– Дорогая моя, иностранная Мари, – раздражаясь, ответил я. – Змеи не едят людей, как известно всем образованным людям. Людей жрут крокодилы, если ты помнишь.

Хромая по направлению к кухонному блоку, где находился бак с питьевой водой, сзади услышал всхлипывания и невнятные оскорбительные высказывания в свой адрес. Наполнив большой кувшин, вернулся обратно. С моего гамака было отлично видно происходящее в загоне. Следующей должна идти эта наркоманка, и я не хотел пропустить ни мгновения этого зрелища.

Мари стояла на коленях, уткнувшись головой в дверной косяк, и тихо ныла. Ну что же, любовь зла – полюбишь и Эдмона.

Бокор снова свистнул, и девушка, тяжело поднявшись, вышла наружу и зашлепала к загону. Не останавливаясь и не дожидаясь сигнала, скинула резиновые тапочки, перешагнула через железную ограду и на мгновение исчезла.

Я принялся поочередно фокусировать зрение на ржавом пятне ограждения и большом камне на другом берегу реки, стараясь, чтобы этот процесс происходил безостановочно. Наконец, посреди площадки появилась полупрозрачная тень древесного ствола с качающимися ветвями. Дерево расплывалось и сквозь него проступали очертания фигуры Мари, которая в следующее мгновение исчезала, превращаясь в полупрозрачную туманную тень раскидистого высокого куста. Стало понятно, что происходит. Мари ходила по загону и собирала змей. Бумсланги, которых она держала в руках, извивались и пытались освободиться. Когда бокор свистнул, дерево-Мари отбросило рептилий в дальний угол и покинуло загон.

Бокор обучал нас раздельно, и до этого я никогда не видел, как Мари входит в тень. Матиас уверял, что внимание другого человека может поначалу мешать процессу концентрации. Однако мне всегда было интересно – каким видят меня другие, когда я нахожусь в тени. Когда я спрашивал об этом нашего антропоида, он неприятно посмеивался и говорил, что я выгляжу как тупая обезьяна. Сам он, видимо, считал себя красавчиком.

Обращение Мари со змеями было удивительным. То, что для меня оказалось тяжелейшим испытанием, она проделала, даже не воспользовавшись куклой. Достала из своего рванья сигареты и закурила, направляясь к дверям миссии.

– Браво! – крикнул я ей и зааплодировал.

– Заткнись, дурак, – сказала она и прошлепала в кладовку.

Дремота навалилась неожиданно и вскоре перешла в тяжелый полуденный сон, прерванный воплем боли. Неловко подскочив в гамаке, я вывалился на пол, приземлившись на ушибленную ногу.

У загона лежал всхлипывающий Хосе, зажимая ладонью левое предплечье. Один из бумслангов, извиваясь на песке, пытался скрыться в растущих рядом со зданием кустах. Ему помешал бокор. Догнал и, схватив за шею, отнес к ограждению, куда и бросил к остальным.

Хосе явно был плох. Однако бокор, нисколько не торопясь подошел к нему и, приложив усилие, разжал его пальцы, сдавливающие место укуса на руке. Я было подумал, что он собирается наложить жгут или отсосать яд, как не раз видел по телевизору. Но неандерталец поступил проще. Достал из-за пояса нож и в долю секунды срезал толстый кусок плоти с руки Хосе. Тот громко взвыл и потерял сознание.

Бокор внимательно осмотрел рану вместе с подоспевшим Матиасом, полил ее какой-то фиолетовой жидкостью и наложил повязку из обрывка замызганной тряпки. Святой отец что-то крикнул мужчинам йоруба, возившимся с лодкой. Двое из них подбежали, вцепились в ноги несчастного Хосе и поволокли его в лазарет – брезентовую палатку с нарисованным на ней красным крестом, где хранились медикаменты и стояли две походные кровати для больных.

Заправляла в лазарете молодая, улыбчивая и опрятная африканка из Браззавиля по имени Ния, которой повезло окончить медицинский колледж и получить работу в миссии. Мне она нравилась, потому что была симпатична, всегда доброжелательна и не раз спасала меня от выворачивающих кишечник наизнанку приступов диареи, вызванных местной микрофауной. Ния не была йоруба и принадлежала к какой-то народности, запомнить название которой мой мозг был просто не способен. В отличие от деревенских, чей пигмент имел слабый коричневатый оттенок, кожа Нии была настолько черна, что посреди самой темной ночи ее фигура и лицо выделялись, как сгусток мрака на светлом фоне. Йоруба относились к ней уважительно, но соблюдали дистанцию в отношениях. Наверное, поэтому она жила в этом же лазарете, во втором брезентовом отделении, где находились душ, туалет, кровать и большое деревянное напольное распятие. Питалась она вместе с нами в столовой миссии и, судя по всему, была истовой католичкой.

Я надумал было сходить в палатку и принести соболезнования Хосе, с которым у меня сложились приятельские отношения, но африканская послеполуденная жара так расслабила мое тело, что я снова забрался в гамак и погрузился в легкую дрему.

Заснуть по-настоящему не удалось. Из деревни донеслись звуки барабанов и торжественное пение десятков голосов. Я понял, что настало время выхода Виктории. Деревенские в ней души не чаяли, и сама она проводила среди йоруба каждую свободную минуту. Помогала женщинам готовить, варила зелья из трав, возилась с детьми. Я проникся мнением, что для деревни высшими авторитетами сейчас были Матиас и Виктория. И еще вопрос, кто был на первом месте.

Матиас, бокор и рекруты явно представлялись местным неизбежным злом, которое необходимо было терпеть, не проявляя неприязни. Тем более что влияние священника подкреплялось регулярным прибытием грузовичка с одеждой и продуктами, часть которых мы разгружали в деревне. В отдаленных поселениях Конго питание представляло собой серьезную проблему. Особенно мясо. В повседневное меню жителей входили коренья, личинки, маниок, ямс, куриные яйца. Те, кто жил на берегу реки, еще могли разнообразить рацион рыбой, но без приличных снастей накормить деревню в семьдесят-восемьдесят человек мне представлялось нереальным.

Только по телевизору на каком-нибудь познавательном канале ловкий и болтливый ведущий за пару часов с помощью супертехнологичной удочки мог выловить десяток рыбин, каждую весом в несколько килограмм. На деле, сколько я ни наблюдал, как мужчины йоруба ловят рыбу старой прогнившей сетью, больше восьми-десяти килограмм рыбной мелочи им привезти никогда не удавалось. Я даже обратился к Матиасу с просьбой заказать невод для местных. Рыбы в реке была тьма – было бы чем ловить. Святой отец обещал подумать.

Основным же «мясным» блюдом были грибы. Всегда думал, что самые лучшие грибы растут у нас в Карелии. Но грибы из джунглей – это просто пищевой взрыв для понимающего человека. Красные, желтые, черные, зеленые, квадратные, круглые и треугольные, невыносимо вкусные в любом виде – такие, что невозможно оторваться. Но иногда и ядовитые, конечно. Здесь уж как повезет.

Мяса и вовсе не было. Вероятно, в глубине неизведанных джунглей коротконогие пигмеи успешно добывали обезьян и даже карликовых слонов, но к большинству лесных деревень это не относилось. Поселению, в котором находилась наша миссия, очень и очень повезло. Козлятина, говядина, свинина. Крупы, макароны, витаминные наборы – манна небесная, регулярно прибывающая в тарахтящем фургоне.

Это был самый убедительный аргумент, чтобы смириться с существованием рекрутов и самого бокора, который находился в перманентном конфликте с хунганом и мамбо.

Под звуки барабанов и пение йоруба Виктория со своей обычной полуулыбкой шла к загону со змеями. Деревенские в праздничных одеждах толпой следовали за ней, пританцовывая, и, изо всех сил надрывая голоса, упражнялись в хоровом пении. На голову Виктории был надет венок из красивых розовых цветов, а на шее висела разноцветная травяная гирлянда. Сначала я подумал, что перегрелся на солнце и мне все это мерещится, но заметил стоящего у загона с приветливой улыбкой Матиаса и бокора, неумело изображающего радость и удовольствие. Я выбрался из гамака и, выйдя наружу, уселся на крыльце, предвкушая необычное зрелище. Мари, ненавидевшая Викторию, вышла и опустилась на деревянную ступеньку, демонстративно от меня отстранившись.