Эвен смеётся, и это так красиво и заставляет сердце Исака увеличиваться в размерах.

— Но это не значит, что я собирался подкатить к своему псу в комнате или типа того, — всё ещё смеётся Эвен.

— Двухъярусная кровать, ты, блин, серьёзно? — продолжает Исак, усмехаясь. — Разве твой пёс не может видеть её? Ты такой странный в постели?

— Странный в постели? Что это вообще значит? — фыркает Эвен.

— Не знаю, — делает паузу Исак, а затем корчит гримасу. — Дерьмо, теперь в моей голове странные мысли.

— Обо мне, странном в постели? — смеётся над этим Эвен.

Исак закатывает глаза, но не может сдержать румянец на щеках.

— Поверь мне, ты никак не сможешь затащить меня туда, — говорит он.

— А кто-то говорил что-то о тебе? — дразнит Эвен, а затем подходит к стулу у большого окна.

— Хочешь, чтобы я наблюдал?

— Просто тогда всё закончилось бы слишком быстро, — стонет Эвен, а все его улыбки такие невероятно красивые. Исак был бы рад говорить и дальше все эти непристойные вещи, чтобы он так улыбался.

— Так вот почему у тебя двухъярусная кровать! — кивает Исак, будто он, наконец, разгадал загадку. — Хороший способ сближения, я полагаю.

— Нет. Просто мои родители никогда не рассматривали возможность того, что у меня в комнате будет милый мальчик.

Милый мальчик.

— Почему? Ты был уродливым ребёнком? — говорит Исак, а затем прикусывает язык, потому что эта шутка уже однажды оборачивалась против него.

— Исак! Ты всё испортил, — смеётся Эвен, кажется, не задетый этими словами.

— Сейчас, когда я задумался, ты, вероятно, не был уродливым, — пожимает плечами Исак, медленно краснея, он добавляет: — Ты, очевидно, выиграл генетическую лотерею.

Он сказал это, чтобы Эвен улыбнулся, рассмеялся или, может быть, поддразнил его тем, что он наконец сказал что-то приятное. Но этого не происходит. Выражение лица Эвена мрачнеет, словно Исак задел его за живое.

— Это определённо не было достаточно хорошей сделкой, — тихо говорит Эвен, словно это предназначалось только для него.

Исак собирается спросить его об этом, когда понимает, какой он идиот. Эвен ментально болен. И хотя точная причина биполярного расстройства ещё не известна, исследователи несколько раз доказали, что генетические факторы способствуют развитию болезни.

Он хочет извиниться, сказав «ты сам достаточно хорош», и открывает рот, чтобы сделать это, но выражение лица Эвена внезапно меняется, и улыбка снова возвращается на своё место.

— Как тебе такие мрачные мысли? — шутит Эвен, затем подходя к Эдварду, который сидит на подушке возле стола, его энергия истощена, но он снова начинает двигаться, когда Эвен гладит его по голове и шерсти.

Исак наблюдает за ними и улыбается. Это милое зрелище. Как и Эвен.

Исак качает головой.

Эвен приготавливает им сырные тосты, и они сидят на полу с Эдвардом между их ног. Они обсуждают постеры, висящие в комнате Эвена, и Исак не замечает, как начинает читать лекцию о рэпе, его происхождении, культуре и социальном значении.

Исак переносит вес на руки, осторожно упершись ладонями в пол. Они пьют фанту после отказа Исака от пива — он чувствовал неправильным пить, когда Эвен не делает этого, — и Исак смотрит, как Эвен рассказывает ему о своих самых любимых вещах в мире: Базе Лурмане, Ксавье Долане, о фильме «Ромео + Джульетта», эпичных любовных историях, рэпе 90-х, сериале «Сейнфелд», мемах и мемах, и мемах. На половине их разговора Исак забывает, почему в первую очередь находится здесь, или, может быть, он просто хорош в игнорировании этого, дурачась в процессе.

Дело в том, что Эвен смешной и умный, а также он чрезвычайно страстный. Исак не хочет, но понимает, что краснеет от того, как Эвен произносит некоторые слова, как двигает руками или смотрит ему в глаза, всё его тело излучает страсть, пыл и напряжение.

Эвен не приближается к нему. Он просто рассказывает о том, что заставляет его сердце быстро биться, но при этом лицо Исака вспыхивает, потому что это передаётся и ему. Его любовь к этим вещам заразительна, убедительна, необъятна.

Исак спрашивает себя, сможет ли Эвен когда-нибудь рассказывать так о нём. Быть настолько любимым. Это возможно?

Исак трясёт головой.

— Почему ужастики? — спрашивает его в какой-то момент Эвен. Эдвард лежит у него на коленях, а он рассеянно гладит его, пробегая длинными пальцами по золотистой шерсти.

— Почему бы и нет? — пожимает плечами Исак.

— Не знаю? Потому что они страшные? — размышляет Эвен. — Ты поэтому их любишь? Любишь скримеры? (прим.переводчика: различные типичные резкие моменты в хоррорах, вставляемые только ради испуга зрителя)

Исак внимательно смотрит на него. Он задумывается, потому что раньше не размышлял над этим. Он даже не может вспомнить, когда начал любить хорроры. Просто знает, что они ему нравятся. Он наслаждается погружением в неправдоподобные сценарии и болеет за группу глупцов, пытающихся выжить.

— Если ты уделишь этому достаточно внимания, ты всегда сможешь предсказать, когда появится скример, — отвечает Исак.

— Значит, ты предугадываешь? Их появление? — дразняще говорит Эвен. Он улыбается. — Тебе нравится, когда все в кинотеатре пугаются, а ты нет?

Исак закатывает глаза и делает глубокий вдох.

— Мне нравится понимать, что есть что-то, что должно меня напугать, но я не допускаю этого, потому что включаю мозг.

Эвен мычит, обдумывая слова Исака. Он ещё раз делает глоток из своей бутылки фанты, которая, вероятно, стала тёплой, а Исак свою уже давно выпил.

— Тебе нравится не позволять страху окутывать тебя, — заключает он, по большей мере для себя, так, словно Исак сказал самую глубокую истину в мире.

Я не позволяю страху окутывать меня.

Исак смотрит в пол. Он не может посмотреть Эвену в глаза и задумывается, заметил ли он это. Он спрашивает себя, если Эвен заметил его страх, если такой есть, списывает ли он его появление на то, что они впервые в его спальне, или догадывается, что Исак думает о чём-то ещё.

— Что случилось? — так мягко и осторожно спрашивает Эвен, словно он напуган.

Ты действительно наблюдаешь за мной. Не так ли.

— Эм, что ты имеешь в виду? — нехарактерно для себя заикается Исак. Обычно он уверен и остроумен рядом с Эвеном.

— Ты как будто не ты.

Эти слова немного ранят. Исак хочет сказать и кем же я должен быть? Или что ты вообще знаешь обо мне? Но не может. Не станет. Он думает, что ему сказать.

— Ты даже не близок к тому, чтобы быть саркастичным и жестоким, — шутит Эвен, но это получается слабо, нервно, словно он всё знает.

Исак снова отворачивается, на этот раз наклоняясь вперёд, чтобы погладить Эдварда.

— Исак?

— Я слышал кое-что, — говорит Исак, звуча отстранённо. Он продолжает гладить Эдварда.

— Ты слышал кое-что, — повторяет Эвен, словно пробуя слова на вкус.

Между ними возникла неловкая тишина. Исак не уверен, что сказать дальше. Он не хочет обижать его, если это неправда. Он не хочет, чтобы Эвен думал, что он верит в такие слухи о нём. Но в то же время он не уверен, что сможет справиться с этим, если это правда. Он не уверен, что сможет оставаться отстранённым и притворяться, что это не повлияло на него. Это в конце концов Эвен.

Исак чувствует под пальцами кости Эдварда. Он мягкий, старый и выглядит так, словно прошёл с Эвеном сквозь огонь и воду. Он продолжает гладить его, и это почти сводит с ума. Он так нервничает, а его сердце болит.

Внезапно Эвен произносит это, и пальцы Исака перестают двигаться сами по себе:

— Ты знаешь о Бакке. — Это самое печальное, что он когда-либо слышал. Это абсурдно, но Исак не может сказать, что причиняет ему боль больше: голос Эвена или его слова.

Исак кивает, всё ещё не смотря на него. Его пальцы возобновляют движения, а Эвен, сидящий перед ним, молчит в напряжении.

Тишина мучительна. Удушает.

— Ты больше не доверяешь мне, — говорит Эвен, и это разбивает сердце. У Исака не укладывается это в голове. Они едва ли целовались.