Командиры разошлись по своим подразделениям, остался, лишь командир пешей разведки штабс-капитан Сиротин.

– У меня для штабс-капитана Цветкова есть хорошая новость!

– Так говори, не тяни кота за причиндалы! – шутя огрызнулся Казагранди.

– Елена жива и благополучно вывезена нашими людьми в Верхотурье!

– Давай оставим эту новость на потом! В награду Корнилию за разгром красных, который, я почти не сомневаюсь, обязательно состоится! – торжественно заключил командир отряда.

В полночь Сергей Сиротин, собрав свою роту пешей разведки, выступил на Кокуй. Ночь была непроглядная. Бойцы медленно продвигались вперёд, шли почти на ощупь – приказано было не зажигать огней. Когда начал брезжить расцвет, отряд подошёл к Кокую. Сергей разделил бойцов на несколько групп. Каждая из групп должна была с определённой стороны зайти в деревню.

– Продолжаем действовать без шума! Заходим в деревню и забрасываем гадов гранатами, чтобы ни один не ушёл! От нас сейчас зависит вся операция!

Через некоторое время послышались взрывы, кое-где раздавались приглушённые крики. Но за считаные минуты всё было кончено. Ни один из красных интернационалистов в живых не остался. К Казагранди отправили вестового, и штабс-капитан самостоятельно повёл наступление на красных с фланга.

Вечером всё войско облетела весть, что командир Павлов уезжает в город. Среди красноармейцев поднялся ропот:

– Уезжает комиссар к своей бабе, а мы здесь вшей корми! До белых мух так будет, пока нас белые не перебьют!

Романа вызвал к себе Швейцов.

– Я вот, что надумал: уезжаю вместе с командиром в город, дела у нас там неотложные. Ты должен мой взвод принять! Зарекомендовал ты себя в боях неплохо, дядя – член нашей партии, да и тебе пора расти.

– А Подкорытов что, тоже уезжает?

– Его командование отправляет по деревням за подводами. Будут ещё бои, надо раненых вывозить, вот на него как на лучшего оратора и знатока местного населения и возложили это дело.

После утверждения в новом звании и приказа нового командира полка, неизвестного ранее ни Федорахину, ни его бойцам, тов. Колобова, офицера старой армии, и эсера Георгия Глухих, оставили заместителем, как позже дойдёт до Романа, большевики ему очевидно не доверяли. Федорахин принял тридцать человек под своё командование. Тем временем ропот бойцов возрастал, они открыто грозились бросить позиции и разойтись. Тогда командир выступил перед недовольным войском и пообещал, что военный комиссар уехал за пополнением.

Наутро все были разбужены тревогой: белые наступали с фланга, откуда их никак не ожидали. Ведь в той стороне, в деревне Кокуй, было сосредоточено до двух рот интернационалистов! Прибежавшие с заставы из Рудного сообщили о наступлении противника с фронта. Красноармейцы выскакивали из домов, наспех застёгивая гимнастёрки. На приказ командира бойцы снова зароптали:

– Венгры нас продали, на кой чёрт нам тут гибнуть?! Прошлый раз пятьдесят человек за это село потеряли, а тут на нас как на врагов смотрят! На кой чёрт, командир? Отводи нас на новые позиции!

Командир едва уговорил полк прикрыть отход артиллерии. Отступили в Михалёво, орудия поставили ещё дальше, в поле за селом. В этот же день прибыло пополнение. Это были бойцы третьего батальона, а точнее, его остатки, после боя на Таватуе. Роман наконец-то встретил своего дружка Федьку, мобилизованного в третий батальон, которого он так тщетно пытался найти в городе.

– Давай ко мне во взвод!

– А ты что, уже в командирах у красных?

– Ты пойдёшь ко мне?

– Пойти-то пойду, да вот в бане сначала помыться бы. А то весь во вшах.

– Ладно, иди, попарься, отдохни, а к вечеру давай ко мне. Да расскажешь, что там у вас было!

Фёдор на последние слова Федорахина махнул рукой:

– Такое, что ещё долго по ночам в постель будем ссаться… Кстати! – вспомнил приятель. – …Дядю твоего видел в городе.

И Федор отправился к михалёвской родне попроситься в баню.

«Теперь-то увидимся с дядей, и наверняка он даст на всё увиденное мной в эти дни исчерпывающие ответы…» – подумал Федорахин. Но пока его вызвали к очередному вышестоящему лицу, а точнее, к товарищу Колобову, который теперь заменил Сергея Павлова. Здесь собрались и другие командиры.

– Ты со своим подразделением встань заставой на дороге к Невьянскому! – скомандовал Колобов Роману. – Беспокоит меня наш тыл. Ведь никакой силы там не оставили! Всё, что могли, сюда бросили… Ты, Селюнкин, со своими поезжай в Маньково – разрушить там мост. А по пути взорвёте мост из Невьянского! Ну, и через Реж тоже не мешало бы. Таким образом, мы хоть как-то оградим себя с тыла.

– Что они, вплавь или вброд эту речушку не перейдут? – возразил один из командиров рот.

Все разошлись по своим частям. Ночью вновь испечённого командира разбудили стоявшие на посту у дороги часовые. При начинающем брезжить рассвете Роман разглядел командира инженерной команды Селюнкина, уехавшего вечером на задание. Его, оборванного и грязного, с трудом можно было узнать.

– У Невьянского мост, как могли, порушили. Уже стемнело, когда въехали в Маньково. Заходим в пожарную, в ней мужиков полно. Нас увидели – испугались и замолчали. Мы перекурили и дальше поехали. Не успели отъехать, заворачиваем к мосту – залп! Кое-кого убили, а кто убежал… Я еле ноги унёс. Проведи меня к командиру, Ромка!

Федорахин послал с ним трёх бойцов. Наутро пришёл Фёдор, но не успели друзья начать разговор, как снова поднялась тревога. Прибежали артиллеристы с батареи, поставленной в тылу:

– Нас обошли! Белые в тылу! Их много! С фронта застава тоже подняла тревогу.

– Прекратить панику! К орудиям, спасти орудия! Расстреляю, трусы! – с наганом в руке бегал по цепям командир Глухих.

Но на этот раз его никто не послушал. Бойцы разбегались в разные стороны. В конце концов, командирам удалось собрать около половины всего состава полка, и с этой группой отходить лугом в лес от реки. Но и эта группа продолжала таять. Проплутав два дня по лесу, уцелевшая часть полка вышла к узкоколейной железной дороге. Здесь сделали большой привал, развели костры, а в сторону города отправили гонцов за порожняком, чтобы вывести остатки алапаевского формирования в город.

Потрескивая, горел костёр, к которому сиротливо жались десять человек, оставшихся от взвода Романа. После отправки нескольких конных за порожняком было приказано отдыхать, выставив заставы. Федорахин вопросительно посмотрел на Фёдора:

– Рассказывай!

– Ты когда-нибудь чуял запах жареного человеческого мяса?

Сидевшие у костра бойцы сморщились.

– Вот… а у меня до сих пор в носу этот смрад стоит. Вас тогда сюда погнали, а нас бросили под Верх-Нейвинск[27]. Железку охранять, что ведёт от Екатеринбурга к Нижнему Тагилу. Деревня Тарасовка там рядом. Я, грешный, даже подумывал там к девкам сбегать. Устроились мы, значит, ничего не подозревая, сидим, ждём у моря погоды.

– Так почто ты к девкам в деревню не смотался? – спросил один из красноармейцев.

– Не люблю без разведки соваться, вдруг там одна Баба Яга живёт.

Все дружно расхохотались.

– Так вот, слышим канонада, то отдаляется от нас, то приближается. Вдруг командиры забегали, по связи им что-то сообщили. По бронепоезду приказ: «Сдвинуться назад, к станции «118 километр»!» Вдруг оттуда по нам орудийный залп! Мы назад к Верх-Нейвинску, значит, а по нам и оттуда из орудий… Паровоз отбили. Со стороны Тарасовки показались белочехи, шедшие цепью. Рассыпали и нас в цепь. И мы – «ура» на белых, а справа снаряды разорвались, и прямо в нашу цепь попали. Шум, крик поднялся, всё смешалось, командиры куда-то делись… Большая часть обратно к бронепоезду рванула, я туда же. Из бронепоезда отстреливаться стали, а он загорелся! Те, кто там забаррикадировались, все заживо сгорели. Венгры, кажется… Они нашей местности совсем не знают. Другие выскочили – и к берегу озера, а там чехи из лодок высадились, с того берега приплыли, и из пулемётов всех наших, кто туда бежал, – всех положили…