– А что с богатыми будет?

– Мы заберём у них всё и раздадим бедным, – не задумываясь ответил Николай.

– А я слышал, что вы и церкви уничтожите?

– Да нет… Пока, наверное, оставим церкви бабушкам молиться. Я сам, конечно, не верующий, комсомолец… – Николай ещё что-то хотел сказать, но не успел.

Всё дальнейшее произошло стремительно. Максим Бровин выхватил из-под него карабин, который Николай подложил под себя, садясь на завалину.

– Ах ты, антихрист! Скоро вам всем конец, но тебя убью я! – С этими словами хозяин избы передёрнул затвор и нажал курок, но выстрела не последовало. Неумение хозяина обращаться с оружием спасло красноармейца. Но ненадолго.

Николай бросился бежать. Наконец Бровин выстрелил, но промахнулся. «Быстрей, быстрей к лесу!» – мелькнуло в голове у Николая, но впереди показались двое крестьян. Это шли отец с сыном Томиловы с сенокоса.

– Бейте красного антихриста! – закричал Максим.

Пожилой крестьянин со всего размаха хлестнул парня хлыстом и сбил его с ног. После чего передал своему сыну вилы, который, подняв их, воткнул в грудь Николая. После чего убийцы сбросили труп в Нейву… Так закончилась молодая жизнь восемнадцатилетнего рабочего Шайтанского завода.

Тем временем Роман выехал на дорогу, идущую из села Ячменёво[24] в Костино. Но не проехал и версты, как его окликнули:

– Стой!

Из кустов показались красноармейцы. Не слезая с коня, Федорахин представился заставе. Его пропустили, и, пришпорив коня, через час он уже стоял перед Георгием Глухих. Командир, склонившись над картой, стал водить по ней, чертя линии ногтем:

– Значит, мы наступаем на Невьянское с правого берега Нейвы, а Павлов с левого идёт дальше на Голубковское. Соединяемся после взятия Невьянского здесь, – ткнул он пальцем в название деревни. – А теперь мы с тобой подумаем, какие вы допустили ошибки как разведчики. Ехали кучно, а не рассыпавшись, так? Разговаривали между собой? Нельзя было въезжать в эту лощину, а нужно было объехать её со всех сторон. И вообще неслед было ехать через деревни, так как весть о вас до врагов дошла быстрей, чем вы ехали. Вот так. Учись!

И добавил:

– Но задание ты выполнил, хоть и потерял бойца. А сейчас давай к своим, в сотню! Они квартируют в Ячменёво. Завтра на рассвете будем брать Невьянское.

Выходя от Глухих, Роман столкнулся с сестрой своего командира Останина Машей, которая, как и Юлия Кабакова, служила сестрой милосердия. Увидев бойца, вышедшего в поздний час от командира, она густо покраснела.

– На ночь глядя командира идёшь лечить, или как? – не замедлил покуражиться над девкой Роман.

– А тебе что, завидно? – не растерялась Маша.

Федорахин прыгнул в седло и вскоре был у цели.

Чуть забрезжило – всё зашевелилось. Сотня Останина выступила из Ячменёво и пошла на рысях на Невьянское. Вскоре загромыхали орудия батареи Спиридонова, после чего должна была начаться атака села.

Солнце начинало склоняться к закату после освежающего ливня. Перед Николаем Казагранди сидел высокий офицер с рукой на перевязи и уже час рассказывал о случившихся последних событиях в Алапаевске.

После того как председатель ЧК отдал приказ о расстреле Александра Румянцева, известного как Шубин, три красноармейца повели его на расстрел к Ялунинскому болоту[25]. И когда приговоренного уже поставили к высокой сосне, он обратился с извечной просьбой к одному из конвоиров:

– Разрешите закурить перед смертью?

Отказывать, как известно, грех…

– Пётр, развяжи контре руки – всё равно уже никуда не денется! Пусть напоследок…

Но договорить отдававший приказ красноармеец уже не успел. Пётр рубанул шашкой по верёвке, связывавшей руки офицеру. И в ту же секунду клинок оказался в руках пленника. Удар ногой в живот приказавшему – и Румянцев нырнул в заболоченные кусты. Сзади прогремел выстрел. Сильно обожгло левую руку, но обращать на это внимание было некогда. Александр юркнул за одну кочку, затем за следующую, перекатился. Красноармейцы открыли беспорядочный огонь по болоту. Но он уже был далеко в стороне. Пройдя несколько метров по болотной жиже, весь перепачканный, он выбрался на твёрдую почву. Разорвал сухую верхнюю часть рубахи, перевязал раненую руку и пошёл на восток.

Под утро выбрел на какое-то большое село. Навстречу ему пастух гнал стадо коров и на вопрос «какая власть в селе» ответил:

– Крестьянская.

– То есть как… большевистская?

– Не! С вечера офицер пришёл с солдатами, сход собрали, вот он и спросил:

– Как жить хотите: как большаки указывают или как сами пожелаете? Все проголосовали за нашу власть, крестьянскую.

Дальше Шубин уже не слушал, только спросил пастуха, где остановился офицер, и, забыв про болевшую руку и усталость от бессонной ночи, направился к Цветкову, который и переправил его в Голубковское, в штаб отряда.

Казагранди, напряженно потирая виски, снова спросил:

– Так, значит, учительницу большевики тоже взяли?

– Да, взяли! Мне очную ставку с ней делать собирались!

– Хорошо, идите отдыхать! Можете отправиться в тыл для лечения!

– Нет! Я бы хотел только отоспаться. Разрешите мне остаться, моя рана не опасна.

– Оставайтесь!

В это время послышались голоса: командиры вместе с прибывшим из Невьянского Цветковым собрались на совещание. Николай медленно поднялся, собираясь с мыслями, и пригласил всех в горницу.

– Что с Еленой, Коля? – спросил Корнилий.

– Елену в Алапаевске чекисты арестовали.

– Нужно узнать, какая ближайшая дорога к городу! Я прикажу своему батальону!

– Подожди, Корнилий, успокойся. Рано или поздно мы возьмём город. Я пошлю в город опытных разведчиков, и через пару дней они всё разузнают. Город маленький, и в нём вряд ли что-то скроют, – пытался Николай успокоить друга. И резко перевёл разговор в деловое русло:

– Обстановка сейчас такова, что большие силы красных сосредоточились под селом Невьянским: со стороны Костино и со стороны Первуново, всего до полутора тысяч человек. На их вооружении имеется артиллерия. Штабс-капитан Цветков с частью отряда остаётся в Невьянском и там даст бой большевикам. – Николай сделал секундную паузу и внимательно посмотрел на друга. – Так что на тебя, Корнилий, возлагается главная задача! Поэтому возьми себя в руки! И пока батальон Цветкова ведёт бой, приготовьте оборону здесь и в селе Рудном.

Все единогласно поддержали штабс-капитана Казагранди. И когда стало темнеть, Корнилий, попрощавшись со всеми и обняв Казагранди, уехал в Невьянское.

Поздним вечером на площади села штабс-капитан Цветков устроил что-то вроде смотра. Собралось 250 человек, Вооружение: берданы, кое у кого есть и винтовки, шесть пулемётов. «Не густо, – подумал Корнилий, – но зато какие люди… Все, как правило, бывшие фронтовики». После смотра Цветков пригласил командиров.

– Ты, Мухин, и ты, Поликарп, – отвечаете за пулемётные команды! Один – на колокольню, другой – на кладбище. Остальные должны разбить отряд на команды человек по тридцать, сорок и быстро передвигаться по селу, обстреливая красных. Как там с моим приказом по местным жителям: все покинули село? Я думаю, сегодня ночью или завтра утром красные начнут.

– Все покинули! Несколько дедов отказались идти на Ирбит, так их в соседнюю деревню переправили, – ответил один из командиров.

Ночь прошла спокойно. Утром бойцы даже успели позавтракать. Часов в восемь к Корнилию прибежали с наблюдательного пункта на колокольне.

– Идут! Конница и пехота!

Цветков поднялся на пригорок к церкви. Поднёс к глазам бинокль, но уже невооруженным глазом было видно приближающуюся лаву наступающих. Конница перешла на галоп.

– Пулемётным командам приготовиться!

– Не хотел бы я оказаться на их месте! Что за командир?! Видимо, без разведки гонит своих прямо под перекрёстный огонь… – обратился к Мухину старший унтер-офицер Овчинников.