– А почему бы и нет? – растерянно спросила Лидия.
– Ну, вряд ли ему захотелось бы читать «Двух веронцев», «Комедию ошибок» или «Виндзорских проказниц» на необитаемом острове – если только он не в восторге от Фальстафа. Обычно в путешествие берут томик великих трагедий или сверкающих остроумием историй. Итак, у нас остаются «Мера за меру», «Купец» и «Буря». – Зеленоватые глаза Графа задумчиво смотрели на Лидию. – Вы давно перечитывали «Бурю»?
– Не уверена, что читала ее вообще.
– Это пьеса для чтения на необитаемом острове! В самый раз для больного! Спокойная, смиренно-настроенная, философская, с отгоревшими страстями. В определенных обстоятельствах – в случае болезни, тяжких переживаний, глубокой печали – правильный выбор.
Граф открыл томик и бросил небрежный взгляд на страницу.
– «…после чего под странный, глухой шум они исчезают», – прочел он вслух. – Какая пьеса! Интересно, а как они шумят? Что вы думаете по этому поводу, Лидия?
– Кто исчезает? – спросила Лидия.
– Нимфы и жнецы.
– Жнецы?
– Всего лишь видения. Часть представления, которое устроил Просперо. Вскоре, однако, он их прогоняет: «Изчезните. – Довольно». Позже он призывает только «музыку небес». А господину Говарду Мартинели нравилась «Буря»?
– Именно в «Буре» он пометил некоторые отрывки и стер пометки на полях.
– Ага! Что я говорил? Он взял эту книгу с собой как раз из-за «Бури». Иными словами, господин Говард Мартинели чувствовал себя постаревшим и больным.
– Он ничего не говорил об этой пьесе, – произнесла пораженная Лидия.
– Естественно, нет. Он и о болезни своей вам не говорил.
Госпожа Шафер помолчала, видимо, размышляя над словами Графа, а затем сухо сообщила:
– Помеченные отрывки находятся в начале пьесы.
– И вот первый из них. «Акт I. Сцена I». Боже мой!
У Лидии был торжествующий вид. Медленно и громко Граф прочитал вслух помеченный отрывок:
– Однако этот малый меня утешил: он отъявленный висельник, а кому суждено быть повешенным, тот не утонет. О Судьба, дай ему возможность дожить до виселицы. Сделай предназначенную ему веревку нашим якорным канатом: ведь от корабельного сейчас пользы мало. Если же ему не суждено…
– Ну и ну! – воскликнул Граф. – Кто-то очень не нравился вашему другу, господину Мартинели… Это очевидно. И вы полагаете, речь идет о его слуге?
– Возможно, мы узнали бы это наверняка, прочитав пометки на полях.
Граф поднял книгу, чтобы получше рассмотреть слабые отпечатки карандашной записи напротив отмеченных в тексте слов.
– Не видно, ничего не видно. Стирали долго и очень усердно, пользовались прекрасной резинкой, но призрачный след все же остался. Давайте посмотрим второй отрывок… Вот он. «Акт II, Сцена II». Точнее, три фразы:
…это безмозглое чудовище!
…ты, жалкое чудовище!
…Ну и простофиля же это несчастное чудовище. А ты неплохо лакаешь, чудовище, право слово!
…Ну и что же это нам дает? Если первая ремарка относится к Шмиду, то две другие явно нет. Может, это горькая попытка взглянуть на себя со стороны? Господин Мартинели говорит о себе?
– А по-моему, это означает, что он во власти Шмида.
– Да, Лидия, вам не дознаватель нужен, а карающий меч! Только не обижайтесь. А вот и вторая пометка на полях, вернее, ее следы, по всей странице. Написано без нажима, жестким карандашом. Удалено тщательно. Вряд ли я сумею восстановить эти записи.
– Но вы попытаетесь?
– Видите ли, Лидия, ваш знакомый писал это для себя, а вовсе не для того, чтобы кто-то читал его соображения. – Граф улыбнулся – казалось, его что-то позабавило. – По-видимому, заметки он стер перед тем, как дать книгу вам. Не хотел, чтобы вы их прочли. Стоит ли вытаскивать на свет божий чужие откровения просто из интеллектуального любопытства?
– Я не любопытна. Я только хочу удостовериться, что с ним все в порядке.
– А я любопытен, и даже очень. Но, по-моему, нам следует сначала покопаться в больничных архивах, а потом я возьмусь за эту работу. Признаться, она не слишком мне по душе… Да ладно. Интересно другое – поблагодарит ли вас господин Мартинели за эти хлопоты?
– Он ничего не узнает. Я не скажу ему.
– Думаете, так лучше? Но когда он поправится, и ваша дружба возобновится, вы могли бы вместе посмеяться над всей этой историей, включая ваше самовольное проникновение в старый дом, что в Шпице.
– Вряд ли его это порадует… Господин Граф, как восстанавливают стертые записи?
– И читают отпечатки? Ну, есть несколько способов. Холодные пары йода, например. Они конденсируются на странице и проявляют все что угодно. Но трудность в том, что страницу нужно сразу сфотографировать, поскольку йод испаряется, и восстановленные надписи бледнеют. Одному человеку это проделать сложно. А нам с вами соглядатаи не нужны. Если бы не конфиденциальность, я послал бы книгу своему другу в полицейскую лабораторию…
Госпожа Шафер побледнела и заерзала в кресле – похоже, мысль о полиции всерьез напугала ее.
– Иногда пользуются так называемым методом наложения, – продолжал Граф. – Он много сложнее: нужны покрытые коллоидом пластинки, а что с ними делают – я уже не помню. Лучше не вникать! Есть еще диапозитивный метод, поляризованный свет, получаемый от двух скрещенных лучей. Вам не очень интересно слушать о скрещенных лучах?
Лидия потрясла головой.
– Затем есть такая уловка: вы фотографируете обратную сторону страницы на просвет, и за счет светотени следы письма становятся более заметными. Кстати, если вы не измените свое решение во что бы то ни стало изучить стертые заметки, я, с божьей помощью, попытаюсь применить этот метод.
Лидия выглядела теперь ужасно расстроенной. И сконфуженной.
– Ужасно. Мне следовало прикинуть, во что это выльется. Господин Граф… если господин Мартинели попал в беду, а мы его вызволим, возможно, он будет рад заплатить вам.
– Если мы «вызволим его из беды» – как вы выражаетесь, – он вряд ли рассыплется в благодарностях, и подчеркнутые строфы в томике Шекспира красноречиво об этом свидетельствуют. Не беспокойтесь о плате. У меня есть аппаратура. Должен же я попрактиковаться с ней, если это без труда проделывал Стефан. Но главное, в сущности, не это – мне просто интересно… – Улыбнувшись, Граф вновь открыл Шекспира и просмотрел несколько страниц. – Действительно проблема. Вы оставите мне книгу господина Мартинели на некоторое время?
– Конечно, пусть она будет у вас, раз вы собираетесь работать над стертыми записями.
Граф встал, подошел к одному из металлических шкафчиков для картотеки и запер в нем томик Шекспира.
– Достаточно надежно и под рукой.
Посетительница кивнула. Граф неторопливо вернулся к своему креслу, но садиться не стал.
– Госпожа Шафер, а не поехать ли нам в больницу Святого Дамиана? – спросил он.
Лидия вскочила со стула, словно подброшенная пружиной.
– Прямо сейчас?
– А почему бы и нет? Еще только четверть восьмого. А больницы открыты для посетителей, по крайней мере, до девяти часов вечера…
Улица встретила их удушливым жаром.
– Тяжелый вечер.
Покинув дом, Граф и госпожа Лидия Шафер повернули на запад, к реке и трамвайной остановке. Желтое с лиловато-фиолетовыми прожилками небо над головой выглядело нездоровым. Ни единой живой души поблизости. Только сторож сидел без пиджака на ступеньках своего дома. Граф приветливо кивнул ему.
– Ни души, – констатировала Лидия.
– Словно чума прошла… Двор переехал в Кройдон. Кто-нибудь напишет прекрасное стихотворение о том, как с неба яркий свет пролился и лихорадку принес.
Шум над головой заставил их поднять глаза – там, в вышине, куда-то медленно, неторопливо смещаясь к северу, летел едва различимый аэроплан.
– Это всего лишь продукт нашего воспаленного воображения, – произнес Граф. – И он тоже исчезнет. На самом деле его там и не было.
