– Им бы не психолога надо, – заметил Гришка. – Их бы пороть, обормотов! Ну, читай, читай.
«28 ноября в 13:30 я позвонил сотруднику, уточнил его планы на день (он собирался заняться домашними делами), и мы договорились о встрече на понедельник. В 13:58 он мне перезвонил и сказал: „Вы все идиоты“ и „Я ухожу“. Я начал убеждать его не торопиться „уйти“ и попытаться разрешить проблему другими способами, вспомнить, что у него есть сын, ради которого стоит жить. На что он мне ответил: „Уже поздно, я выпил упаковку реланиума“ – и отключил телефон. В 14:02 я позвонил в скорую помощь и сообщил врачам о факте отравления по адресу проживания сотрудника. После чего доложил о случившемся заместителю начальника отдела по кадровому обеспечению майору милиции И. Б. Королёву и руководителю психологического обеспечения В. С. Громовой. В это время я находился в посёлке Ручьи, в часе езды от города. Я смог оттуда выехать только через 40 минут с помощью поста весового контроля ГИБДД.
В 16:15 я прибыл на квартиру сотрудника. Он никого не впускал и требовал, чтобы уехали машина скорой помощи и дежурная машина ЛОВД. После того как Чуркин убедился в их отъезде, он впустил меня в квартиру. Сотрудник находился в состоянии опьянения, по квартире были разбросаны личные вещи и фотографии. Он закрыл за мной дверь на замок и подпёр её палкой, в руке у него был кухонный нож.
Я убеждал его прочистить желудок, но он наотрез отказывался. Я пытался напомнить ему о том, что есть люди, ради которых стоит жить, говорил о сыне. Он меня не слушал, только сказал, что звонил Чуркиной, а она не захотела с ним разговаривать, и что ему „незачем жить без неё“. Вскоре приехали начальник следствия подполковник юстиции Ю. С. Марушев и начальник криминальной милиции подполковник милиции А. А. Гаврилов, с которыми Чуркин учился в Высшей школе милиции. Они с ним поговорили через окно и решили, что надо убедить Чуркину приехать к мужу. Марушев и Гаврилов уехали искать супругу сотрудника, хотя Чуркин им адреса так и не дал; естественно, они её не нашли.
Я открыл на кухне воду и продолжал убеждать сотрудника в необходимости оказания ему медицинской помощи: предлагал выпить воды с марганцовкой. Сотрудник отказался, мотивируя это тем, что „пробовал, стало только хуже“. В это время вода перелилась через край, и сотрудник, несмотря на ухудшающееся состояние, взял тряпку и совершенно осознанно стал вытирать пол.
Видя всю безвыходность ситуации, я открыл дверь квартиры и позвал находящихся на площадке майора милиции Королёва, старшего прапорщика Варламова и медицинских работников. Сотрудник сказал, что я его предал, и потребовал, чтобы все покинули его квартиру, а также окончательно отказался от медицинской помощи.
Тогда мы с начальником отдела, майором милиции Фоминым, выехали по адресу проживания Чуркиной. Она оказалась дома и через цепочку с улыбкой сказала, что не желает общаться с этим человеком („Пусть делает что хочет, это ваши проблемы“), и наотрез отказалась куда-либо ехать, но обещала позвонить мужу. После чего мы вернулись к Чуркину.
От разговора с женой сотрудник отказался, заявив, что будет общаться только с Марушевым и Гавриловым. В ходе беседы с медицинскими работниками я выяснил, что доза выпитых им таблеток не является опасной для жизни и оснований для принудительной госпитализации сотрудника нет. В течение 30–40 минут беседы Марушева и Гаврилова с сотрудником убедить его в необходимости медицинской помощи не удалось. Тогда начальник отдела майор милиции Фомин дал распоряжение оставить сотрудника в покое и больше не оказывать ему психологическую помощь.
Чуркин попросил Марушева и Гаврилова отвезти его жене письмо, которое они не смогли передать, так как по адресу проживания Чуркиной никто не открыл дверь. Они отдали письмо мне. В 20:50 Чуркин позвонил мне и потребовал вернуть письмо. Примерно в 21:10, подъехав на дежурной машине к перекрёстку проспекта Гагарина и проспекта Жукова, я отдал ему письмо. Выглядел сотрудник совершенно нормально, агрессии не проявлял, чётко и ясно формулировал свои мысли, говорил, что идёт к жене. Больше я сотрудника не видел, и он мне не звонил.
Исходя из вышеизложенного, полагаю, что сотрудник H. H. Чуркин совершил истероидно-демонстративную шантажную попытку суицида в состоянии алкогольного опьянения. Причинами могут являться:
Служебные факторы (конфликты с сослуживцами; недоверие начальника).
Личные факторы (постоянные конфликты в семье, послужившие причиной ухода жены; разлука с сыном; потеря близкого человека (отца) в детстве).
Психические заболевания: истерический невроз; хроническая алкогольная интоксикация; неблагоприятная наследственность; возможно, шизофрения в начальной стадии течения.
Падение престижа органов внутренних дел.
Полагал бы направить сотрудника на освидетельствование военно-врачебной комиссией с целью выявления психических заболеваний и своевременного лечения, а также решения вопроса о его дальнейшем пребывании в органах внутренних дел.
Стажёр в должности психолога отделения кадров Фёдоров В. В.».
– Да, – отсмеявшись, сказала я. – Это нельзя уничтожать, это для истории. Готовая проза в жанре абсурда! Франц Кафка отдыхает.
Подозреваю, что Гришка Франца Кафку не читал. Однако он от души расхохотался, будто оценил удачную шутку.
Глава 6
По делу Шевченко
Ранняя весна. В управлении объявляется учебная пожарная тревога. Мы в форме и с противогазами выстраиваемся на улице напротив универсама. Стоим, мёрзнем, переминаемся с ноги на ногу. Вокруг собираются люди; наверное, они думают, что снимается кино.
А Гришки нет.
– Одиннадцатый час, – озабоченно говорит Сергей Петрович, пощипывая бороду и нервно дёргая глазом. – К-кто п-пойдёт звонить этому раздолбаю?
Когда Петрович волнуется, он заикается. А уж если Петрович ругается страшными словами, то это вообще караул.
Услужливый Стасик из Барнаула бежит звонить прогульщику, скрывается в здании управления, которое по сценарию «охвачено пламенем и заполнено клубами дыма». Через десять минут Стасик возвращается, разводя руками: у Гришки никто не снимает трубку.
– Если через п-пятнадцать минут не п-появится, будем п-подавать во всероссийский розыск, – сурово говорит начальник и, сняв фуражку, в сердцах хлопает ею по колену.
Никто не желает Гришке неприятностей. Но что ещё с ним делать? Вот уж действительно раздолбай.
У Гришки – животное чутьё: он появляется буквально через пару минут. К управлению подлетает «девятка», из салона выкатывается Гришка и, подбежав, встаёт в строй позади меня.
Выражение лица шефа, его косой взгляд на Гришку весьма красноречивы.
– Тебя в розыск подавать хотели, – шиплю я, обернувшись к другу. – Tы с ума сошёл?
Гришкины наивные глаза приобретают возмущённое выражение.
– Сами вы с ума сошли. Я же его предупреждал, ядрёна матрёна!
– О чём?
– Ну, что я встречаюсь по делу Шевченко, – неопределённо отвечает Гришка и тут же делает мне гримасу, означающую: на нас смотрят, отвернись!
Кто такой Шевченко и что там за «дело», я не имею ни малейшего понятия. На Гришкиной шее красуется недвусмысленный синяк, а за лацкан кителя зацепился длинный светлый волос.
После тревоги, дождавшись, когда рассерженный начальник всыплет Гришке по первое число, я, конечно, поддразню его. Гришка нисколько не обидится. Но с тех пор, когда мы с Гришкой хотим посплетничать о ком-то, намекнуть на разные фривольности, мы говорим: «Они встречались по делу Шевченко!»
Да, хорошее было время. Правда, это сейчас я понимаю. А тогда казалось, что это ещё как бы «преджизнь». Стартовая площадка, разминка, репетиция. Мне постоянно не хватало чего-то. То большой трагической любви – у нас ведь с Лёшкой любовь была счастливая. То творчества, потребность в котором ощущалась всегда. То денег, то собственной квартиры. То детей…
