– Что так долго добирались? Мы уж все окна проглядели, и весточку не шлёшь, что едешь?! Мы уж ведь от Цепелевых узнали, их лесничий нашему Сашке сообщил! Завтра с утра пожалует.

Тут из-за открывшихся дверей выскочила мать и бросилась сыну на шею.

– Да подожди ты! Дай хоть поговорить с сыном о деле! Чем заниматься думаешь, Василий?

– Да осмотрюсь сначала, тятя!

– И то верно!

– Завтра будете говорить о делах, а сегодня я буду на него радоваться! Парень с войны пришёл живой и невредимый, что ещё надо?!

Вася из материнских объятий весело крикнул отцу:

– А мне что! Пахал, сеял… Так и дальше продолжим! Война-то, слава тебе Господи, кончилась!

Мать продолжала свое:

– Я уж и невесту ему присмотрела!

– Это кого же, маманя? Мне, кроме Глашки, никого не надо и на дух!

– Да далась тебе энта Глашка, у них ртов цельный десяток! Возьмёшь её – и других ихних потом корми!

– Ладно, поглядим! А ты мне к завтрему баньку для начала истопи. Ух как я напарюсь… За всё время, что в нашей бане не был, отведу душу!

Событие, случившееся 20 мая 1918 года, всколыхнуло город. О нём заговорили во всём уезде, и даже в губернии, а про Алапаевск узнала вся Россия. Толпы народа разного сословья и звания стали стекаться в город, чтобы посмотреть на привезённых в город Великих князей, родственников помазанника Божия. При встрече с ними горожане кланялись, а крестьяне подносили подарки.

Федорахины, отец с сыном, приехавшие из родной деревни Бýчина[8] на базар продать кое-что из продуктов и сделать закупки для хозяйства, тоже жаждали увидеть своими глазами родственников царя. Долго не торговались, и товарообмен на этот раз произошёл быстро. После состоявшихся сделок Федорахины пошли к церкви на Александровскую площадь, где должна была служиться обедня, и крестьяне надеялись увидеть князей. Вскоре вся площадь заполнилась людьми, словно ожидающими какого-то чуда. Форма бывшего кавалериста, в которой Федорахин-младший пришёл из учебного полка, выделяла его из толпы. Роман был коренастый молодой крестьянин среднего роста, с карими глазами и густой тёмной шевелюрой волос. В марте ему исполнилось двадцать лет. Ровно два года назад он был призван последней мобилизацией, но до фронта не дошел, хотя, усердно относясь к службе, получил чин младшего унтер-офицера. Революция застала его в учебном полку в Екатеринбурге. После чего полк распустили по домам. Но всё же эти два года службы кое-что ему дали, о чём говорили и выправка, и походка.

…Вдруг толпа загудела и стала кланяться подходившей группке людей. Всматриваясь, Роман пытался разглядеть каждого из этих идущих неторопливым шагом господ. Впереди шло несколько пожилых людей, за ними – три молодых человека, один держал под руку женщину, видимо, свою жену. Позади них шли еще две женщины, одна из которых привлекла взгляд Романа своей белой кожей. Такого лица он ещё не видел. Оно влекло своей печалью и в то же время было полным какой-то решимости, вызывало незнакомое чувство одновременно сострадания и уважения к этой немолодой госпоже, хотя он тогда не догадывался, что далеко не по своей воле появились в Алапаевске эти люди. В это время кто-то ткнул Романа в спину. Он обернулся. Перед ним стояли два парня в военных гимнастерках. В одном из них он узнал Виктора Федотова, до войны бывшего учеником слесаря Алапаевского завода. Роман вместе с ним призывался и ехал в одном эшелоне к Верхотурскому воинскому начальнику на призывной пункт. И с ним же, озоруя, устроил бузу на станции в Нижнем Тагиле.

– Ты молиться на них собираешься? – спросил парень с высоким лбом и глубоко посаженными глазами, стоявший рядом с Виктором.

– А тебе что за дело? – недружелюбно ответил Федорахин.

– Привет! Давно демобилизовался? – не дав своему ехидному товарищу ответить на вопрос Романа, в диалог влез Федотов.

– Как наш учебный полк распустили, так и домой уехал.

– Так ты и до фронта не доехал?

– Нет. А я, знаешь, в мясорубку как-то и не рвался! – бросил молодой крестьянин.

– А я даже ранение получил, и в Оренбургской школе прапорщиков поучился! – самодовольно хмыкнул Виктор и пояснил своему приятелю о Романе:

– Мы вместе призывались, бузу в Тагиле устроили, он кость городовому на станции под ноги кинул! – и уже обращаясь к Федорахину, посерьезнел:

– Дело к тебе у нас имеется, от союза молодёжи. Слышал о таком?

– Слышал. Болтовнёй занимаются.

– Новую жизнь строить будем без богатых и без бедных, а ты говоришь болтовнёй! – парировал всё тот же неугомонный приятель Федотова.

– А куда же те и другие денутся? – усмехнулся Роман.

– Ладно, об этом потом, а сейчас о деле, – помолчав, ушел от ответа парень и продолжил:

– На кулака ты не тянешь, но и на бедняка не похож. Виктор говорит, ты – свой, лихой, бедовый парняга. Нам нужен представитель в сёлах и деревнях. От партии левых эсеров и большевиков в вашей округе работают наши старшие товарищи Подкорытов и Швецов. Но нужен представитель для объединения трудовой молодёжи. В дальнейшем, возможно, понадобится нам и военная сила. С оружием обращаться умеешь, так что вступай для начала в красную гвардию, а затем и в союз молодёжи!

– Да ну вас! – отмахнулся Роман. – Мне сеять пора, работы невпроворот, да и свои там у нас в деревне союзы.

– Эх ты! Революция дала тебе свободу, от отправки на фронт спасла, а ты её защищать не хочешь… – с сожалением сказал парень-агитатор и добавил:

– Если всё же надумаешь, то приходи в дом купца Меньшенина и спрашивай меня, Алексея Серебрякова, или Виктора.

В это время оттеснённый толпой отец протолкался к Роману и коротко бросил сыну:

– Пошли! Князья князьями, а у нас дела дома ждут.

Дома Федорахиных ждала неожиданная новость. Двенадцатилетняя сестра Романа Лидка протянула приехавшим письмо от дяди, вот уже полгода не сообщавшего о себе никаких вестей. Дядя Василий приходился младшим братом Михаилу Федорахину, отцу Романа. В детстве за прилежную учёбу в сельской школе и тягу к грамоте на собранные родственниками деньги Василий был отправлен на учёбу в город, где получил образование и работал в конторе завода Яковлевых счетоводом. В 1905 году за участие в антиправительственной деятельности был арестован и выслан из города с запрещением там проживать. Разговоры об этом в семье Федорахиных строго пресекались. А с возвращением Василия в село дела у Федорахиных пошли на лад, так как работать дядя умел. Михаил всё же не собирался держать у себя брата в работниках, хотел женить его и отделить, но грянувшая война разрушила его планы построить крепкое хозяйство. А Василия сразу же мобилизовали. В течение трёх лет изредка приходили письма с фронта. Но после октября семнадцатого связь прервалась.

Федорахины видели, как возвращаются с фронта другие солдаты, и не теряли надежды, что вернётся Василий, и с ним прежний достаток, тем более, что с повзрослевшим Романом работников стало больше. Михаил повертел конверт, вскрыл и попытался читать по слогам, но потом передал сыну. Федорахин-младший взял письмо, и стал читать вслух, так как был единственным грамотным в семье, не считая сестры. Это была заслуга дяди: в своё время Василий настоял, чтобы племянник тоже постиг кое-какие азы грамоты, и Роман окончил земское училище в селе Монастырском.

Итак, Василий писал, что являясь председателем комитета солдатских депутатов своей роты, принял участие в революции в Петрограде и после штурма Зимнего устанавливал советскую власть в Москве. Писал, что был ранен и вот теперь будет неподалеку от родных мест уполномоченным комиссаром, даже, может быть, заедет в гости. Мать Романа Мария Тимофеевна вопросительно взглянула на мужа. Михаил недовольно проворчал:

– Вечно Васька лезет туда, куда не надо, вместо того чтобы делом заниматься! Прав был покойный дед: незачем мужику грамота…