Нинка работала в коммерческой фирме, зарабатывала в десять раз больше Гришки. У неё были наряды, которые мне не снились. Шуба из каракуля, например. Модная в те годы сумочка-сейф. Платья из Пассажа… Но (вот потому-то я совершенно не завидовала ей!) Нинка была жирная.
Чем сумела женщина, похожая на сытую розовую хрюшку, завлечь импозантного Гришку? И что, кроме пятилетнего сына, связывало их теперь? У меня (и не только у меня) этот брак вызывал большое недоумение.
И вот сейчас я увидела, что с ними стало! Нинка плакала, обвиняя мужа в чём-то. Гришка же выглядел не виноватым, а, скорее, возмущённым. И не оправдывающимся, а нападающим…
Я поняла, что Гришка так и не попал домой вчера вечером. Куда (вернее, к кому) он поехал, догадаться было несложно. Галка, кстати, вообще не пришла на работу сегодня.
Мы уже пили компот, когда Гришка появился в столовой. Плюхнулся за столик напротив меня со своим подносом и, угрюмо сопя, принялся есть. Я его ни о чём не спрашивала.
А через два дня сенсационная новость облетела управление: Гришка бросил Галку!
Я не знала, радоваться или грустить по этому поводу. Вроде к Галке я уже привыкла. Девчонка как девчонка. Хороший следователь. И, во всяком случае, не «хрюшка»…
Неясно было, что произошло, хотя в общих чертах понятно. Нинка напугала Гришку так, что он ещё долго ходил на работу тихий и пришибленный. Что она ему посулила – разлуку с сыном? изгнание из маленькой, но уютной квартирки с видом на пруды? А впрочем, какая разница. Гришка дрогнул, Гришка сдался. И – сдулся.
У Гришки, которому – море по колено, вдруг обнаружилось уязвимое место. И этим местом, как ни странно, оказалась семья.
Месяцы шли, и с деньгами становилось всё хуже. Когда умер папа, администрация предприятия, где работали мои родители, выплатила маме многомесячные задолженности по зарплате. Эта приличная, по нашим меркам, сумма какое-то время удерживала нас на плаву. Но деньги заканчивались, а основные траты даже не начинались.
Считается плохой приметой покупать вещи для малыша, пока живот будущей мамы не вырастет и срок появления на свет нового гражданина не пододвинется вплотную. Вот мы и тянули… позволив ценам на коляску, ванночку, прыгунки, ползунки, пинетки и прочие кукольные принадлежности вырасти в пять, шесть… десять раз…
На этом фоне напугала фраза, вскользь брошенная нашим энергичным шефом Родионом Палычем: придётся переводить на депонент пайковые и квартальные премии, нет денег на выплаты сотрудникам.
А те «пайковые» были – всего-то шестьсот рублей. Или тогда ещё шестьсот тысяч рублей? Впрочем, гроши останутся грошами, как их ни обзови и сколько нулей к ним ни припиши. Но жалко же было терять!
«Вот и отобрали…» – с ужасом поняла я.
Зарплата с обрезанными пайковыми казалась такой мизерной, что её стыдно было приносить домой.
И я решила действовать. Записалась на приём к шефу. Взяла свои многочисленные медицинские справки. Благо «их у меня было». Все – с диагнозами: «патология строения органов малого таза», «аллергия на анальгетики», «отрицательный резус-фактор», «резус-конфликт с будущим плодом», «двойное обвитие пуповины»…
Придя в кабинет к шефу, я плюхнулась в кресло, красноречиво выкатила живот (последний аргумент, запрещённый приём) и бросила на стол кипу бумажек.
– Что это? – удивился Родион Палыч.
В ответ я заплакала… нет, даже взвыла!
Шеф был ошарашен. Он хмуро рассматривал справки, а я говорила, всхлипывая, что если он, Палыч, отберёт у меня пайковые, то мне конец. Вся надежда на него, Палыча. Он – мой единственный шанс родить здорового ребёнка, прокормить его и себя…
Родион Палыч испугался такой ответственности.
– Хорошо, – сказал он поспешно. – Пиши рапорт. Проси выплатить тебе задолженности. Опиши всё, что мне излагала. Сам Самыч тебя любит…
Покинув кабинет шефа, я отправилась к Гришке. Ввалилась в его каморку, упала Гришке на грудь – и зарыдала так, как будто мне не пообещали помощь, а, напротив, отняли всё! Я плакала от пережитого стресса и унижения; от страха, что мои старания окажутся напрасными и Сам Самыч, прочитав рапорт, ничего не даст… Я сама не понимала, отчего реву и никак не могу остановиться. А Гришка гладил меня по плечу и жалел.
– Ладно, – наконец сказал он, когда я ему всё выложила. – Ты давай пиши, а я проверю.
И уступил мне место за своим компьютером.
Вскоре я показала Гришке рапорт. В нём были красочно расписаны и угроза выкидыша, и патология плода, и мои собственные проблемы со здоровьем – а в конце приводилась целая бухгалтерская смета с расшифровкой затрат на моё лечение и комплектацию детского приданого.
Гришка сел за компьютер и принялся править текст. Там, где у меня было написано «необходим курс укрепляющих препаратов», Гришка приписал «три курса». Там, где упоминался дорогостоящий укол иммуноглобулина после рождения малыша (чтобы избавиться от антител в организме и родить последующих детей здоровыми), Гришка исправил на «пять-шесть дорогостоящих уколов».
А потом, перечитав текст ещё раз, фыркнул:
– Вик, сколько же у тебя местоимений!
– А что? – удивилась я.
– А то!
И Гришка с чувством процитировал:
– Я, такая-то, такая-то, для решения проблем, связанных с моим здоровьем, и спасения жизни моего ребёнка, прошу выплатить мне мои задолженности… Мне, моё, я… Ты же психолог, блин! Давай отредактируем это. А то – нож к генералову горлу приставила и требуешь. Бедненькая… хворенькая…
И Гришка так захохотал, что в моём животе, проснувшись, заворочался мелкий Лёшка.
– Дурак ты, – обиделась я. – Как же тут без местоимений…
– Да тут ведь и без мата – никак, – заметил поуспокоившийся Гришка, продолжая веселиться. – Но, однако…
Однако он всё-таки заставил меня улыбнуться в тот день!
Рапорт мы отредактировали. Я отнесла его Родиону Палычу, тот «подмахнул» и отправил «наверх». Потом мы с Гришкой ещё выпили по чашке чаю, и я заторопилась домой: мама одна, её угнетает тишина в квартире. Алексей на дежурстве, он вообще поздно приходит теперь.
– Кстати, – спохватился Гришка, – чуть не забыл! Запиши телефон. Это мои друзья, у них мелкий подрос. Они дёшево продадут коляску и отдадут манеж, ванночку, два мешка детских вещей. Всё – импортное, там тёща челноком катается. Позвони, они ждут. А забирать я с Лёшкой поеду, один-то он всё это не дотащит.
Глава 12
Мать… Мать?
Март выдался серый и хмурый.
Я маялась в пустой палате детской больницы. В палате было двадцать коек, и она предназначалась для молодых мам. Сейчас все разъехались. Только я осталась на ночь.
Перед сном ходила проведать маленького Лёшку в кувезе. Брала его на руки, переодевала, давала грудь. И, убедившись, что младенец уснул (а спал он много: гипоксия давала о себе знать), возвращалась в палату и валялась на своей кровати. Но спать не хотелось, поэтому я снова шла в бокс и сидела над колыбелькой сына. До утра.
Все мамаши, которые уезжали на ночь (кто к своим семейным обязанностям, к старшим детям, а кто – и на ночную дискотеку!), считали, что я – странная. Но как раз это меня не беспокоило.
Оправдались мои страхи: ребёнок практически задавил меня! И теперь непонятно, чего хочу я, а чего хочет он. В тот блаженный период, когда он ещё только должен был появиться на свет, со мной все носились, будто я хрустальная. Сейчас же меня звали: «Мама Лёши Громова». Вик больше не существовало, с нею было покончено.
«Где Лёшкина мать?» – раздавалось в палате. И звучало это как «кузькина мать».
– Мамочка Громова! О чём вы думаете? Малыш опять испачкался, а ему пора на физиотерапию!
– Да-а, таким только позволь рожать, – хмыкала стервозная медсестра.
Ну что на это скажешь? Я постоянно ходила с красными глазами.
Однажды днём прогуливалась вдоль бетонного забора. Маленький Лёшка спал. Я чувствовала себя пленницей. Хотелось поскорее выписаться, забрать малыша домой, к приготовленной уютной кроватке и детскому приданому… но именно в этот день нам продлили курс лечения. В голове, как всегда, крутились стихотворные строчки. На этот раз сочинялся стишок про то, что я решила не писать больше стишков, потому что время, отведённое мне для собственной жизни, закончилось:
