После короткого боя на прилегающих к реке Иртыш и непосредственно к городу станциях всё было кончено. Над городом взвился российский флаг. Оказалось, что здесь их уже ждали, и при приближении эшелона офицеры под командованием Иванова-Ринова и Гришина-Алмазова подняли восстание. Вскоре известия о мятежах против советской власти и расширении восставшими территории вглубь от железной дороги посыпались со всех сторон.

Друзья собрали свой небольшой совет. Николай достал карту, офицеры осмотрели все места, занятые чехами, и Казагранди высказал своё предложение: собрать из офицеров-добровольцев партизанский отряд и выступить с ним по Иртышу и Тоболу на Ирбит и Алапаевск для спасения Романовых и помощи восставшим с тыла.

– А ты думаешь, Коля, те, кто наступает по железной дороге, подойдут туда позже нас? – спросил Корнилий. – Может, нам лучше сражаться в их рядах?

– Я никого не уговариваю. Это дело добровольное, а насчёт того, кто быстрее, думаю, что сейчас красные все силы бросят туда. И вся колонна будет медленно продвигаться с тяжёлыми затяжными боями, да ещё тянуть за собой тяжёлое вооружение, а мы с малым вооружением, обходя большие населённые пункты, быстрей достигнем цели. И заодно и у большевиков оттянем на себя кое-какие силы от основного фронта.

Все согласились. И штабс-капитан, герой боёв за Моонзунд, отправился со своим предложением к Иванову-Ринову. Глава восставших молча выслушал Николая и, подумав, сказал:

– Если нужно немного народу, то, конечно, такой отряд мы наберём и снарядим, а вообще хорошее дело вы задумали, ребята.

Условились, что сначала Казагранди и Метелёв встретятся с семьями, а затем начнут совместно с Ивановым-Риновым формирование отряда.

И вот десятого июня боевая единица из 72 смельчаков выступила из Омска вниз по реке Иртыш, имея два парохода и вооружившись одним трёхдюймовым орудием без прицела и двумя пулемётами. Такому быстрому набору людей способствовало большое количество бывших военнослужащих в Омске, оставшихся при большевистской власти не у дел.

Подполковник Иннокентий Семёнович Смолин ранним июньским утром вышел из вагона на омский перрон. Выбритый, подтянутый… в нем уже ничего не осталось от прибывшего в Курган неухоженного оборванного мужика. После неудавшегося восстания в Туринске, маленьком зауральском городке Тобольской губернии, ему пришлось пробираться к захваченной повстанцами сибирской магистрали густыми лесами, кое-где через болота и реки, обходя стороной большие населённые пункты. Благополучно добравшись до Кургана, офицер встретил своих друзей по германскому фронту, которые ввели его в курс дел. И Иннокентий сразу же решил, что его место среди восставших. У него как у командира разведывательных подразделений сразу же возник свой план действий. Помывшись в бане и приведя себя в порядок, он направился в Омск, где полным ходом шло формирование частей Российской армии. Иванов-Ринов радостно принял вновь прибывшего офицера. Но узнав, что Смолин прибыл с территории, контролируемой красными, бывший жандарм с недоверием уставился на подполковника.

– Дело, о котором вы говорите, конечно, хорошее, – осторожно начал командир повстанцев. – Мы только что сформировали такой отряд и отправили в тыл красных во главе… кажется, с капитаном Казагранди. Было бы хорошо, если бы его отряд действовал на северном фланге наших колонн, а ваш – на южном. Но позвольте поподробнее узнать о вас. Например, кто из офицеров нашего округа может за вас поручиться?

Иннокентий, с пониманием отнесшийся к недоверию, откровенно рассказал о себе и своей семье, оставшейся в Туринске. Родом он был коренной сибиряк. Родился в 1881 году, в 1905-м окончил Иркутское военное училище. С июня того же года участвовал в войне с Японией, где получил первую награду – орден святого Станислава 3-й степени. После войны служил здесь, в Омске, в 11-м Сибирском полку. С июля 1914-го на германском фронте в составе 4-го Финляндского полка, затем в третьем. Награждён мечами и бантом к ордену Святого Станислава 3-й степени, орденами Святой Анны 4-й степени с мечами, Святого Станислава 2-й степени, Святой Анны 3-й степени с надписью «За храбрость», Святого Владимира с мечами и бантом, георгиевским оружием… Получил монаршее благоволение.

Иннокентий Смолин последовательно командовал разведротой, батальоном, затем был помощником командира 3-го Финляндского полка. Произведён в капитаны, затем стал подполковником. Войну он закончил в ноябре 1917 года. И женился на сестре милосердия Вере Ивановне, дочери туринского лесопромышленника. Рассказал он и об участии в разгромленной Туринской офицерской организации. После упоминания фамилий подполковника Панкова и полковника Вержбитского Иванов-Ринов заулыбался, и, позвав вестового, куда-то его отправил. Через некоторое время солдат-посыльный привёл Вержбитского. Знакомые по фронту офицеры обрадовались этой встрече. И всё недоверие к вновь прибывшему воину исчезло. Его отряд так же, как и в случае с Казагранди, был сформирован в короткий срок все по той же причине: Омск в то время был переполнен жаждущими сражаться офицерами, солдатами, бежавшими и спасающимися от большевиков крестьянами, рабочими и интеллигентами, – в общем, теми, кто не угодил советской власти. 20 июня отряд в количестве ста человек выступил из Омска. Его действия были сосредоточены в треугольнике: Курган Тюмень, Камышлов.

После короткого обучения в Екатеринбурге красный отряд алапаевцев под командованием Георгия Глухих был переброшен по железной дороге на станцию Нязепетровск[11], навстречу быстро продвигающимся к Екатеринбургу чехам и белоповстанцам. Здесь у Романа произошла неожиданная встреча.

Дело в том, что их отряд вошёл в группу латыша Зонберга, на которого большевистское командование возложило оборону Екатеринбурга. Сюда же включили и отряд московских добровольцев под командованием товарища Бахтина, причём отряд алапаевцев присоединили к последнему, и общее командование также возложили на командира и комиссара московского отряда. Когда во время смотра, устроенного перед отправлением войска к месту боевых действий, командир и комиссар обходили ряды красноармейцев, Федорахин издали почуял в комиссаре что-то знакомое, а когда очередь дошла до взвода Ивана Кузьмича Швейцова, тот неожиданно поздоровался с комиссаром за руку и назвал его по имени и отчеству. Василий Иванович… Так это же сам дядя Василий! Тут уж Роман готов был броситься дяде на шею, но сдержался и стал дожидаться, пока Василий Федорахин пройдёт мимо него, но комиссар по кивку матроса повернул голову и встретился взглядом с племянником. Василий подошёл к нему и, обняв, крепко поцеловал:

– Вот так радость, племянник вместе со мной! Пошёл по моим стопам… Ну, давай, Ромка, вместе послужим делу революции! Как там, в деревне все живы-здоровы?

– Все, – коротко ответил молодой красноармеец.

– Вот разобьём контру – и сразу туда, – сказал дядя и направился дальше вдоль строя.

В дороге поезд несколько раз обстреляли, и красноармейцы выходили разбирать завалы. А один раз со стрельбой пришлось разоружать свой пермский отряд и отправлять обратно в тыл для переформирования и суда над ними – за попутный грабёж крестьян.

По прибытии все отряды сразу же распределили по участкам. На взвод Швейцова была возложена задача оборонять железнодорожный мост через Сергу[12]. Красноармейцы, разбившись на две группы, заняли оборону по обе стороны железной дороги, подходившей к крутому берегу реки. Командир послал двух человек на несколько километров вперед, чтобы они разрушили полотно железной дороги и заняли оборонные позиции. Сутки прошли спокойно, но на следующие прибежала дальняя застава с криком:

– Идут! Много, с бронепоездом!

Швейцов дал команду приготовиться. Раздались странные раскаты грома, и что-то засвистело над головой. Кто-то из бывших фронтовиков сказал: «Пристреливаются. Надо было окопы поглубже делать». Но вот снаряды стали ложиться совсем близко, поднимая столбы дыма вперемешку с землёй.