Он замолчал. Затем резко выпрямился и откинулся на спинку скамейки.

— Не волнуйся, мне не больно. Прости, что приходится… оставлять тебя на полпути, Джим. Но оставшуюся часть тебе придется пройти одному… Не надо грустить… обо мне. Тут не о чем сожалеть. Я умираю счастливым. Моя жизнь прожита… хорошо.

Я поднял голову и посмотрел на него. Он улыбался.

— Счастливый? — я затряс головой.

— Я провел жизнь… среди людей, которых любил. И провел её за интересным делом… в поиске таких как ты. Ты бы знал, как это… радует сейчас. Как бы я хотел, чтобы ты почувствовал, как я счастлив! И всегда был, с того самого момента… когда узнал.

— Узнал? Что ты узнал?

— Что моя душа… благородна. Я не говорил тебе… раньше, потому что чтобы понять, нужно быть готовым.

— Это и есть твой третий ингредиент?

— О, да… Третий ингредиент человеческой природы.

— Так ты их искал? Своих Планков? Это твой секрет?

— Первые два ингредиента ты… знаешь.

— Энергия и интеллект.

— Всё сводится к трем ингредиентам… Об энергии и… интеллекте… я знал всегда. Но мне… понадобилась почти вся жизнь, чтобы понять третий… благородную душу, — сказал он, скрестив перед собой руки и сжимая свитер. — Как сказал Ницше… у благородной души есть какая-то… глубинная уверенность в себе… Что-то, что нельзя приобрести, или даже, возможно… потерять. Благородство… существует само по себе. Оно либо есть, либо нет. Это фундаментальное свойство… И о нем можно лишь узнать.

— Что это значит?

— Все Планки благородны… По-другому… не бывает.

— Все равно не понимаю, — сказал я тихо.

— Не думаю, что это… можно объяснить. Но ты скоро сам… найдешь… я знаю. И тогда сразу все поймешь. Момент, когда я… нашел в себе благородную душу, был счастьем. И онодлится с тех пор. Она объяснила все… мои поступки в прошлом. Впервые понял, почему делал то… то, что делал. Всю жизнь… я не мог объяснить это сам себе. Но потом… потом я узнал. За всем, абсолютно всем, что я делал… была она. И как только я понял, перестал о чем-либо волноваться… Бояться… Я успокоился. Глубоко внутри я стал счастливым. — Он закрыл глаза и добавил шепотом. — Единственный способ понять, что… такое… благородная душа… — это найти её в себе. Нужно… найти… её в себе. И как только найдешь, станешь счастлив, Джим… Навсегда…

Это были его последние слова.

Пилот ждал в баре терминала. Вокруг бесцельно метались люди. Табло вылетов и прилетов пестрело красным. Паника проникла уже и сюда. Персонал ещё был на месте, по инерции, но предчувствие скорого коллапса уже висело в воздухе.

Нужно выбираться отсюда. Пока всё не посыпалось…

— Дружище, я бы предложил тебе кофе, но он закончился. Тут вообще ничего нет, даже печенья. — сказал он, протянув мне бутылку воды. У него была улыбка человека, не знающего тревог и волнений. — Я и топливо-то еле нашел.

— Зоя?

— По крайней мере так говорят.

— Тогда вперед. У нас мало времени. Сначала во Владивосток, потом в Нанкин.

— Не понял. Разве мы не летим в Тофино?

— Тофино?

— Ну да, Канада. Самое большое научное открытие столетия.

— Открытие столетия? — переспросил я. Его слова доносились до меня с гулким эхом, как в пещере.

— Эйдан говорил, что мы летим в Тофино, на конференцию о главном научном открытии столетия. Разве мы не туда? Слышал, все его друзья летят. Там же будут все.

— С этим придется подождать. Нам во Владивосток. Нужно быть там не позже четырех вечера. — я открыл бутылку и сделал несколько глотков, внезапно почувствовавнестерпимую жажду.

Пятнадцать минут спустя мы оторвались от земли и взяли курс на север. Сжавшись на диване и обхватив колени, я рыдал про себя. Внизу багровые огни пожаров подсвечивали темные здания-призраки. Город в огне провалился в никуда.

Вспыхнул и отчаянно заморгал датчик аварийного остатка топлива.

— Владивосток-контрол. Владивосток-контрол. Это ББД-115. Экстренная посадка. Топливо на нуле, освободите полосу, — сухо сказал пилот.

Тайфун заставил нас сделать широкую петлю и пилот сначала умолял, а затем требовал, чтобы мы дозаправились в промежуточном аэропорте в Японии. И лишь когда я сказал, что по прибытию в Нанкин самолет станет его, он взял в руки калькулятор. Он долго что-то рассчитывал столбиком в блокноте, постоянно поглядывая на топливомер, и в итоге бросил: «Когда мы рухнем, это будет целиком на твоей совести».

Я сидел в кресле второго пилота, стараясь никак не проявлять себя. Панель приборов мерцала как целый оркестр лампочек и датчиков. Всем дирижировал, целиком подчиняя своей воле, полыхающий индикатор топлива в центре панели. Вдруг раздался настойчивый писк, и пилот резко выбросил руку вверх, щелкнув каким-то переключателем. Это заставило прибор замолчать. Но почти сразу же замигал ещё один сигнал, затем другой. Пилот перестал обращать внимания на какофонию, и лишь всматривался в серую пелену вокруг.

— Система навигации отключилась, пропали спутники. GPS не работает. Нулевая видимость. Мы летим на последних каплях топлива. И я понятия не имею, где мы. Это конец, — впервые за последний час он посмотрел на меня. В его глазах была смесь отчаяния и укора.

И в этот самый момент под нами, прямо по курсу, облачность расступилась и через дымку тумана проступили оранжевые огни взлетно-посадочной полосы. Схватившись за штурвал, он бросил самолет вниз. Машина взвыла и земля стала стремительно приближаться. У меня заложило уши. Звуки стали доноситься как через глухой туман. В последний момент, перед самым ударом, я судорожно вцепился в подлокотники и зажмурился.

Упав почти на самый конец полосы, самолет отскочил от бетона, накренился и несколько раз подпрыгнул, крылом чиркнув стремительно несущуюся навстречу землю. Под вой двигателей и визг тормозов мы повисли на ремнях безопасности. Запах жженой резины заполнил кабину. Я не мог оторвать глаз от неумолимо приближающегося конца полосы, когда в самый последний момент пилот отвернул штурвал и самолет, скрипя каждой деталью, свернул влево. Проехав по каким-то шлангам и сбив несколько указателей, мынаконец замерли прямо напротив входа в терминал. Со всех сторон к нам уже неслись, перемигиваясь красно-синими огнями, пожарные машины. Пилот не двигался, в ступореуставившись прямо перед собой. Выдохнув, я посмотрел на таймер.

И менее часа до встречи. Будет ли Джулия ждать?

Оставив пилота отвечать на вопросы разгневанных людей в форме, я сбежал с трапа и бросился вверх по металлической лестнице, смешавшись с толпой людей, выходящих из Боинга, стоявшего по соседству. Просочившись через очередь, с паспортом в руке я переминался с ноги на ногу перед стойкой контроля, одновременно стараясь привести волосы в порядок, чтобы хоть как-то быть похожим на фотографию. Эффектная блондинка в синей блузке с погонами, сурово окинув меня взглядом, немного задумалась, но все же поставила штамп и открыла дверцу.

Пробежав насквозь зону получения багажа, я сразу же очутился в толпе таксистов, разгоряченных в поисках жертвы. Отбившись от натиска, я огляделся и подошел к скромно стоящему в стороне человеку в потрепанной кожаной куртке с лаконичной табличкой «Такси» в руках.

— Хендэ? — спросил я. Джулия ждала меня в Хендэ, единственной гостинице города.

— Две тысячи, — радостно кивнул он, показав два пальца.

— Сто долларов, если довезешь за полчаса.

Пока машина ставила рекорды скорости, я бросал взгляды по сторонам, пытаясь разглядеть признаки надвигающегося катаклизма. Мимо проплывали заброшенные заводы и низкие, серые дома, хаотично разбросанные по берегам залива. Из труб валил сизый дым, обволакивающий холмы еле уловимой дымкой. В воздухе стоял запах угля.

Торопить водителя не имело смысла. Он умело маневрировал в сумбурном, практически броуновском потоке, лихо обходя скопления машин по обочине. Перед ним на лобовом стекле висел телефон, отчаянно подпрыгивающий каждый раз, когда машина попадала в дорожную яму. Вдруг экран ожил и на нем высветилось новое сообщение. Работающий телефон! — внезапно осознал я.