В отличие от дяди, Кили, проникшись к ней симпатией, всегда был открыт и дружелюбен, и в его поведении не было ни капли снисходительности. На самом деле, тот факт, что он вообще разговаривал с ней, служил доказательством того, что он был кем угодно, только не принцем. Принц слишком хорошо знал бы свой долг и вряд ли добровольно стал бы одаривать своим вниманием эльфа. Да и позже, в Озёрном городе, он совсем не был похож на особу королевской крови, одетый в поношенные вещи с чужого плеча и мучимый лихорадкой.

Впервые Тауриэль увидела в нём принца на Вороньей высоте, когда он нёсся на помощь к Торину, когда появился Азог. В его глазах была гордость и пренебрежение опасностью, которые она привыкла видеть в глазах королей. Но больше всего её восхищала его преданность, он встал рядом с дядей не колеблясь, закрывая его собой, как щитом, готовый погибнуть, защищая хозяина и господина. И она могла только благодарить Валар за то, что ему так и не пришлось отдать свою жизнь.

Торин и сам знал, на что племянник готов ради него. На самом деле, он вызывал подобные чувства у многих своих подданных, как родичей так и друзей. Даже странный, невероятный полурослик испытывал к нему глубокую привязанность. И Тауриэль думала, что возможно, со временем, он понравится и ей, и она сможет научиться уважать его не только ради Кили, но и ради него самого.

Эльфийка очень скоро осознала, что ей очень хочется, чтобы Торин принял её чувства к Кили. Разумеется, поначалу он вряд ли одобрит подобное, Тауриэль видела, что никто из гномов, за исключением тех немногих, кто знал, что произошло в Озёрном городе, не одобрял её присутствия в горе. Но она также знала, что если у них с Кили и была надежда проявлять свою привязанность друг к другу открыто, им совершенно точно потребуется одобрение короля гномов.

Иногда она едва могла заставить себя не улыбаться в ответ, когда Кили смотрел на неё за ужином, сидя на другой стороне стола. Но она не могла выдавать себя в присутствии его дяди. Торин должен был научиться ценить её за то, кем она была, прежде чем судить её привязанность к Кили. Тауриэль была почти уверена, что он знает о том, что его племянник чувствует к ней; Кили с удовольствием уделял ей внимание каждый вечер, когда работа была окончена. Она не отказывала ему, эльфийка желала его общества так же сильно, как и он хотел видеться с ней; и если Торин поймёт, что Кили сам стремился ухаживать за ней, он более охотно примет её, чем если будет думать, что это она поощряет его.

И действительно, казалось, Торин пока не подозревал о её истинных чувствах. А однажды вечером он даже извинился перед ней после того, как Кили осмелился говорить с ней в довольно фамильярной манере за кружкой эля после ужина.

- Ты не должна игнорировать подобную самоуверенность с его стороны, если он ведёт себя неподобающе, скажи ему об этом, - проговорил король, когда Кили отошёл к другому столу и не мог услышать их.

Это прозвучало, как приказ, пусть и вежливый. Приказ отказать Кили. Тауриэль хотелось смеяться: неужели ей снова и снова суждено слышать, что она недостойна принца, ни гномьего, ни даже из её собственной расы.

- Уверяю вас, если ваш племянник поведёт себя недостойно, я скажу ему об этом, - ответила она.

Торин кивнул, как будто не ожидал от неё ничего другого. Тауриэль напомнила себе, что гномий король полагал, что её слова были продиктованы гордостью и безразличием. Интересно, что бы он сказал, если бы знал правду? Почему короли считают, что имеют власть над чьей-то любовью? Она знала, что Торин ценил любовь своих племянников и своего народа, потому что она доставалась ему даром. Неужели же он вообразил, что её чувства к Кили были корыстными?

Должно быть, король заметил вспышку эмоций в её глазах, потому что добавил:

- Прости меня. Кили молод, и его сердце порой опережает его разум. Я не хотел оскорбить твою честь.

- Всё в порядке, Ваше Величество, - она испытывала облегчение оттого, что он неверно истолковал причину её обиды.

Король кивнул. Несколько неловких мгновений он смотрел на неё, а потом, извинившись, вышел из-за стола. Тауриэль смотрела ему вслед, чувствуя, как в сердце, сменяя надежду, медленно заползает отчаянье.

**********

- И каково это, снова вернуть свой дом? - спросила Тауриэль однажды вечером.

Шла вторая неделя её пребывания в горе. Они с Кили сидели на самом краю дороги, рассматривая одну из больших центральных пещер, в ней было высечено множество лестниц и переходов, которые соединяли между собой другие просторные залы Эребора. Поначалу Кили подумал, что ей неприятно сидеть вот так, свесив ноги в пропасть, в которой не видно дна, но теперь, похоже, она немного расслабилась. Ведь лазала же она по деревьям, в конце концов. А на деревьях, по мнению гнома, сидеть было гораздо более неудобно, чем на этой плите из твёрдого, живого камня.

- Ну, это… - он замолчал, задумавшись, - Не совсем так, как я ожидал. Фи и я, мы родились в изгнании, поэтому для нас это было не совсем возвращение. Но мы всегда знали, что Эребор это то место, где мы должны были быть. И поэтому это приятное чувство. Это то место, которое мы, наконец-то сможем полюбить.

- Но… - подсказала Тауриэль, уловив сомнение в его голосе.

Кили улыбнулся, признавая её правоту.

- Но ведь оттого, что мы вернули Эребор, всё не стало легко и просто, верно? Наверное, было глупо с моей стороны ожидать, что на этом всё закончится, всё наладится само собой и останется только жить долго и счастливо, - он немного смущённо рассмеялся над собой, хотя эльфийка смотрела на него с серьёзным выражением лица, - Всю мою жизнь всё это было для меня лишь историей, это до сих пор так, но, знаешь, истории воспринимаются совсем по-другому, когда ты являешься их частью.

Тауриэль с улыбкой кивнула.

- Никто не может быть уверен в завтрашнем дне.

- Что ты будешь делать? - тихо спросил Кили, заканчивая начатую ею мысль.

Она со вздохом махнула ногой над пропастью, как будто отстаивая свою свободу, а потом произнесла:

- Если бы меня ничто не держало здесь, в Рованионе, я могла бы поехать в Имладрис. Леголас предлагал мне отправиться с ним туда, - она хмыкнула, увидев разочарование на лице молодого принца, и продолжила, - Это не то, что ты думаешь, Кили. Леголас только мой друг, и ничего больше.

- Я не… - начал гном, но потом сдался, - Ну, он пошёл за тобой в Озёрный город, а потом на Воронью высоту, и я подумал, что, может быть…

- Он пошёл за мной, потому что знал, что это правильно, - она опустила голову, глядя на свои сапоги, - Да, он верил, что любит меня. Но я думаю, что он хотел от меня того, чего я не могла ему дать: возможно, поддержки. Одобрения, - она посмотрела Кили в лицо, - Они с отцом никогда не были близки.

- Кажется, я понимаю, - ответил он.

- Но я не хочу уходить, - продолжила она, отвечая на вопрос, который он ей задал, - В Рованионе мой дом, даже если в Зеленолесье я уже не могу вернуться. Но я всё ещё могу служить своему народу, помогая нашим соседям. Наши судьбы тесно связаны, после войны в этом не осталось сомнений.

Тауриэль потянулась к его руке, медленно и осторожно переплела свои пальцы с его.

- Я хочу того, что ты обещал мне в то утро на берегу озера, - сказала она, - Я хочу без страха следовать и долгу, и зову сердца.

- Я правда пока не знаю, как мы сможем делать и то, и другое, - признался Кили, - Но твои слова позволяют мне надеяться, что нам это удастся, - гном накрыл её руки своей ладонью.

Её пальцы казались такими нежными в его руке, но он видел, насколько сильны они были в обращении с мечом и луком. Кили знал, что в то утро после нападения дракона она его поняла; вопрос был только в том, что она предложит ему взамен. Она пришла за ним на Воронью высоту, и это был ответ. Когда он услышал, как она зовёт его на склоне горы, всё сразу же стало удивительно просто; он был почти уверен, что умрёт, но был счастлив, потому что знал, что служит Торину и что любим ею.