Если бы он ещё не отирался тут, не обкуривал и меня, и весь этот замечательный кабинет в придачу!
Изгнанный Гришка ушёл, но вскоре вернулся с большим красивым яблоком и баночкой томатного сока.
– А ты беременна, подруга, – с порога ошарашил меня он.
– С чего ты взял? – Кажется, у меня отвисла челюсть. – Да нет, не может быть…
– Уверена?
– Ну… рано делать выводы.
– Вот посмотришь, – почти злорадно расхохотался Гришка. – Ну, пока!
Я проводила его взглядом и укусила яблоко. Кисло-сладкое, холодящее десну, оно показалось невероятно приятным на вкус.
А вдруг… Нет, не может быть!
Через несколько дней я почти уверила себя в том, что Гришка заблуждается. Какая беременность? Откуда? Да и тошнило меня не от вида или запаха какой-либо еды. Меня тошнило и от Гришки, и от Алексея, собственного мужа, и от работы, неожиданно показавшейся скучной, вымученной. Если бы хоть что-то было в ней осмысленного, творческого! Так нет: сидишь, обрабатываешь какие-то бланки, подсчитывая циферки – так называемые сырые баллы, в которые переводятся ответы сотрудников. И всё вручную: на моём допотопном компьютере не было нужных программ.
Тут, как нарочно, поступило задание от генерала: изучить социально-психологический климат в самом претенциозном подразделении. Это была оперативно-разыскная часть, или ОРЧ.
Сотрудники ОРЧ – все как на подбор: суперпрофессионалы, «белые воротнички». К «обозу», как они называли все «побочные» службы (включая психологов), они относились с иронией. И то – в лучшем случае.
Ну как изучать у них климат? Кстати, в милиции климат этот почему-то назывался «морально-психологическим». Такою же, то есть «морально-психологической», официально была и вся моя деятельность…
Нет, я не хотела никому читать морали. Я хотела одного: чтобы ко мне относились всерьёз! Взяв свои бланки и отрепетировав вступительную речь, которая должна предварить процедуру обследования, я потопала в ОРЧ. «Элитное» подразделение находилось там же, где и тир, – десять остановок на трамвае.
Начальник ОРЧ, хмурый, упитанный (а ещё считается, что все толстяки – весельчаки!), не пустил меня дальше порога. Не дослушав мои объяснения, он сухо кивнул, отобрал бланки и через два дня прислал их заполненными.
Битый час я рассматривала бланки, крутила их в руках, и мне хотелось плакать. Да, было с чего! Что мне делать с этой халтурой? Какое заключение я напишу? Вот наглый тип… Хоть бы ручку поменял! Все подписи и закорючки на бланках были сделаны одним и тем же цветом чернил, с одинаковым «неправильным» наклоном букв и циферок влево.
Я сидела за столом, заваленным этой макулатурой, когда ввалился Гришка.
– Вик, сигаретку дай, – выпалил он без «здрасте».
– Нету, ты же знаешь, что я бросила… Гришка, ты только взгляни… – От огорчения я даже забыла, что совсем недавно дулась на него и собиралась дуться вечно.
Гришка взял бланки, повертел их в руках и, пожав плечами, кинул обратно на стол.
– А ты что думала? – вдруг напустился он на меня. – Я тебе говорил, что так и будет!
– Ты о чём? – не поняла я.
– Да всё о том же! Ты же психолог! Поставить себя надо было раз и навсегда, ясно?
– Ну, заладил, – пробормотала я, уже досадуя на себя за то, что поделилась с Гришкой своей неприятностью.
– А ты что делала? Добренькую корчила? Ты год здесь проработала, тебя все знают, и если наплевательски относятся к исследованию – значит дело в тебе!
– Но в ОРЧ меня не знают, – закричала я, размазывая слёзы по лицу. – Они меня даже не пустили…
– Вот и плохо, что не знают! Сама виновата! – гаркнул Гришка, хлопнув по столу ладонью. А потом, словно сделав над собой усилие, выдохнул и продолжил уже спокойнее: – Но ещё хуже, если знают и у них относительно тебя установка: щас приедет эта дура, впарим ей лажу и заморачиваться не будем.
– Ну почему ко мне такое отношение? – воскликнула я и зарыдала.
– Да потому, что надо было жёсткость проявлять, а не ходить и улыбаться, как дебильная овца! – заорал Гришка.
И часто задышал, опершись на мой рабочий стол. В его груди что-то хрипело и постанывало, словно пружины старого матраса. Видимо, от свирепости…
Я ещё пару раз всхлипнула по инерции, хотя слёзы уже высохли. Я начинала злиться. Не на Гришку даже, а – вообще.
– Я уволюсь!
– Ой, – сморщился Гришка. – Давай не будем играть в детсад, а, Вик?
И он закашлялся, прикрыв рот рукой.
Чувствовалось, что Гришка больше не сердится.
– Ладно, девчонка, не реви. – Он вытащил из кармана мятый, не первой свежести носовой платок и протянул мне. – В конце концов, ты – не ребёнок, а я тебе…
Тут Гришка осёкся. Мне показалось, что он собирался сказать: «Я тебе не папа». Хорошо, что вовремя заткнулся.
– Ты – мой духовный наставник, – съязвила я. Но Гришка словно не заметил подколки.
– Вот-вот! И я тебе всегда говорил: нельзя быть добренькой с этими бессовестными людьми. Нельзя! Милиционер по интеллекту, и тем паче – благородству, чуть-чуть отличается от разнорабочего. И не всегда в лучшую сторону. Возьми хотя бы меня, – Гришка явно рисовался передо мной.
Вот уж кто действительно «моральный» психолог у нас!
– Вспомни, – продолжал Гришка, – как ты проводила проверку в ИВС. Поставила отлично и написала, что замечаний нет! Разве так можно? А твоя проверка дежурной части… даже вспоминать не хочу! Короче, Вик, твоя репутация серьёзно подмочена, и как это исправить – не знаю. Думать тебе… Ладно, – вдруг заторопился он, – пойду сигаретку стрельну – умираю, курить охота.
И Гришка вышел, хамовато хлопнув дверью. Или то был сквозняк? Мне в последнее время не хватало воздуха, и я постоянно держала форточку открытой.
Когда первая, самая щиплющая обида (на Гришку? на себя? на весь мир!) схлынула, я задумалась. А ведь наставник прав! Все считают меня милой, отзывчивой… мямлей!
Ну какой из меня «старший психолог»? Какую такую сенсационную работу я провела за год? В нашем управлении, если верить Гришкиной статистике, отсиживается много непрофессиональных, а то и коррумпированных начальников мелкого и среднего звена. Разве хоть одного из них выгнали с моей подачи?
Я опять просмотрела бланки, заглянула в графу «Оценка стиля руководства». Толстый начальник ОРЧ оценил свою работу на «5»…
Нет уж, фигушки! Я села за стол и принялась писать, но не заключение, а докладную записку на имя генерала. Я стучала по «клаве» старенького компьютера, вкладывая в каждое «тук» своё возмущение.
Компьютер, на зависть кадровикам, у меня теперь тоже был отдельный, хоть и отнюдь не «пентум» (как называл Гришка высоко ценимый в те времена Pentium). Программы Word не имелось, поэтому я работала в системах, именуемых «Лексикон» (белым по синему) и «Слово и Дело» (омерзительно-жёлтым по чёрному). Счастливы те молодые и дерзкие, кто не помнит громоздких и глючных программ!
Вскоре докладная записка была готова. Суть моего обращения к генералу, несмотря на обрамляющие витиеватые конструкции (ибо не только моё возмущение, но и сарказм здесь порезвился), заключалась в следующей фразе:
«В связи с высокой вероятностью заполнения всех бланков одним лицом дальнейшая интерпретация эмпирических данных представляется экспериментатору бессмысленной».
Я была лейтенантом, а начальник ОРЧ – полковником. По слухам, он брал взятки от наркодельцов, параллельно приторговывая оружием. Но это так, к слову…
Подписав докладную записку, я отнесла её Сергею Петровичу.
Сергей Петрович, усталый и словно потускневший в последнее время, вопреки привычке дотошно читать справки подчинённых «подмахнул» бумагу не глядя – и она отправилась к генералу на утверждение. А я отправилась к себе – играть в «Героев магии и меча» (старая, одномерная компьютерная игрушка) и ждать последствий своей выходки.
Реакция генерала последовала быстро. Сам Самыч, человек действия, любимец личного состава, органически чуждый формализма и лицемерия, утвердил мой документ и расписал его всем службам. С резолюцией:
