утраченный в заключении навык.

Он осмотрел лежавшие перед Дамблдором книги и записи.

— Я так понимаю, меня наконец введут в курс дела.

— Если только ты не хочешь сначала позавтракать, — еще одна вежливая улыбка.

— Кофе вполне хватит, спасибо. — Его сновидения уже долгие годы отбивали аппетит по утрам. — Я слушаю.

— Прекрасно, — Альбус положил перед Геллертом черную кожаную тетрадь.

Гриндельвальд пролистал пустые страницы, отозвавшиеся старой, как забытое воспоминание, магией.

— Это дневник Тома Риддла. Я знал, что после школы он много путешествовал. И я хорошо представлял себе цели этих путешествий… Когда стало понятно, что он может и обязательно станет серьезной угрозой, я отправился по его следам. Его я нашел в Албании. По чистой случайности, на самом деле. Узнал, в какой гостинице Том останавливался, и пришел туда под его личиной. Оказалось, он “забыл” там кое-какие вещи, которые уже несколько лет пылились в кладовке у хозяина и, я думаю, должны были навсегда остаться там. Владелец гостиницы отдал мне старый чемодан с кое-какой одеждой, книгами и этим дневником. Все выглядело так, будто это просто ненужный хлам, и меня сначала заинтересовали только книги. Сами по себе они оказались ничем не примечательны, но зато я смог найти книжную лавку, где Том их приобрел.

Альбус протянул Геллерту небольшую записную книжку, где было перечислено несколько названий и авторов. Часть из них были Гриндельвальду знакомы, другие — нет. Знаком ему был и изящный стройный почерк Дамблдора, отозвавшийся в груди давно забытой щемящей тоской.

— Хозяин, к счастью, оказался очень дотошным человеком. Он нашел записи о книгах, проданных Риддлу. Ты знаком с какими-то из них?

Темная, с трупным душком магия. В таких книгах были описаны способы осуществить практически любое желание. Если ты готов заплатить необходимую цену.

Один автор был знаком Геллерту даже слишком хорошо: эксперименты с «Гримуаром Гонория» в его школьные годы едва не стоили ему правого глаза, и мертвая, белесая радужка все еще служила напоминанием о временной слепоте. Другой автор запомнился подробным описанием ритуала, включающего в себя поедание младенческой плоти. И Геллерт с отвращением вспомнил мучительные минуты торговли с собственной совестью: готов он пойти на это или нет?