— В таком случае, где она? Не орки же утащили её, в конце концов? — подал голос доселе молчаливо ожидавший в седле Гимли.

— Моя вина, — горестно уронил голову Бредлинг.

— Да не переживай, парень! С бабами всегда так, — подал голос маленький старичок, сидевший неподалёку на телеге.

— За языком своим следи, олух! О принцессе говоришь, не о прачке какой-нибудь, — осадила его женщина, стоящая рядом, видимо, жена.

Через минуту склон, на котором мы устроили вынужденную остановку, начал напоминать шумный базар. Роханцы разделились на два лагеря, одни поддерживали Эовин — «так ему, мол, и надо», другие, коих было меньше, но кричали они значительно громче, утверждали, что «хороший же парень, толковый, рукастый. Не по людски как-то». Сам «хороший рукастый парень», казалось, был готов провалиться под землю, лишь бы не слышать этот гомон. Дело могло дойти до драки, если бы не вмешались воины, замыкавшие колонну, призывая людей продолжать путь. Но к тому времени я уже узнал всё, что нужно, и, отправив гнома рассказать обо всём Арагорну, свернул с дороги в сторону неглубокого ущелья, сотый раз за сегодня проклиная день, когда повстречал эту сумасшедшую.

Великолепно помню, как пытался тогда доказать Митрандиру, что принцессой, как и её дядей, управляет злая воля Сарумана. Он тогда лишь усмехнулся в бороду, сказав, что зло, как и добро, иногда принимает причудливые формы: «Мир полон загадок и тайн, Леголас. И не все они нуждаются в отгадках. На Эовин нет следов зла, лично я вижу в ней только потерявшегося ребёнка». Гендальф, один из мудрейших во всём Средиземье, особенно теперь, когда он стал белым магом, у меня нет оснований сомневаться в его словах. Но, Моргот её забери, дети не ведут себя так!

Из того, что я успел сейчас услышать, было ясно одно: Эовин целый день не расставались с фляжкой, полной эля, пела песни на непонятном языке, потом устроила разборки своему другу Бредлингу, чуть не выбив ему все зубы. Далее, решив, что и этого мало, она натравила на него свою лошадь (на этот факт я вообще не знаю как реагировать), которая, естественно, сбежала, почувствовав запах свободы. А княжна с криками: «Прр, Зорька! К ноге!» — бросилась в безнадёжную погоню. И никому, ни единому человеку, не пришло в голову её остановить, потому что она уже месяц как не в себе, и перечить ей — себе дороже, видите ли. Мрак. Мрак полнейший, у нас в Лихолесье даже мысли о подобном поведении считаются непростительными, а тут — сколько угодно. Зато поёт «душевно».

Конечно, можно было бы поднять всех на уши, собрать поисковые отряды, и, забыв о цели нашего похода, прочёсывать горы до рассвета. А с первыми лучами солнца найти обезображенное тело княжны на дне какого-нибудь ущелья. Но времени не было даже на лишний привал — дать лошадям отдохнуть. Людей как можно скорее следовало укрыть от орков. Через час начнёт темнеть, в одиночку я найду Эовин быстрее…

— Не ходи за мной, — кинул я через плечо пытающемуся поспеть Бредлингу.

— Ты не понимаешь. Я должен увидеть её, извинится. Никогда не видел Эовин такой. Она всегда спокойная, степенная. А тут… — запыхавшись, отвечал он — похоже несчастный испытывал к княжне нечто большее, возможно он даже влюблён в неё. Но какое мне дело, сейчас сын конюха только мешал.

— Если хочешь помочь, вернись назад и проследи, что бы Теоден не узнал о случившемся. Возможно, вернёмся мы только к рассвету, — мысленно прикидывал я шансы протащить пьяную Эовин в лагерь, не привлекая при этом внимания короля. — Это единственное, что ты можешь сейчас сделать.

— Позаботься о ней, — крикнул мне вслед уже порядком отставший Бредлинг.

«Надеюсь, ему удастся оставить наше отсутствие незамеченным, иначе потом лишних вопросов не оберёшься», — думал я, пытаясь высмотреть хоть какие-то следы на голом камне.

Моя задача усложнилась после того, как я понял, что след Эовин ведёт в одну сторону, а следы её кобылы — совершенно в противоположную. Доверясь своему чутью (а может, просто мысленно пытаясь оттянуть неизбежный момент встречи с княжной), я выбрал лошадь. Пока искал по каменным лабиринтам, пока высвобождал копыто несчастного животного из какой-то расщелины, а потом ещё возвращался на исходную тропу — порядком стемнело. Кобыла нервничала, явно не пылая желанием в сумерках отправляться на поиски своей хозяйки, а я медлил.

Не имея при себе даже факела, я мог и сам ненароком заблудиться, может, стоит вернуться в лагерь и продолжить поиски с рассветом?.. В крайнем случае, лошадь я спас, хоть какое-то утешение горюющим родственникам. Не знаю, сколько времени я провёл бы в сомнениях, если бы растрёпанная Эовин с безумно горящими глазами сама не выбежала мне навстречу. От неё нестерпимо разило элем. К груди княжна горячо прижимала кожаную бортху, расставаться с которой явно не собиралась. Девушку покачивало, как осину на ветру, но на ногах она пока что стояла уверенно.

— Эльв? — на лице Эовин отразилось удивление (и, кажется, восторг?), — А что ты… ты тут делаешь, а? Тоже домой захотелось, да? А то я тут… Она убежала, как тогда, как Бет! — княжна неопределённо махнула рукой, сжимающей флягу, в сторону лошади. Та недовольно всхрапнула и начала пятиться, нервно перебирая копытами. — И этот каменный лабиринт, стемнело, всё так похоже… Как тогда, понимаешь? Я должна вернуться!

Она говорила что-то ещё, про какую-то Анну, кошек, про окно, про падение, вопросительно заглядывая при этом мне в глаза, будто ожидая поддержки. А я стоял, как гоблин на эльфийской свадьбе (не понимая ровным счётом ничего и мечтая оказаться где-нибудь подальше отсюда), пытаясь вникнуть в суть слов княжны, но понять ничего не мог. В её пламенной речи не было ни слова лжи, как я ни пытался её почувствовать, Эовин действительно верила в то, что говорит. Тогда я заподозрил колдовство, но и тут все инстинкты молчали. А чутьё буквально кричало о том, что с этой девушкой что-то не так, во мне даже на миг зародилась мысль: «Может слухи правдивы, и бедняжка действительно потеряла разум от горя?», но я тут же отмел её. Не стоит обманываться, да, хмель явно ударил девушке в голову, но её речь была разумной, непостижимой для моих ушей, но разумной.

— Как твоё имя? — вопрос был простой и бессмысленный, я даже не ожидал, что она расслышит его, слишком увлечённая своим рассказом. Но Эовин услышала, и чуть помедлив, с запинками, прошептала:

— Алиса. Моё имя Алиса, — это открытие поразило её, казалось, ещё сильнее, чем меня. И прислонившись спиной к ближайшему валуну Эовин (или, как она сама себя называла, Лиса) всхлипнула, пряча лицо в ладонях.

Только не это! Не стану я её успокаивать. На меня эти женские уловки не действуют, и слезами меня тоже не разжалобить. О Элберет, легче изрубить в труху орду орков, чем находится рядом с одной плачущей женщиной. Тем более, плачущей женщиной, утопившей свою тоску в эле. И что мне теперь делать?

— Вставай, я отведу тебя к дяде. Теоден очень переживает за тебя, — пытаясь добавить в голос немного тепла и дружелюбия, наконец сказал я, легко касаясь рукой её плеча.

— Он мне не дядяя, — затряслась в новом приступе рыданий девушка, — Я хочу домоой!

— Хорошо, — решив, что сейчас лучше не спорить, согласился я, — а где ты живёшь, Лиса?

— Светлый проезд, четыре. И я не Лиза, я Алиса-а, — на секунду отвлёкшись от рыданий, заявила она.

Лучше бы не спрашивал. Нет, так я скоро сам рассудком тронусь. Нужно менять тактику переговоров.

Покрепче перехватив плечи девушки, я начал трясти её, словно тряпичную куклу, надеясь хотя бы таким варварским способом привести её в чувство. Но стало только хуже. Алиса начала стремительно бледнеть, а затем по телу девушки будто бы прошла судорога, и весь выпитый ею сегодня эль оказался на моей тунике.

— Ой, — весело икнула она, отдышавшись, — прошу простить мой моветон. Пижамку, конечно, жалко, но с кем не бывает…

До сих пор мечтаю стереть из памяти те минуты. Я не горжусь своими порывами, но в тот момент я действительно был готов убить. Даже не помню, как именно мои пальцы сомкнулись на белой тонкой шее. В живых Алиса осталась только благодаря моей глупости (кинжалом было бы быстрее) и своей следующей, произнесённой сдавленным хриплым голосом, фразе: