Ремо застегнул свою белую пижаму и сел на кровати. Он пошевелил плечами. Это была обычная больничная палата с кроватью, сиделкой, тумбочкой и окном. Только на сиделке не было шапочки с названием госпиталя, а второе стекло в окне было испещрено стальными прожилками. Он протянул правую руку за спину и задрал пижаму через голову. На ней не было никаких надписей. Он снова лег в постель и стал ждать еды. Он закрыл глаза. Как хорошо быть живым. Быть живым, слышать, дышать, чувствовать, видеть. В жизни была только одна цель: жить.

Его разбудил шум голосов. В палате находились монах с крюком вместо руки, сиделка и два доктора.

— Я снимаю с себя ответственность за здоровье этого человека, если он не будет питаться в течение двух дней умеренной пищей, — сказал один из докторов. Другой врач и сиделка кивнули в знак согласия с коллегой.

На монахе уже не было сутаны. На нем был свитер персикового цвета и коричневые брюки. Он положил свой крюк на металлическую спинку кровати.

— А я и не прошу вас отвечать за него. Я отвечаю. Он будет есть все, что ест нормальный человек.

— В таком случае я отправляюсь к начальнику, доктору Смиту, — сказал первый врач.

— Я пойду с ним, — сказал второй.

Монах сказал:

— Хорошо, идите. Прямо сейчас. — Он показал им на дверь. — Передайте Смиту мой привет.

Когда они ушли, он запер дверь. Потом подкатил сервировочный столик к кровати. Он сел на стул сиделки и снял крышку с одной из серебряных посудин на подносе. В ней были устрицы с маслом и красным перцем.

— Меня зовут Кони Мак Клири, — представился он, положив устриц на тарелку и и протянув их Ремо.

Ремо сел на кровати и взял тарелку. Он подцепил большой кусок белого мяса и проглотил его не разжевывая. Он запил мясо глотком золотистого пива из стакана, тут же протянутого ему. Потом снова начал поглощать устриц.

— Вероятно, вы удивлены тем, что находитесь здесь? — услышал Ремо голос Мак Клири.

Ремо подцепил очередной кусок мяса вилкой и отправил его в рот. Пылающий от перца рот он заливал золотистым тягучим пивом. Он кивнул Мак Клири, потом поднял вилку и отправил мясо моллюска в рот.

Мак Клири начал говорить. Он говорил, пока Ремо ел устриц и пил пиво, он продолжал говорить, когда поднос опустел, а солнце в окне опустилось за горизонт и пришлось включить свет.

Он рассказывал о Вьетнаме, где молодой морской пехотинец ворвался в штаб вьетконговцев и убил пятерых. Он говорил о жизни и смерти. Он говорил о какой-то «Кью».

— Я не могу сказать тебе, кто этим руководит, — сказал Мак Клири.

Ремо сделал глоток бренди. Он предпочитал менее крепкое спиртное.

— Но я твой босс. Ты не сможешь по-настоящему любить, но в твоем распоряжении будет много женщин. Деньги? Нет вопросов. Только одна опасность: если ты проговоришься, ты не сможешь выйти из игры. Но если ты будешь следить за своим языком, неприятностей не будет. Ты будешь жить в достатке до конца своей жизни.

Мак Клири подался вперед.

— Ты получишь даже пенсию, — сказал он, глядя на Ремо, который изучал поднос в поисках еще какой-нибудь еды.

— Кофе? — спросил Ремо.

— Мак Клири открыл высокий термос с горячим кофе.

— Но я должен предупредить тебя, что это грязная и вонючая работа, — сказал Мак Клири, наливая кофе в чашку. — Настоящая опасность в том, что эта работа будет уничтожать тебя изнутри. Если у тебя будет бессонная ночь, твой мозг будет разрываться от мыслей. О’кей… байки про пенсию это все чепуха. Никому из нас не надо беспокоиться о старости, потому что нам не суждено до нее дожить.

Он посмотрел в серые холодные глаза Ремо и сказал:

— Я обещаю тебе ужас за завтраком, озноб в обед, напряжение за ужином и ухудшение перед сном. Каждые две минуты тебе придется оглядываться через плечо, чтобы убедиться, что никто не стоит за спиной. У тебя не будет и пяти минут, чтобы ты не думал о том, как убить кого-то, или как не быть убитым самому.

Но я тебе обещаю… — Мак Клири понизил голос. Он встал и потер свой крюк. — Я обещаю, что однажды Америке не понадобится «Кью», благодаря тому, что мы сделаем. Может, настанет день, когда дети смогут появляться на любой улице в любое время, не боясь подонков. Однажды Нью-Йорк не будет переполнен четырнадцатилетними хулиганами, мечтающими об игле, и несовершеннолетними девчонками, которых гоняют, как скот, из одного публичного дома в другой.

И может быть, честные судьи будут вести уголовные дела, не беря взяток от мошенников и аферистов. Мы будем бороться с тем, с чем не хотят бороться американцы, которые, может быть, даже не хотят выиграть в этой войне.

Мак Клири отвернулся от Ремо и подошел к окну.

— Если ты проживешь шесть месяцев, это будет удивительно. Если ты будешь жить через год, это будет фантастика. Это все, что я могу тебе предложить.

Ремо налил в кофе молоко, сделав его светлым.

— Да, конечно, конечно, — сказал Ремо, глотая кофе. — Ты можешь рассчитывать на меня.

Кажется, этот ответ удовлетворил Мак Клири.

— Это вы подставили меня? — спросил Ремо.

— Да, — ответил Мак Клири без эмоций.

— Ты убил этого парня?

— Да.

— Хорошая работа, — сказал Ремо. А потом он спокойно спросил Мак Клири, как ему понравится электрический стул, на который он может отправиться однажды, лишившись всех друзей.

— Что теперь? — спросил Ремо безразличным голосом. Он прислонился к брусьям в большом, светлом гимнастическом зале. На нем было белое кимоно с белым поясом. Он играл концами пояса и смотрел на Мак Клири, который стоял у открытой двери в дальнем конце гимнастического зала. Полицейский револьвер 38-го калибра висел на его крюке.

— Еще одна минута, — крикнул Мак Клири.

— Я не могу ждать, — пробормотал Ремо, послав свой плетеный сандаль по отполированному полу. С шуршанием он прокатился по полу, оставив царапину.

Ремо тихо засвистел и уставился на высокий широкий потолок с массивными металлическими балками. Что будет сейчас? Опять тренировка в стрельбе? За две недели инструкторы показали ему все, от ружей Маузера до духовых. Его обучали разбирать их, смазывать и настраивать. Потом его обучали позициям для стрельбы. Его учили быстро хватать оружие и стрелять. Прикидываться неподвижным и не выдавать себя движениями тела. Это было болезненно. Каждый раз ему приходилось напрягаться, чтобы правильно выполнить последующие действия.

— Это полезное занятие, — говорил, улыбаясь, инструктор. — Ты пока не можешь контролировать свои мышцы, а мы научим тебя этому. Твои мышцы научатся этому, даже если ты сам не научишься.

И мышцы научились.

Потом приветствие. Целыми часами его обучали обычному приветствию, а потом стрельбе из пистолета, когда инструктор протягивал ему руку для пожатия.

Снова и снова те же слова:

— Подпусти ближе. Ближе, ты, идиот, ближе! Ты не телеграмму посылаешь. Двигай рукой, как будто собираешься ответить на приветствие. Нет, нет! Так заметен револьвер. Ты должен выстрелить трижды, пока поймут, что ты враг. Попытайся еще раз. Нет. С улыбкой. Еще раз. Отведи глаза от своей руки. Да, хорошо. Еще.

Он становился автоматом. Однажды он попробовал это на Мак Клири в классе. Ремо вошел с приветствием, но когда он поднял пистолет, его глаза ослепила вспышка. Он не понимал, что случилось, пока Мак Клири, смеясь, не поднял его с пола.

— Ты научишься, — сказал Мак Клири.

— Может быть. Как ты заметил?

— Это не я, а мои мышцы. Ты научишься этому. Твои рефлексы будут быстрее твоего мозга.

— Да, — сказал Ремо. — Я не могу ждать. — Он протер свои глаза. — Чем ты меня ударил?

— Пальцами.

— Чем?

— Пальцами. — Он вытянул свою руку. — Видишь, я…

— Неважно, — сказал Ремо, и они приступили к занятию. Когда оно было закончено, Мак Клири спросил:

— Тебе одиноко?

— Нет, это похоже на бал, — усмехнулся Ремо. — В классе все время только я и инструктор. Я отправляюсь спать, охранник будит меня утром. Я встаю, мне приносят завтрак. Они не разговаривают со мной. Я ем один. Сплю один. Живу один. Иногда мне кажется, что «стул» был бы лучше.