Когда я пришел к Ариадне, она уже давно поднялась. Облаченная, как подобает царевне, моя дочь обходила ткацкий стан — продевала уток меж нитей основы — и, спешно бросив свое дело, склонилась в почтительном приветствии:
— Да пребудет с тобой милость богов, отец.
Я улыбнулся:
— Они не оставляют меня, моя царственная дочь. И я полагаю, что среди их помыслов и ты не обойдена вниманием.
Она стояла, опустив глаза, сосредоточенно изучая узоры на мозаичном полу. Мне было бы проще сообщить ей ту весть, что я принес, если бы она не была столь напряжена. И потому я произнес:
— Не тревожься, Ариадна. Не оставляй своих трудов. Я рад видеть тебя у ткацкого стана. Коли ты принялась за обычные дела, смею надеяться, что вскоре в твоем сердце восстановится былой покой.
— О, благодарю тебя!
Ариадна с видимым облегчением снова занялась своей работой. Так было всегда, когда на сердце моей дочери было тревожно. Хитрые переплетения нитей приводили в порядок ее помыслы, умеряли гнев и волнения.
Я взмахом руки приказал служанкам оставить нас наедине, подошел к креслу и опустился в него. Сейчас мне было хорошо видно сосредоточенное лицо дочери — нахмуренные брови, упрямо поджатые губы.
— Неужели ты чувствовал, что я вернусь? — пробормотала Ариадна, не отрываясь от своего занятия.
— Почему ты так решила?
— К моему полотну никто не прикасался, — горько усмехнулась она.
— Просто я забыл распорядиться, а служанки, видимо, не решились ничего трогать в твоих покоях без моего позволения. Я не думал, что вновь увижу тебя. Еще меньше ждал, что увижу вот так. И хвала Дионису, что он помог тебе вернуться.
— Хвала всеблагому богу! — истово отозвалась Ариадна. — Он и тебе открылся?
— Да.
Значит, она знала, кто спас ей жизнь.
Мы снова замолчали. Я никак не мог приступить к разговору о грядущем замужестве. Хотелось узнать, что у нее на сердце.
— Ты выглядишь суровой и озабоченной… Былое все еще гнетет тебя?
Ариадна отрицательно покачала головой, взяла челнок с нитью другого цвета.
— Мне довольно знать, что ты отомстишь за унижение, пережитое нами. Тебе ведомо, отец: никогда не заботили меня войны и сборы даней. Мое дело — дворец и мир в доме моем. А во дворце многое изменилось, — в голосе дочери я уловил слабые признаки раздражения. — Меня не было всего дюжину дней, а Катрей уже все забрал в свои руки.
Я рассмеялся:
— О, царевна, не успела ты прийти в себя после долгого и опасного пути, а уже свиделась со своими "глазами и ушами" и обеспокоилась моей судьбой! Поверь, у тебя нет причин винить Катрея, — успокоил я ее. — Разве не берет он то, что ему принадлежит по праву?
— Или ты уже умер?! — вспылила Ариадна. — Повсюду шепчутся, что ты постарел, что пора передать корону молодому анакту, что ты нерешителен и страшишься Афин, потому не стал преследовать Тесея! А теперь, когда я вернулась…
Она яростно сдвинула брови, но так и не отвлеклась от своего рукоделия, продолжая раздраженно подбивать нитки.
— …Катрей недоволен, что ты не покарал меня за предательство!
Голос ее дрогнул, и она, закусив губу, сделала вид, что ничто не волнует ее больше ткацкого стана, потом продолжила тихо и печально:
— Хотя, как еще можно назвать мой поступок?! — она смахнула набежавшую слезу. Я сделал вид, что ничего не замечаю. Ариадна не любит выказывать свою слабость — еще больше, чем я.
— Бедное дитя мое, — вздохнул я. — Ты просто выполнила то, что велели боги! Не терзай свое сердце, и запомни: я не страшусь шепота за спиной! И тебе не стоит думать об этом, чего бы ни надувала в людские уши безмозглая Осса-Молва, особенно сейчас.
Ариадна передернула плечами и не ответила.
— Ты ведь решила держаться так, словно ничего не произошло? И я не мог бы дать тебе более мудрого совета, царевна! Твердо иди своим путем и помни: моя любовь не оставит тебя, и, доколе в силах моих, я позабочусь о твоей защите.
Ариадна кинула уток, вздохнула, все еще не глядя на меня.
— Боюсь, у меня не хватит сил, отец…
Я подошел к дочери, обнял ее.
— Хватит, дитя мое. Ведь ты — дочь Миноса, Критского Паука.
Ариадна грустно усмехнулась, спрятала лицо у меня на груди.
— Я виновата перед тобой, отец… — прошептала она. — Мне кажется, я убила тебя. Долгие годы я заботилась о твоей жизни, и поверь: не смятенный дух говорит мне пустое! Я чую вонь измены, хотя покуда не вижу, откуда идет этот смрад. Во дворце умышляется зло против тебя!!!
— Пустое, Ариадна, — ласково произнес я.
— Ты не хочешь слушать меня, отец!!! — с отчаянием выкрикнула Ариадна и все-таки разрыдалась.
Я обнял ее, поглаживая по вздрагивающим плечам и волосам:
— Дитя мое, перестань мучить себя страхами и подозрениями, не терзайся угрызениями совести. Не о моей судьбе надлежит тебе думать сейчас, а о собственной.
— Отец! — воскликнула Ариадна, и в голосе ее послышались слезы. — Не разрывай мне сердце! Это невыносимо — вспоминать о том позоре, которым я сама покрыла себя!!! И…
— И о любимом, который тебя покинул? — докончил я.
— Как ты бываешь жесток… — простонала Ариадна, утыкаясь лицом в мою грудь.
— Ариадна, — ласково произнес я, — ты не сможешь залечить эту рану, пытаясь не думать о ней и ища забвения в пустых дворцовых заботах. Мне ли не знать?! Разве не покидал меня тот, кто мне дороже всех на свете? Разве не терзался я мыслями о том, в чем моя вина, почему я не удержал своего возлюбленного?
Ариадна перестала всхлипывать.
— Да, я забыла… наши судьбы похожи. Ведь тебя тоже бросил тот, кого ты любишь? Что же, может, и мне стоит идти теми путями, что проторены моим отцом. И как ты пережил этот позор?
— Боль утраты, дитя, только боль утраты, — поправил я Ариадну. — Я не считал, что Дивуносойо опозорил меня, не заботился о том, что скажут люди… Я оплакал свою потерю и нашел утешение в новой любви.
Ариадна подняла на меня недоуменный взгляд. Что было непонятно ей в моих словах — как брошенный возлюбленный может не считать себя опозоренным? Или как можно искать утешение в новой любви?
Но недоумение в ее глазах тотчас сменилось изумлением.
Я знаю, что она увидела. Сегодня утром вместо унылого облика постаревшего до времени мужа зеркало отразило сияющие глаза юноши. Мне даже показалось, что морщины вдоль рта стали не так заметны, а резкие черты лица чуть-чуть смягчились. О, Афродита Урания! Ты знаешь: когда смертный получает дар из твоих рук — о чем бы он ни думал, как бы он ни был озабочен — ему не дано скрыть от окружающих знак твоей милости. Ариадне ли не знать, что означают эти перемены? Сколько раз она посмеивалась надо мной, снова и снова уязвленным стрелой Эрота!
Глаза дочери стали колючими и холодными, тело напряглось.
— Как я могла забыть? Он вернулся и снова поманил тебя?! — желчно спросила она. — И ты, словно пес, бросился к нему, забыв о гордости? Ты — анакт величайшего в Ойкумене царства?!
— А ты… не бросилась бы следом за Тесеем? — язвительность дочери болезненно задела меня, и я с готовностью воздел свой скорпионий хвост с ядовитым жалом — прежде чем подумать, насколько разумным будет ответить ей тем же.
Смуглое лицо Ариадны стало землистым, черты исказились от невыносимой боли, на глазах снова выступили слезы и, набухнув, побежали по худым щекам. Она стиснула виски мелко дрожащими пальцами и потом, немного опомнившись, отчаянно затрясла головой:
— Нет!!! Нет!!! Разве только, чтобы убить его… невыносимо…
Сделав над собой еще одно усилие, Ариадна стиснула зубы, до синевы под ногтями сжала пальцы.
— Что же в нем такого необычного, в твоем Лиэе?
— Он любим мною.
— Морок!!! — зло прошипела Ариадна. — Ни один… ты слышишь, отец… ни один!.. Не стоит так дорого!!! И твой Лиэй — тоже!
— Жаль, что ты столь презираешь мужей, ибо сегодня один достойный юноша просил отдать тебя ему в жены.
— Достойный юноша?!!! — яростно сверкнула она глазами и тут же стиснула виски руками, отошла в сторону и прижалась лбом к стене, пытаясь остудить пылающую голову. — Коль ты считаешь его достойным, то, верно, мне будет за ним покойно.
